– Черт знает что! Мерзкая шутка! Я бы предпочел, сэр, чтобы предметом ваших насмешек вы избрали кого-нибудь другого, – нахмурившись, буркнул Гиппиас и снова водрузился на диван. – Можешь успокоиться. Сегодня ты меня доконал.
Адриен сел в кресло; он принялся постепенно убеждать дядюшку, что все это действительно так, и завершил свои речи искусной концовкой. Он испытывал явное удовольствие от всех содроганий, в которые он того повергал; наконец Гиппиас все же ему поверил и, обливаясь потом, вскричал:
– Теперь становится понятным, почему он так вел себя со мной! Мальчишка, должно быть, адски хитер! Я это ощущаю… вот здесь, – он провел рукою по грудобрюшной преграде. – Мне не по силам этот мир дураков, – слабеющим голосом добавил он и закрыл глаза. – Нет, обедать я не могу. Есть? Как бы не так… Пообедаете без меня!
Вскоре Гиппиас ушел к себе, чтобы лечь в постель.
– Вот к чему приводят все наши тщательно продуманные планы! – раздеваясь, бормотал он. – Бедный Остин! – и уже после того, как голова его провалилась в подушку, продолжал: – Может статься, сегодняшнее голодание пойдет мне на пользу. – Все его философские убеждения достались Колитику дорогою ценою; у него было право их исповедовать.
Адриен продолжил начатое шествие с тортом.
Он приметил меланхолическую фигуру дяди Алджернона, который ездил верхом по Роу, нагуливая себе аппетит; и вид у него был такой, будто направляющая его шаги надежда, как и он, лишилась ноги. Капитан не преминул обратить внимание на нескладный сверток в руках у племянника.
– Надеюсь, я несу его достаточно напоказ? – спросил Адриен. – Там внутри есть нечто такое, что может умиротворить все тревоги нашей страны. Теперь девушки и женщины доброй старой Англии могут спать спокойно. Я чуть было не решил водрузить его на шест и пригласить бродячих музыкантов, чтобы поторжественнее отметить это событие. Это свадебный торт нашего дорогого Ричарда. Он обвенчался сегодня утром в половине двенадцатого по разрешению Кенсингтонской приходской церкви; а так как кольцо свое он потерял, то воспользовался для этого кольцом слезливой хозяйки дома, в котором поселилась его красавица-невеста, – она в ту минуту стояла уже с ним перед алтарем. Знак прощания с холостяцкой жизнью, а ее – с девической вы можете тотчас же испробовать, если сочтете нужным, и по мере возможности переварить в собственном желудке.
Алджернон одобрительно свистнул:
– Дочь адвоката Томсона! – воскликнул он. – Я встретил их вчера где-то неподалеку. Он мне ее представил. Прехорошенькая.
– Нет, – поправил Адриен. – Это мисс Десборо, девушка с фермы и католичка. В духе нашей пастушеской Англии времен Плантагенетов! Она такая же дочь Томсона, как Ричард – сын Вельзевула. Но как бы там ни было, этот безумец опутан теперь цепями Гименея, а свадебный торт нарезан на куски. Не угодно ли вам получить свою долю?
– Только ни в коем случае не сейчас! – на лице Алджернона появилась не свойственная ему задумчивость. – А отец знает?
– Нет еще. Узнает сегодня вечером, часам к девяти.
– Раз так, то мне надо будет повидаться с ним до семи. Не говори ему, что ты меня видел. – Он кивнул племяннику и пришпорил лошадь.
– Ему понадобились деньги! – вскричал Адриен и потащил свое горючее дальше.
Увенчать все радости его созерцательной души должны были женщины. Он оставил их под самый конец. Милые, непосредственные создания! Никакое несварение желудка не угомонит их пронзительных выкриков, никакие корыстные расчеты не сдержат их, не помешают им упасть в обморок. На женщину всегда можно положиться. Недаром ведь в «Котомке пилигрима» о ней сказано: «Мать-Природа никогда не отнимает ее от груди», и говорится это отнюдь ей не в похвалу. Во все века каждая женщина остается Евою; а меж тем та же «Котомка пилигрима» старается уверить нас, что Адам с течением времени становится если не мудрее, то уж во всяком случае осторожнее, ибо прежний опыт, как-никак, чему-то его научил. Может статься, сказанное в этой книге означает, что мужчина на протяжении веков развивается, а женщина остается такою, какою и была.
Во всяком случае, Адриен надеялся, что услышит крики вроде тех, что оглашают детскую, когда потеряется любимая погремушка. Намерения миссис Дорайи в отношении дочери были ему известны, и у него были все основания предполагать, что со стороны Клары они встретят беспрекословное дочернее повиновение. Правда, мать и дочь являют собою пару, в общем, довольно жалкую, они явно не могут удовлетворить его поистине мефистофельский сарказм, но вместе с тем миссис Дорайя заменит собою двадцатерых, и, наблюдая и ту и другую, он сможет проследить особенности разочарования у девушки и у зрелой женщины, меж тем как от окружающих их девочек Фори и всех прочих особ женского пола в этом семействе можно ожидать более тонких оттенков и более изящных очертаний того волнения, которого ни одной женщине при подобных обстоятельствах не избежать.
