Кроме того, он легко ладил с моим братом и довольно спокойно воспринимал мои бредни насчет легкого заработка. Никто из моих знакомых не пошел бы на ограбление банка ради меня. Самое же главное – нас со Слимом сплотили испытания, пережитые вместе. А разъединяла – технология: камеры, оплачивавшие наше жилье, и сетевая игра со спрятанным в ее глубинах миллионом. Вещи, изобретенные, чтобы скрашивать человеку существование.
Из раздумий меня вывел какой-то идиот на белом фургоне: шелестя шинами мимо остановки, он надавил на гудок и уставился на меня так, словно ждал, что я поблагодарю его за это. «По крайней мере, Слим не был настолько невнимателен, – подумала я и вдруг обнаружила, что стою уже в голове очереди, а не в хвосте. – Да что со мной такое происходит? Неужто я дышу каким-то другим воздухом?» Я действительно не чувствовала выхлопных газов, летящих на меня справа и слева, что настораживало, поскольку над мостовой явно покачивалась завеса гари. Задумавшись, нет ли в моей внешности отклонений под стать моим ощущениям, я обернулась, чтобы поискать, в чем бы отразиться, и тут же принялась хватать открытым ртом всю ту дрянь, что носилась в воздухе. Ибо передо мной предстало не собственное мое отражение, а выставленные за стеклом аквариумы. Сверху висела каллиграфическая вывеска.
– Это же «Рыбий глаз», – прошептала я, увидев морских чудищ, которых утром разглядывала через посредство веб-камер.
Само заведение смахивало на лавку подержанных электротоваров; вся разница в том, что витрины были заставлены отнюдь не телевизорами. В жизни зверюги казались крупнее, чем на экране; они были даже более раздутыми и пятнистыми, и каждая просто висела в цветущей воде множества оттенков: некоторые – в компании водорослей, другие – над голыми камнями. Я и понятия не имела, как называются эти виды, но все рыбы до единой смахивали на придонных падальщиков.
Зачарованная увиденным, я покинула очередь, чтобы взглянуть поближе. И, подойдя, заметила миниатюрные камеры, прицепленные к верхней кромке каждого аквариума. Их неподвижность напомнила мне о зимородках, замирающих над самой водой перед тем, как ринуться вниз на жертву. Упершись ладонями в колени, я заглянула в промежуток между двумя стеллажами. Аквариумы стояли там повсюду но особое мое внимание привлек длинный бассейн у противоположной стены. В нем беспокойно двигалось нечто глянцевито-серое.
«Боже мой, – сказала я себе, – да это ведь Челюсти-младший!» Сложив ладони на манер бинокля, я прильнула к стеклу, надеясь получше рассмотреть чудовище, и как раз в это время перед аквариумом с акулой прошествовал владелец «Рыбьего глаза» собственной персоной. Кензо, хмурясь, прижимал к уху трубку от старомодного телефона с кабелем, тянувшимся от кассового аппарата в дальнем углу. Скорее всего, получал инструктаж от хозяина. Обсуждали небось, что будут делать, если нам вздумается выпрыгнуть из банки. Загромоздившие витрину аквариумы рассеивали свет, пропуская внутрь лавки лишь небольшую его часть, тени жутковато качались по стенам. Ясно, отчего Павлов не рвется в магазинчик Кензо. Тот, однако, чувствовал здесь себя как дома. Свободной рукой он кормил постояльцев, разбрасывая по аквариумам хлопья, словно добавляя приправу в бульон. Рыбы охотно ели корм, и я даже засомневалась в верности своих предположений. Может, он разговаривает вовсе не с Картье, а со своей матерью? Или, скажем, договаривается о крупном пожертвовании в благотворительный фонд? В конце концов, я ведь только сторонний наблюдатель, а внешность обманчива; это мне известно не понаслышке. Я так увлеклась размышлениями о том, что склонна делать поспешные заключения, что далеко не сразу сообразила, что Кензо меня заметил. Мужчина с руками, покрытыми татуировками, даже отвлекся от телефонного разговора, когда я вновь скользнула взглядом по его лицу. Должно быть, он недоумевал, что со мной случилось, когда я вдруг отшатнулась от витрины. Быстрый вдох городского смога и длившийся гораздо дольше выдох вернули меня на улицу, а затем я увидела автобус, готовый везти меня навстречу новому дню.
