Это же вроде музея.
Они сели неподалеку.
Смотритель растопил летнюю печь. Повесил над огнем котелок, налил воды и сел, скрестив ноги, рядом, то и дело дуя на плохо горящие сучья. Когда вода закипела, бросил в нее картошку и пшено, стал помешивать деревянной ложкой.
— Чудные вы люди,—смотритель отхлебнул, пожевал губами и сплюнул неразварившееся пшено.—Чудные, ей-богу... Зачем вам эти глиняные монеты? Все ищете, ищете. Небось вокруг ни одного камешка неперевернутого нет...
— Так примета такая,— возразила Шура.— Найдешь — счастлив, а нет...
Она развела руками и засмеялась.
— Иному человеку,— произнес смотритель,— не скажи, что он счастлив, так и помрет, ничего не заметив. Ищут монеты, точно это справки с печатями на получение пайки счастья.
— Ничего не поделаешь,— Володька прикурил от уголька, глубоко затянулся дымом.— Если такая легенда, то, наверно, приятно найти... Все-таки старинная штука. На улице не валяется.
— Это так,— усмехнулся в бороду смотритель.— Находят — радуются, как дети, друг перед дружкой хвалятся,
— А много тут монеток?
— Да уж древние люди постарались,— буркнул смотритель, пряча под бровями смеющиеся глаза.- Позасовыва-и во все щели.
— А чего вы улыбаетесь? — удивился Володька.— Для себя-то нашли?
— Я же смотритель. Мое дело смотреть, чтобы всем ватило,— ответил тот и склонился над котелком. Он сощурился от дыма, стал мешать варево ложкой, постукивая о край.
— А я не нашел,—с огорчением произнес Володька. Назад возвращались молча. Как-то незаметно и день прошел. Когда вернулись к морю, оно было неузнаваемо. Стремительно катились темные волны. Они подходили к берегу и взметали вверх пенные хвосты. Раздраженно кричали чайки, испуганно шарахаясь в сторону при каждом-новом ударе валов... Причал был пустынен, и только у бревенчатой кромки покачивались баркасы со свернутыми парусами.
— Прозевал я свой автобус,— сказал Володька.
— Не дрейфь,— подбодрила Шура,— я тебя на ялике и порт доставлю. А оттуда любой машиной до своего городка доберешься.
Они пошли по -поселку, стучась в дома. Так насобирали полкорзины яиц и купили тяжелую связку рыбин утреннего улова. Разморенный усталостью и жарой, Володька плелся за девушкой, которая легко ступала босыми ногами по бурлящей пылью дороге.
Володька с опаской подошел к краю причала. Он заглянул в бухающую волнами глубину и покачал головой. Ни слова не говоря, Шура прыгнула в ялик, подтянула его за веревку.
— Ну!? Давай!.— закричала она, и Володька неловко, ногами вперед стал сползать с бревен. Он нащупал ступнями качающийся борт лодки и, отпустив пальцы рук, рухнул в ялик, больно ударившись бедром. Шура несколькими ударами весел развернула лодку и погнала от берега. Качалось, что вот-вот они перевернутся. Все вокруг было мокрым. Пена шипела у бортов.
Володька вцепился пальцами в скамейку, то и дело движением плеча стирая со щеки соленые брызги.
— Утопишь ты меня... Эй! Осторожнее,— покрикивал он и натянуто улыбался, стараясь не показать охватившего его страха;
Взлетая на гребень, лодка на миг застывала в невесомом полете и вдруг падала вниз, зарываясь носом в горбатую спину волны.
- Не выбраться! — закричала Шура, с трудом удерживая ялик против волн,— Шторм идет... Волнение! Переждать надо-о! Или вперед?!
— Давай назад! — Володьке было стыдно и страшно. Он совсем потерял над собой контроль — губы дрожали, а в голосе появилась какая-то противная визгливость-.— Греби назад!!
Шура бросила на него отчаянно-веселый взгляд и, выбрав момент, повернула лодку кормой к волнам. Набежавший вал.поддал ее, и ялик вз'летел на гребень. Володьке казалось, что его сейчас выбросит из лодки. Он почувствовал, как отделяется от скамейки, стиснуло дыхание, и он на какой-то миг вдруг увидел все — уже далекую полосу берега, бесконечное лохматое поле воды и желтый круг заходящего солнца...
Он сполз со скамейки и опустился на дно лодки, не чувствуя спиной ударов вальков весел. Волны выбросили лодку на берег. Нос лодки ткнулся в песок, она развернулась боком, и следующий вал опрокинул ее и поволок по дну. Пошатываясь, мокрый, Володька побрел к дюнам, не слыша криков девушки. Он лег и, дрожа от холода, прижался щекой к теплой земле. Его колотило, как в лихорадке, а в закрытых глазах плыли фиолетовые кольца...
Шура с трудом вытащила лодку на берег и разделась. Она развесила на кустах платье. Даже умудрилась спасти из волн связку рыбин и корзину с наполовину перебитыми яйцами. Затем зарылась в песок и устало закрыла веки. Все ее тело ныло, а ладони были словно обожжены. Невидимое море стучало о край земли. Волны выплескивались на пляж, катя перед собой мыльную пену.