Все шло хорошо. Ему удалось незаметно оставить торт в гостиной на видном месте, а сам он преспокойно уселся за обеденный стол. Разговор шел главным образом о Ричарде.
Миссис Дорайя спросила его, не видал ли он своего кузена и не слышал ли, где он.
– Видать? Нет, не видал! А слыхать – слыхал. Я слыхал, что он на седьмом небе от счастья и так сегодня роскошно позавтракал, что не может и думать об обеде; тут были и бордо, и заливное из цыплят, и торт, и…
– Как, на завтрак торт? – удивленно, в один голос, вскричали все.
– Да, вот такой у него нынче каприз.
– И странный же у него вкус!
– Вы же знаете, его воспитывали по Системе.
Легкомысленный молодой человек из семейства Фори разразился по поводу Системы и торта нелепейшим каламбуром. Адриен терпеть не мог каламбуров; он воззрился на юношу так, что все замолчали, ожидая, что он заговорит; но он не сказал ни слова, и молодой человек выбыл таким образом из общего разговора, покраснев и погасив этим весь блеск своего остроумия.
– Должно быть, это торт с рыбой! – с раздражением воскликнула миссис Дорайя. – Ему следовало бы повнимательнее относиться к своим родным. Я хочу, чтобы он это понял.
– Понимает ли он, что такое родственные связи или нет, я, право, не знаю, – заметил Адриен, – но могу вас уверить, он их усиленно расширяет.
Мудрый юноша пользовался каждым удобным случаем и намеками своими всячески старался подготовить то бурное волнение, в которое неминуемо должен был привести его тетушку пресловутый торт, однако во всех его разглагольствованиях миссис Дорайя не усмотрела ничего из ряда вон выходящего; ему и всегда-то нравилось быть таинственным.
– Так, выходит, он тогда торопился к Грандисонам, не так ли? – спросила миссис Дорайя, презрительно надув губы.
– А разве у дверей их стоит церковный сторож и всех зазывает? – спросил Адриен, и от слов этих его собеседница несколько оживилась. Миссис Дорайя до такой степени ненавидела миссис Грандисон, что восприняла эти слова как насмешку.
– Полагаю, что да, – сказала она.
– И у них есть под рукой священник?
– Да, наверное, целый десяток найдется!
Старый мистер Фори посоветовал внуку своему, любителю каламбуров Кларенсу, снабдить этот дом еще и просторною комнатой, где можно было бы в любую минуту расположиться и закусить, и шутка эта всех развеселила.
Семейство Фори любило хорошо угостить гостей, и, благодаря присутствию старшего в роде, в доме их неизменно сохранялся прекрасный обычай: насытившись и придя в хорошее настроение от десерта и обилия цветов, дамы поднимались и в стройном согласии уходили, а в это время галантные кавалеры расстегивали жилеты и усаживались за свой мужской стол, довольные тем, что настал их час и теперь никто не помешает им пить вино и вести откровенные разговоры. Адриен подсел к Брендону Фори, известному в Лондоне адвокату.
– Мне хочется вас спросить, – сказал он, – вправе ли несовершеннолетний вступать в юридические отношения?
– Если он в состоянии поставить под документом свою подпись, то, думается, что да, – зевая, ответил Брендон.
– А за поступки свои он отвечает?
– Не сомневаюсь, что повесить его мы были бы вправе.
– Выходит, то, что он мог бы сделать для себя сам, могли бы сделать для него вы?
– Не совсем так; но более или менее.
– Ну, например, жениться он может?
– Как вам известно, преступления в этом нет никакого.
– И брак этот действителен?
– Можете его оспаривать.
– Ну, конечно, греки и троянцы могут вести между собой войну. Выходит, он остается в силе.
– В расцвете сил!
Сидевший во главе стола патриарх крикнул Адриену, что из-за него никто не пьет вина.
– Боже ты мой! – вскричал Адриен. – Простите меня, сэр. Обстоятельства таковы, что я заслуживаю снисхождения. Короче говоря, мой кузен Ричард сегодня утром женился на девушке с фермы, и мне хотелось узнать, законен ли этот брак.
Забавно было видеть, с каким мужественным хладнокровием все сидевшие за столом приняли это известие. Самыми выразительными из раздавшихся по этому поводу восклицаний были: «Вот так так!» и «На девушке с фермы!»