На работе все смотрели друг за другом в оба. Стоит ли удивляться: я подвизалась в отрасли, где люди зарабатывали этим себе на жизнь, хотя между десятью и полуднем это, возможно, проявлялось еще не столь отчетливо. Ношение темных очков по утрам относилось к непременным атрибутам модельной индустрии, что, впрочем, не касалось меня, работавшей за столом в приемной. Мне особенно нравилось наблюдать за входящими специалистами по отбору моделей и агентами. Меня завораживала их манера осматриваться в приемной, бросая взгляды в обе стороны и не поворачивая при этом головы. Модели подражали им по мере возможности: насколько я могла судить, они прилагали все усилия, чтобы не пропустить ни единого взгляда, одновременно как бы не замечая их. Эти люди незримо наблюдали друг за другом, и меня это одновременно интриговало и отталкивало. Лишь когда кто-то из них замечал меня, моя проницательность начинала давать сбои. Наверное, я слишком нервничала из-за Слима. Видимо, поэтому сегодняшние посетители старались держаться от меня подальше. Взглянув на меня мельком, они отводили глаза, чтобы затем вглядеться попристальнее. Все эти взгляды, задерживавшиеся чуть дольше обычного, делали меня похожей на одушевленное подобие полицейского фоторобота. Смесь неуловимо знакомых черт, за которой невозможно разглядеть личность.
Несколько дней тому назад я верила, что сумею незаметно для окружающих ограбить банк. Теперь я даже не могла поправить волосы без того, чтобы кто-то рядом не обратил на это внимание. Женщина, сидевшая на диване, устремила на меня испытующий взгляд, стоило мне разочек потянуться за скрепками. Ее глаза скрывались за темными линзами старомодных очков, но она чуть наклонила голову – явно чтобы рассмотреть меня. Я решила, что ей где-то под шестьдесят, хотя прежде никогда не видела такой безупречно чистой и гладкой кожи, таких четко выступающих скул. Однотонная шелковая косынка чуть старила ее, одновременно придавая даме элегантность. Улыбку я заметила, только когда женщина сдернула с носа свои темные очки и подошла вплотную, глядя на меня так, словно совершила открытие. На миг мне даже почудилось, что настал мой звездный час. «Париж или Нью-Йорк, – решила я. – Куда же она собирается пригласить меня?» Затем женщина открыла рот, разрушая мои иллюзии:
– В пять часов мне назначена встреча наверху, и я хотела попросить вас сделать за меня несколько звонков.
Дотянувшись до моих блокнота и авторучки, она нацарапала длинный ряд цифр.
– Вот номер моего рейса, вылет сегодня вечером. Мне нужно, чтобы вы позвонили и убедились, что мне забронирован билет клубным классом. Проследите, чтобы на расстоянии по меньшей мере трех рядов от моего места не было никаких детей. Номер внизу – рабочий телефон моего мужа. Позвоните ему и напомните, чтобы вечером он вывел волкодава гулять. Если, конечно, у него не возникнет желания развлечь каких-то других шавок, пока я в отъезде.
Кажется, женщина неправильно истолковала мою увядающую улыбку, решив, что я ей сочувствую. Во всяком случае, она оборвала поток распоряжений и внезапно наклонилась ко мне так, словно мы с ней были подруги не разлей вода.
– Уверена, вы справитесь. А если он примется кормить вас обычным дерьмом, напомните ему о моем незакрытом обратном билете.
– Конечно, – мягко сказала я, гадая, не попросит ли она забежать к ним попозже и приготовить ее мужу ужин. Может, даже и отсосать ему, чтобы не шатался где ни попадя. Номер, который она мне только что вручила, отчего-то показался знакомым. Так он же отпечатан в «шапке» моих платежек, поняла я вдруг. Телефон моего вечно флиртующего босса из агентства по временному найму. Я уж было зажглась идеей испортить его жене день, но вдруг вспомнила, отчего не могу позволить себе потерять эту работу. Плата за жилье уже не была неразрешимой проблемой, но, если широкие массы населения перейдут вдруг от взглядов к иным вольностям, держать оборону проще здесь, нежели сидя дома. Уголки моих губ начинало саднить от улыбки, так что я аккуратно сложила вырванный из блокнота листок, сказав:
– Немедленно об этом позабочусь.
– Не сомневаюсь. – Женщина вернула темные очки на законное место. Понимающий взгляд, который она бросила на меня над оправой, подсказал мне, что жена моего босса, вполне вероятно, уже в курсе того, как я появилась за этим столом. – Похоже, вам можно доверять.
30
Кровавой Роуз в палате не оказалось. Дыба для увечных тоже исчезла, но подругу Вилли явно еще не выписали: на подушке красовался роман Джеки Коллинз. «Роуз не могла уйти далеко», – подумала я и двинулась по коридору.
Я решила заглянуть в больницу по дороге домой. Конечно, я устала, но мечтала не об отдыхе. Меня измучил нездоровый интерес к моей персоне: сначала цветочник, затем этот кошмар перед рыбной лавкой Кензо, а на закуску – целый час телефонных разговоров, который потребовался, чтобы уладить все проблемы женщины, славившейся, как я поняла, чутьем на молодые таланты. Постепенно я поняла, как меня воспринимали собеседники и чего я на сегодняшний день добилась в жизни. Девушка, прячущаяся за кем-то другим, – вот кто я была такая. Сперва Мисти, а теперь вот модели. Я чувствовала себя книгой, ненавидящей свой переплет. Мне хотелось открыть страницы, чтобы меня прочитали и поняли. Поэтому я не пошла сразу после работы домой. Решила сперва навестить человека, на которого я могу положиться, который посмотрит на меня и прочтет всю правду между строк.