К вечеру Шура насобирала сухих веток и зажгла небольшой костер. Она подошла к лежащему Володьке и остановилась перед ним.
— Я тоже перепугалась...
Парень промолчал, сделав вид, что спит. Шура присела рядом.
— Есть хочешь?
— Ресторан закрыт,— пробормотал Володька.
— Кто тебе сказал? — удивилась девушка.— Открыт, как всегда.
— А меню уже отпечатали? — хмуро спросил Володька.
— Еще утром! — обрадовалась Шура.—Шашлык из свежей рыбы... Яичница на железном листе...
— Вез масла?
— Одно ведро воды заменяет грамм масла... Володька встал и нехотя поплелся к костру. Он сел на корточки перед жаркими тряпочками огня и протянул к ним растопыренные пальцы.
— Дров надо на ночь,— озабоченно проговорила девушка, и они зашагали вдоль берега, вытаскивая из песка хрупкие от морской соли обломки досок и коряг. Так вышли па вершину дюн.
Солнце уже зашло, и небо сделалось темным. Над горизонтом висела длинная красная туча. Неровная, с зазубринами, она лежала у земли, хищно вытянув свое длинное острие. Совершенно черная степь была пустынна. Удары моря колыхали гулкую тишину...
Шурка поежилась и пошла вниз. И сразу их окружила темнота, в которой тихо шуршал песок, скрипели ветки кустов и бухало море. Окутанным темнотой и окруженным ночными звуками людям вдруг стало тревожно. Они окликнули друг друга и пошли навстречу, вытянув руки. Володька почувствовал, как его шеи коснулась холодная ладонь девушки, и ее тихий голос спросил:
— Ты?!?
— Я...
Он взял ее за руку и пошел впереди, на одинокий огонь костра.
— День сегодня какой-то... запутанный,— сказал Володька.
— Уже ночь...
- Они бросили на землю дрова и сели около светящихся углей. Шурка достала рыбу и стала продевать сквозь нее прутья. Потом, взяв по пруту, они склонились над огнем. Подсохшая чешуя горела, вспыхивая искрами. Рыбы шевелили хвостами, и жабры их раздувались, роняя в костер шипящие прозрачные капли...
Поев полусырой рыбы, они стали молча подбрасывать В костер небольшие кусочки дров. Ломали на части хрустящие коряги и клали крест-накрест в колыхающиеся языки огня. Сидели долго, пристально глядя, как с шорохом рушатся пылающие угли.
— Тебе, наверно, дома влетит за то, что не вернулась и порт? — спросил Володька.
— Нет,— ответила девушка.— Не от кого влетать. Я в общежитии живу... Четыре человека на один чулан... Даже радоваться будут...Завтра воскресенье. К девчатам морячки придут...
— А к тебе тоже?
— Нет,—проговорила Шурка и щепочкой поворошила угли. К небу медленно поплыл звездный столб искр...
— Ну, а мать... отец?
— Ты что, следователь? — засмеялась девушка и, собрав С камня рыбьи кости, бросила в огонь.— Вот так если бы всегда... Никакой посуды мыть не надо...
Она натянула на колени подол платья, съежилась от ночной сырости.
— Отец у меня нетрудовой элемент... он швейцаром работает в ресторане «Якорь»... Не был там? Стоит у двери, как генерал. Форма на нем такая. А под ней ничего и нет — все пропил... Он и мать пропил. И меня бы пропил, да не на такую напал. Я вещи в узелок и — в управление порта. Работа так себе, но устаю сильно.
— Замуж тебе надо,— посоветовал Володька.
— Ну и дурак ты,— возмутилась Шурка.— Я вот в вечернюю школу хожу, еще неизвестно, кем буду. Тогда встретимся, сам увидишь...
Она обиделась и ушла в темноту. Ее долго не было, и Володька почему-то загрустил. Он несколько раз ее окликнул и, не получив ответа, насупился, положил подбородок на сдвинутые колени и замер, не шевелясь. Костер был похож на жаркую морскую звезду, которую перевернули на спину и она, двигая красными щупальцами, все никак не может подняться... Морская звезда с трепещущими воздушными лучами изгибалась на черном песке, выбрасывала щупальцы в стороны или, сложив их в пылающий жгут, поднимала к небу...
Шура вернулась и принесла большую охапку сухой морской травы. Она расстелила ее возле костра и позвала парня.
— Иди спать... уже холодно...
Они легли, повернувшись друг к другу спинами. Трава пахла гнилью и ракушками...
— Ты извини меня,— неуверенно начал Володька.— Я не хотел обижать...
— А я так и не думаю,— ответила девушка. Она вздрагивала от холода, растирая ладонями озябшие ноги.— Слушай, ты не будешь позволять себе лишнего?
— Еще чего,— буркнул Володька и отодвинулся.
— Ты обними меня,— попросила она,— зуб на зуб не попадает...
Володька растерянно помолчал, потом повернулся к ней и неловко положил руку на ее плечо. Шурка, уткнулась лицом ему в плечо, и прерывистое дыхание девушки затеплилось сквозь рубашку.