– Я решил дать нашим дамам спокойно пообедать, – продолжал Адриен. – Мне хотелось иметь возможность утешить тетю…
– Вот ведь… вот ведь, – пропыхтел старик, которого эта новость взволновала больше других, – ну что ты на это скажешь, Брендон? Он же еще совершеннейший мальчишка, он же глуп! Неужели ты хочешь сказать, что любой мальчишка может, когда ему заблагорассудится, жениться и взять себе в жены любую шлюху, и брак этот будет действителен? Если бы я так думал, я бы сию же минуту выпроводил из моего дома всех женщин до единой. Честное слово! Начиная с экономки и кончая судомойкой. Я бы не подпустил к нему близко ни одну женщину до тех пор, пока… пока…
– Пока желторотый птенец не будет убелен сединами, сэр? – спросил Брендон.
– Пока он не узнает, что такое женщины, сэр! – яростно вскричал старик. – Как вы думаете, мистер Адриен, что на это скажет Феверел?
– Он пытался применить к сыну ту самую Систему, которую вы только что предложили, сэр, которая не хочет считаться с могучим влиянием любопытства на юный ум. Боюсь, что для решения этой задачи хуже нельзя ничего придумать.
– Ну, ясное дело, – сказал Кларенс, – надо быть дураком, чтобы!..
– В представлении юношей твоего возраста, мой дорогой Кларенс, – сказал Адриен, стараясь вывести его из замешательства, – в том, что мужчина обрекает себя на одиночество, есть нечто чудовищное, и мы не ждем от тебя понимания всей таящейся в этом мудрости. Ты придерживаешься одной крайности, а мы – другой. Это не значит, что непременно существует и третий путь. Вся история человечества показывает нам, сколько тягостных усилий затрачено на то, чтобы такой путь найти. Однако все эти попытки бывали тщетны; они неизменно приводили к аскетизму или к распущенности, к активным действиям или к пассивности. С позиций нравственности вопрос заключается в том, избавляется ли человек ничтожный, в силу самого ничтожества своего от безрассудства; спасает ли человека безрассудного само его безрассудство от ничтожества?
После вызванного словами юного Кларенса общего смеха завязался спор, из тех, что нередко возникают в светском кругу. Потом гостям подали кофе, и лакей вполголоса доложил Адриену, что миссис Дорайе Фори очень нужно поговорить с ним. Адриен, однако, не захотел идти к ней один.
– Сейчас, – сказал он, потягивая из чашечки кофе. Мужчины продолжили свой разговор, проверяя глубины юридических познаний Брендона Фори; глубины же эти отвечали им одним только глухим и невнятным эхом. Умудренный опытом адвокат не решался утверждать, что брак этот недействителен; не утверждал он, однако, и противного – того, что его нельзя будет счесть таковым. Он-то думает, что, вообще говоря, из этого ничего не выйдет, но вместе с тем полагает, что попытаться все-таки стоит. Ведь осуществленный и неосуществленный брачный союз – вещи совершенно разные…
– Боже мой! – вскричал Адриен. – Так неужели же закон это признает? Подумать только, это с его стороны почти что гуманно!
Адриену еще раз доложили, что миссис Дорайе Фори очень нужно поговорить с ним.
– И зачем это я ей понадобился? – воскликнул Адриен, в глубине души довольный тем, что его вера в женщину получила подкрепление. Не приходится сомневаться, торт сделал свое дело.
Как только мужчины вернулись в общество прекрасных дам, они действительно в этом убедились. Все молодые девицы столпились возле стола, на котором красовался торт, оставляя, однако, известные просветы для того, чтобы те, что сидели поодаль в креслах, могли любоваться представшей перед ними картиной и вставлять свои пояснения и замечания, то и дело возникавшие при новых взрывах удивления по поводу того, что неизвестно откуда появилось вдруг на столе. Войдя туда с несколько виноватыми лицами, какие бывают у мужчин, находившихся только что в атмосфере большей свободы, галантные кавалеры в свою очередь окружили привлекавший всеобщее любопытство предмет.
– Послушай, Адриен! – вскричала миссис Дорайя. – Адриен, где ты? Подойди, пожалуйста, ко мне. Расскажи мне все толком! Как этот торт сюда попал? Чей он? Чего это ради он здесь? Ты все знаешь, ведь ты же его и притащил. Клара видела, как ты вносил его в комнату. Что все это значит? Я требую, чтобы ты мне сейчас же ответил. Не испытывай мое терпение, Адриен.
Ну конечно же, миссис Дорайя заменяла собою двадцатерых. Сосредоточенность и стремительность каждого ее движения и ее возбужденное раскрасневшееся лицо говорили о том, что в душу ей закралось подозрение.
– Поверьте, я обязан был его сюда принести, – оправдывался Адриен.
– Отвечай на мой вопрос! Мудрый юноша поклонился:
– Непременно отвечу. Торт этот доставлен сюда из дома некой особы по имени Берри. Принадлежит он частично вам, частично мне, частично – Кларе и всем остальным членам нашей семьи на равных началах: по этой причине он и находится здесь…
– Вот как! Продолжай!
– Он означает, милая тетушка, то, что обычно означает такого рода торт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83