Коридор выходил в больничный садик. Залитый солнцем квадрат с травой, кустиками и беспорядочно расставленными креслами-каталками. Медсестра тоже была там, но лишь одной пациентке составлял компанию «флорист и дилер в одном лице». Я притормозила за стеклянной дверью, не уверенная, чему именно собираюсь помешать. Нога Кровавой Роуз все еще упакована в гипс, а на коленях лежит потрясающий букет пестрых тюльпанов. Цветочный эквивалент пламени, туго перетянутый лентой. Как раз в это время медсестра стала переходить от кресла к креслу. Время приема лекарств, сообразила я, глядя, как моя знакомая взломщица, улуча удобный момент, просовывает руку между бутонами.
Добряк Уильям сидел, подложив под себя руки и задрав колени, словно мальчишка. Очень большой мальчишка. Настолько большой, в сущности, что я засомневалась, получится ли у него вновь подняться на ноги. Он сотворил что-то со своей прической, заметила я: сделал косую челку, словно жаждал вернуться к первобытной дикости. Но вот что действительно заинтересовало меня, – так это взгляд, которым Вилли то и дело окидывал Роуз, когда думал, что та не видит. Он напомнил мне святого Бернарда – надежный как скала, но настолько, черт возьми, меланхоличный, что иметь с ним дело не было никакого желания.
Мне захотелось немедленно протолкнуться в дверь и вбить в башку Добряка немного мозгов, попросить его расслабиться и рассказать Роуз о том, что творится у него внутри. С красивыми ногтями или без, но если он так и будет молчать, то, скорее всего, потеряет ее. Я даже ухватилась за дверную ручку, но толкнуть дверь уже не смогла. Как можно вламываться в чужой монастырь, размахивая уставом собственного сочинения? В общем, вместо этого я поплелась по коридору обратно, оставив Добряка Уильяма самостоятельно разбираться со своей жизнью, пока я отыскиваю телефонную будку, чтобы наладить собственную.
Трубку снял Павлов. Я вздохнула с облегчением, но в то же время испытала укол разочарования.
– Ты уже говорил с ним?
– Погоди, Циско, дай мне срок.
Я забилась в глубь будки, присев на корточки под козырьком так, словно не выносила близкого соседства с системой пожарных разбрызгивателей.
– Но ты же обещал, – возмутилась я. – Слим сейчас с тобой?
– Его только что разнес в клочья случайный камнепад, если ты об этом. Да, он со мной, пока не перезапустит уровень.
– Тогда не откладывай, – взмолилась я. – Поговорите по душам. Для меня это действительно важно. – В трубке послышалось карканье: это брат открыл рот прежде, чем придумал, что сказать. Поэтому я вклинилась снова – на тот случай, если он вдруг заявит, что передумал. – Моя жизнь зависит от тебя, Павлов.
– Я обязательно сделаю это, – подтвердил он, уже как бы оправдываясь. – Мне и без того весь день худо из-за этого растреклятого табло, так что, пожалуйста, не наезжай.
– Тебе все еще надоедают?
– Скажем так: если я нахожусь в гостиной и роняю какой-то предмет в «живую зону», то так и оставляю его там лежать.
– Ну и правильно, – сказала я. – Сделай доброе дело, Павлов. Поговори с ним, пожалуйста.
– Для разговора нужно выбрать время и место, – ответил он, уже чуть холоднее. – И повод.
Подумав, я извинилась за настойчивость.
– Просто эти мысли не дают мне покоя с тех пор, как я ушла на работу. Куда бы я ни сунулась, мне все кажется, что за мной наблюдают, и я просто хочу вернуться в дом, где смогу немного отдохнуть. По крайней мере, там за мною точно ведут слежку.
– Странно, что тебе вообще удалось сегодня выйти.
– А что такое?
– Этим утром, – сказал Павлов, – примерно через час после твоего ухода я собирался выйти купить молока. Путь мне преградил целый курган из рекламных проспектов, воспевавших пиццу, на коврике у двери. Почтовый ящик был забит так плотно, что я испугался, уж не погребен ли весь мир за дверью под толстым слоем отпечатанных в дешевой типографии рекламных листовок.
– Может, у них ценовой конфликт? – предположила я.
– Это больше напоминает осаду крепости, – ответил мне брат. – Я попытался открыть дверь, и она увязла в бумаге. Пришлось распечатать новый мусорный пакет, чтобы убрать в прихожей. Можешь поверить? Слим думает, что конкуренты «Поппа Итальяно» пытаются напихать в кадр побольше пиццы, чтобы заставить Картье поменять спонсора.
– Напихать побольше? Хорошая мысль. Две пиццы на дом по цене одной.
Павлов ненадолго умолк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49