.. Но брать магазин?.. Не пойдет Богдан на такое. Он трудяга. Когда нужны были гроши теще на дом — он во время своего отпуска копал картошку где-то в Белоруссии.
«Такую же оценку давал Лазне Саня»,— вспомнил Иван Иванович,
Затем протянул Пряникову протокол изъятия из машины Лазни шести с половиной тысяч рублей.Прочитав,его, Пряников воскликнул:
— Вы считаете, что это его доля?
— А вы как считаете? — задал Иван Иванович встречный вопрос.
— Не знаю, что и сказать...
Пряников избегал давать какую-либо оценку этому факту, опасаясь, что все может обернуться против него. Грабеж не касается двух бригад «сговорчивых мужичков», которых на участке «пасли» Дорошенко, Кузьмаков и тот третий, который скрывался под именем Юлиана Семенова.
Иван Иванович взял в руки протокол об изъятии восьми с половиной тысяч рублей. Но не передал его Пряникову, как предыдущий. Он рассчитывал на то, что Петр Прохорович пока что осмысливает прочитанное. То, что скажет ему сейчас Иван Иванович, тот воспримет, как комментарий к следующему документу.
— Лазня утверждает, будто эти деньги — ваши... Пряников от таких слов похолодел. Глаза остекленели.
Нижняя губа задрожала.
Выждав секунду-вторую, Иван Иванович бросил Пряникову «спасательный круг»:
— Вроде бы он когда-то занимал их у вас... У Пряникова вырвался вздох облегчения. Он мгновенно проглотил брошенную ему приманку.
— А... Ну да... Когда собирался покупать машину.
— И сколько же вы ему одолжили?
— Что-то около семи тысяч...— Пряников старался угадать сумму. Он только что прочитал протокол об изъятии у Лазни шести с половиною тысяч рублей.
— Точно не помните? — старался уточнить Иван Иванович.— Расписку не брали?
— Ну что вы! Какая расписка между друзьями! Все на доверии.
— Значит, запишем в протокол: два года тому вы одолжили Лазне Богдану Андреевичу семь тысяч рублей. Ни копейки больше, ни копейки меньше. Учтите, Петр Прохорович, это очень важные показания в пользу Лазни.
Снова «наживка», которую должен был па лету проглотить Пряников, мучимый страхом: заложил его Богдан или все взял на себя?
— Пишите. Все так и было. Семь тысяч.
Когда Пряников подписал страницу протокола, Иван Иванович протянул ему акт об изъятии в гаражо у Лазни еще восьми с половиною тысяч рублей.
— Богдан Андреевич утверждает, что это тоже ваши деньги.
Надо было видеть эту немую сцену!
— Может быть... и пятнадцать... Я уже забыл. Знаете, когда-то я попал под завал: четыре дня сидел в каменном мешке. Попридавило, и с тех пор порой у меня что-то с памятью...
Пряников врал и понимал, что завирается, видел, что ему уже не верят, но остановиться не мог, его все несло и несло. А Иван Иванович выразил свое недоверие.
— Петр Прохорович, не будем детьми. Семь тысяч и пятнадцать тысяч, это, как говорят в Одессе, две большие разницы. А вы запамятовали, словно в вашем распоряжении триста пятьдесят тысяч годового дохода...
Триста пятьдесят тысяч — число не случайное. Если Пряникову две бригады «сговорчивых мужичков» приносили в месяц тридцать тысяч, то за год как раз и могло набежать столько.
— Ну, откуда у меня могут быть такие огромные деньги,— поспешил отмежеваться Пряников от дохода в триста пятьдесят тысяч.— Зарплата начальника передового участка... Жаловаться, конечно, грех, меньше тысячи не помню.
— Вот и я так думаю: откуда у начальника передового участка, зарабатывающего всего тысячу в месяц, может взяться годовой доход в триста пятьдесят тысяч? Это в Америке на биржевых спекуляциях зашибают такие суммы.
Теперь Пряников вполне созрел для главного вопроса. Он, по мысли Ивана Ивановича, сейчас уже ни о чем другом, кроме этих пятнадцати тысячах рублей, думать не мог. Пряников понимал, что горит сам и, по всему, топит Лазню. А уж если ты впутываешь коллегу по преступлению, отягощая его вину, то и от него не жди пощады. Систематические поборы с подчиненных потянут по уголовному кодексу этак лет на пятнадцать, если не на высшую меру. Сто десять человек только основных специальностей, и с каждого по триста в месяц. В течение многих лет! Это попахивает миллионами. Конечно, Пряников проворачивал дела не один. «Мотором» была святая троица: Кузьмаков, Дорошенко и тот третий, скрывающийся под фамилией Юлиана Семенова. Но был и мозго-
вой центр, который обдумывал «техническую сторону» изъятия миллионов из государственного кармана. Он, наверняка, и получал львиную долю прибылей. Так кто же стоит за Пряниковым?
Иван Иванович покапал Пряникову ту часть протокола, где Лазня признавался в том, что он привез к магазину «бородатого». Когда Петр Прохорович недоумевающе вернул листки бумаги — каждый с подписью Лазни, Иван Иванович разложил перед ним портреты бородатой троицы изображением вниз.