— А тебе... тебе влетит? — спросила она шепотом.
— Нет... я на практике... Мой дом за тысячу километров отсюда...
— А ты кто?
— Надо раньше было спросить,— засмеялся Володька, — до того, как обнял...
И он почувствовал, что обидел — тело ее напряглось и чихание стало медленным, с легким хрипом. Казалось, еще немного, и она отбросит его руку и уйдет снова. И, перепугавшись этого, Володька заговорил быстро и бессвязно:
— Я дома буду строить... Еще год, и буду строить... Л что, разве это плохо? Я через год приеду, диплом в рамочку, а сам — к начальству... «Простите, но гражданка Шура в общежитии чахнет, как фикус без солнца...»
Девушка с облегчением засмеялась и, укладываясь удобнее, жалобно проговорила:
— В спину дует... Вдруг на старости будет радикулит...
Володька подгреб к ее боку морской травы, и Шура, успокоившись, прошептала сонным голосом:
— Смешной ты какой-то... . Она пригрелась на плече у него, сон смыкал ее глаза,а монотонные удары моря убаюкивали, мерно раскачивая ночную тишину, наполненную звездным блеском, черным небом и красным светом костра. Володька еще долго лежал, боясь пошевелиться, хотя его левая рука совершенно онемела и он ее почти перестал чувствовать. Только, словно булавками, остро покалывало в кончиках пальцев.
И на другой день море продолжало грызть берег, плюясь пеной и раскрошенной галькой. А небо было по-прежнему до удивления голубым, без единой складки.
Шура нашла красную и синюю глину, и они раскрасились полосами. Гонялись друг за другом по пляжу. Она убегала от него в море, и накат валил ее с ног.. Володька вытаскивал Шуру на берег, и они, обессиленные, падали па песок. "Но и тут неугомонная Шура тянула к нему руки и хватала за взъерошенные волосы, и Володька на четвереньках полз от нее, коленями бороздя песок. Он садился на плоском ракушечнике и смотрел, как Шура снова несется навстречу тяжелой волне.
Она ожидала, когда волна отхлынет, и медленно шла И надвигающемуся валу, осторожно ступая по дну моря на котором черными черепахами блестели круглые валуны.
Ее коричневая от загара фигура в это время казалась еще тоньше рядом с гудящей стеной вздыбленной воды.Володька приподнимался на камне и глядел на нее, вытянув шею, с растерянно-удивленным выражением лица.
Унесет ее волна... унесет,ей-богу...
Володька срывался с камня и торопливо, по острым ракушкам, на подгибающихся ногах, бежал к морю...
Успокоилось море только к полудню. Волны еще катили темными буграми, но были уже тише. Вдвоем они столкнули лодку в воду. Плыли долго. Берег то пропадал из глаз, то появлялся снова тонкой полосой на горизонте. Потом показались трубы завода и два мыса, охраняющие вход в бухту. Уже можно было различить белую россыпь домов и неподвижные корабли у причала. Высоко в небе медленно кружили тупоносые «ястребки», и одинокий клуб дыма тянулся черным столбом откуда-то из-за зданий.
— Пожар, что ли? — сказала Шура.
— Да... горит,— Володька приподнялся в лодке, чтобы лучше было видно.
— Не больница? — с тревогой проговорила девушка и сильнее налегла на весла.
Они-вошли в бухту, в которой плескалась мертвая зыбь. Дно здесь было песчаное, совершенно без ила, и вода казалась прозрачной, словно не штормило всю ночь.
— Смотри, что это? — спросил Володька, показывая в сторону.
Там из воды торчала сломанная мачта.Они подплыли ближе и увидели отмель, на которой лежал затонувший рыбачий баркас. Корма его была расщеплена, и развороченные внутренности — какие-то шланги, трубы, мертвая рыба и тряпье — вывалились на песок. Черными свечами качались одинокие водоросли. И среди них колыхался труп человека, зацепившийся за угол доски. Он шевелился в зеленой глубине, раскинув руки. Его ноги, обутые в тяжелые ботинки, были нелепо разбросаны циркулем и невесомо, как ватные, качались от подводного течения. Поверху проходила зыбь, и на какое-то время видение потонувшего баркаса пропадало, поверхность воды собиралась в морщины, и у торчащей мачты начинали плескаться пенные волны. Затем все стихало, и тогда снова из темноты выплывала покосившаяся корма, тусклая зелень рыбы, утопленник с белым лицом...
Небо было голубым, чистым, сияющим; Море пружинило жидкой резиной, сонно чмокало, бормотало и кашляло. День начинался всплесками воды, солнечным жаром
и криками сердитых чаек. Он родился из света, брызг и мокрого ветра, теплого и парного, с горьковатым привкусом сосновой смолы. На далеком берегу поднимался высокий столб дыма.
— Война? — тихо спросил Володька.
Шура торопливо загребла веслами. Лодка пошла рыв-ками, давя волны тупым носом...
Они пристали к причалу и взошли на бетонную стенку. Матросы катили какие-то бочки, везли тележки с торпедами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29