— Петр Прохорович, надеюсь, вы понимаете, что не в ваших интересах темнить! — Он перевернул портрет бородатого Кузьмакова, и рядом положил его же фотографию без бороды.— Фамилия, имя, отчество! — потребовал он.
— Кузьма Иванович Прудков,— четко произнес Пряников.
— Настоящая его фамилия Кузьмаков, по кличке Сус-лик. А эти? — Он перевернул портреты двух других бородачей.
Пряников не сопротивлялся:
— Егор Иванович Победоносец...
— Настоящая фамилия Дорошенко, кличка Жора-Артист. А этот?
— Юлиан Иванович Семенов... Его еще называли папой Юлей.
— «Папа» — так на воровском жаргоне величают главаря банды.
— Так вот, Петр Прохорович, есть основания полагать, что во время ограбления мебельного магазина была использована ваша машина.
Пряников побагровел, надулся как индюк, стал раза в два выше и шире. Глаза навыкате. Палились кровью.
— Не может этого быть! На моей машине Анка уехала к больной матери!
— Под Тельманово в пашей машине, кроме Тюльпановой, были Прудков-Кузьмаков и Победоносец-Дорошепко. При попытке задержать их они открыли огонь из автомата. Постовой вынужден был тоже применить оружие. Все это и послужило причиной аварии.
И вдруг этот здоровяк, смахивающий на комель, из которых в древности изготовляли стенобитные орудия, побледнел, начал, словно рыба, вытащенная из воды, хватать широким ртом воздух и съехал со стула па пол. Да так ловко, что Иван Иванович не успел его подхватить!
Кувшин с водой! Плеснул в стакан. Набрал полон рот и брызнул в лицо потерявшему сознание мужику, как это делала мать, когда катала рубелем белье (утюгов в Карповом хуторе в ту пору еще не было).
— Петр Прохорович! — похлестал майор Орач по ядреным жестким щекам Пряникова.— Вот уж чего не ожидал от вас!
Еще стакан воды ему на голову — и начальник четырнадцатого участка открыл глаза. Он плакал навзрыд.
— Честное слово, поверьте, Анка сказала мне: «Еду к матери». И телеграмму показывала...
Может, и была такая телеграмма, по это придется проверять.
— Надеюсь, вы понимаете, Петр Прохорович, что вам придется у нас задержаться на некоторое время. Привезут Тюльпанову, и мы с вами продолжим беседу.
Пряников все прекрасно понимал, более того, он готов задержаться, если это надо для дела, но...
— У меня в час наряд. Кто поедет в шахту? Богдана вы арестовали, и я у вас... задерживаюсь.
— Представьте, что с вами случилось несчастье... Бывает. Вы по каким-то делам задержались. Наконец, оформляетесь в отпуск. Видел я приказы в отделе кадров: на тридцать рабочих дней, да еще за участие в ДНД, отгулы за дни повышенной добычи. Незаменимых людей нет, Петр Прохорович.
— Если бы я кого-то предупредил... Может, съезжу, дам наряд и вернусь? — молил он о невозможном.
— А вдруг вы нам именно в это время и понадобитесь? Вот вам телефон — садитесь, руководите.
Пряников тяжело вздохпул и в отчаянии махнул рукой:
— Что уж теперь... Обойдутся! Все-таки какая стерва эта Анка! Я же ей как себе верил! Скажите, товарищ майор, я похож на сумасшедшего? Дать машину для участия в грабеже!
— Самый нормальный человек,— успокоил его Иван Иванович.— Вот только ваша жизненная позиция расходится с общепринятой у нас в стране моралью. Впрочем, это уже не по моей части: моя специальность — розыск особо опасных преступников. В частности, меня интересует человек по кличке папа Юля. Попрошу вас нарисовать его словесный портрет. Для начала в общих чертах: внешность, возраст, рост, характерные приметы...
Пряников снова изменился в лице. Его сковал страх. Вытащили из лунки окуш.ка, бросили на лед, потрепыхался он и притих, налившись холодом. Глаза выпучились, хвост задрался, так и застыл навеки.
— Смелее, смелее, Петр Прохорович, попробуйте доказать свою непричастность к ограблению мебельного и последующим трагическим событиям. Не забывайте — есть жертвы.
Предупреждение подействовало. Пряников зашевелил губами, облизал их сухим языком и выдавил из себя:
— Ну, такой... Лицо круглое...— Он скосил глаза на стол, где лежали портреты бородатых.
Иван Иванович поспешил убрать их, ему не нужна была словесная копия бородатого, на что нацелился Пряников.
— Ну... вашего роста... Жилистый такой... Глаза — упрямые... И вообще... не помню,— вдруг попросил пощады Пряников.— На участке — двести сорок человек, всех в лицо по запомнить. Люди уходят и приходят.
— Пу, папа Юля — по из тех, кто приходит и уходит. Он, по мнению Екатерины Ильиничны, играл особую роль в наведении дисциплины па участке.
При упоминании Екатерины Ильиничны Пряников резко дернулся, внимательно посмотрел на майора Орача. И тот понял, что попал в точку: Генералова кое-что из биографии папы Юли знала, или могла знать.
— Все с нее и началось! Святоша! Это она подсунула мне Анку! — прохрипел Пряников.
— А Алевтина Кузьминична порекомендовала вам папу Юлю,— догадался Иван Иванович.
И опять попал в точку. От досады Петр Прохорович замычал. Затем вскочил: лицо — без кровинки, глаза — лубяные. Ринулся вперед и с разбега стукнулся головой о стенку. Загудело, задрожало многоэтажное здание областного управления МВД. Пряников со стоном рухнул на колени. Густой ежик волос начал чернеть и лосниться. Выступила кровь.
«Довел мужика до белого каления!» —ругал себя Иван Иванович. Но ото была победа: Пряников признал свою вину — от отчаяния, от безвыходности, в которую он попал. Надо было срочно вызывать врача.
ЧТОБ ЗАИСКРИЛО, НУЖНО КРЕСАЛО
Положив голову на руки, Иван Иванович сладко спал за рабочим столом. Но сработал инстинкт, он неожиданно проснулся и увидел, как на цыпочках из кабинета выходит Крутояров.
— Олег Савельевич,— окликнул он коллегу.
Тот повернулся:
— Вижу: укатали сивку крутые горки, пусть, думаю, подремлет.
Иван Иванович поглядел на часы: 15.21. Ого! Часа два прокимарил!
Но голова гудела, как сто ос в банке. «Крутояров... Санька...» — вспомнил он.
— Что там у вас по магазину?
Хотел спросить без обиняков: «Что за история с распиской о невыезде?» Но что подумает о своем начальнике Крутояров?Крутояров молча извлек из кармана связку ключей на кожаном брелоке, выбрал самый большой и открыл сейф. Он понимал, что нужно Орачу,— подал тоненькую папку
с протоколами.Крутояров — аккуратист. На обложке четкими печатными буквами, почти типографским шрифтом, написано «Дело об ограблении мебельного магазина «Акация».Спросонья, что ли, Иван Иванович никак не мог понять, какое отношение эта папка с делом «об ограблении» имеет к Сане, вернее, к тому, что у Сани взята подписка о невыезде, как у соучастника преступления.
Раскрыл злополучную папку. Рисованная схема: торговый зал мебельного. «Солдатиками» указаны места, где во время ЧП находились грабители: один, с автоматом, возле центрального входа; он контролировал всех находившихся в магазине, в том числе и тот отдел, где, как отмечено на схеме, стоял столовый гарнитур на шестнадцать предметов из Арабской Республики Египет.
Второй, с пистолетом, отмечен рядом с кассой. Третий выведен за пределы торгового зала — он разговаривал с директором магазина Матронян. Вооружен ножом типа «выкидушка».Схема составлена по всем правилам, со сносками и пояснениями.Оказывается, возле гарнитура работы АРЕ стоял четвертый соучастник, вооруженный, как утверждает схема, наганом.
Санька!..
— Олег Савельевич? — растерялся Иван Иванович.
— Все по протоколу опроса, товарищ подполковник,— с достоинством пояснил Крутояров. Факты не нуждались в комментариях.
Иван Иванович пробежал глазами страницы протокола. Заведующая отделом «Импорт» Жеболенкина Ирина Сергеевна утверждала, что бородатый мужчина уперся наганом ей в живот и сказал: «Крепись, милая. Помешать нам вы не сможете, мы свое возьмем». Где-то неподалеку от нее была кнопка сигнализации, которая связывала отдел с кабинетом директора магазина. (Привилегия отдела «Импорт».) «Я хотела нажать кнопку сигнализации,— рассказывала Ирина Сергеевна Жеболенкина,— но бородатый схватил меня за руки и прижал к себе. Потом бросил меня на стул: «Сиди, а то утоплю». Когда тот, с автоматом, вышел, этот, с наганом, вслед за ним к выходу. Он сел в машину у входа с поднятым багажником. Тут закричали: «Милиция, ограбили!», и машина умчалась».
Иван Иванович отупело перечитывал короткий протокол во второй и в третий раз, и до него никак не доходило: «С наганом... Уперся дулом нагана в живот и сказал: «Кренись, милая. Помешать нам вы не сможете, мы свое возьмем». И тут он вспомнил: «Это же слова Сани!» Да, да, рассказывая о событиях в магазине, Саня сказал: «Говорю продавщице: «Крепитесь... Помешать им мы не сможем, они свое возьмут». И дальше все почти но тексту протокола, только совершенно в иной трактовке всех событий. Иван Иванович поднял глаза на Крутоярова, который настороженно ждал реакции своего начальника.
Вид у майора Орача был растерянный и жалкий. Крутояров, сочувствуя, сказал:
— Я сделал все, как вы приказывали, товарищ подполковник. Там есть вторая схема, по отделу: кто как стоял. Слова продавщицы соответствуют обстановке. Когда она увидела вашего сына, вцепилась в него и в истерику: «Вот он! Вот он!» Пришлось оттаскивать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50