и поэтому, будучи человеком умным, фермер Блейз его ценил. Когда в Белторпе. стало известно о краже зерна, на Коротыша, молотившего вместе с Томом Бейквелом, пала та же тень подозрения, что и на его товарища. Однако, если у фермера Блейза и были колебания относительно того, кого из них заподозрить в краже, он ни секунды не раздумывал над тем, кого из них он уволит; и когда Коротыш сказал, что видел, как Том прятал пшеницу в мешок, фермер Блейз поверил ему и расстался с беднягой Томом, заметив, что тот еще должен радоваться: снисходительность хозяина избавляет его от явки в суд.
Маленькие заплывшие глаза Коротыша подмечали многое и, должно быть, как раз тогда, когда это было надо.
Разумеется, он был первым, кто донес владельцу фермы обо всех обстоятельствах ночного поджога, и из этого можно было заключить, что он видел, как несчастный Том крадучись покидал место преступления: во всяком случае, он уверял, что так оно все и было. Сельские жители недвусмысленно намекали на то, что в этом деле замешана некая молодая женщина; кроме того, рассказывали, как эти два молотильщика, состязаясь между собой, однажды накинулись друг на друга, причем каждый стремился доказать, что он-то молотит лучше; на теле у Коротыша оставались еще следы этого поединка, а на душе, говорили они, затаенная неприязнь. И вот он стоял теперь и теребил нависавшие надо лбом вихры, и если истина действительно в нем притаилась, то ей, как видно, было не по себе в этом на редкость неприютном убежище.
– Так вот, – веско сказал фермер, выдвигая вперед своего слона с уверенностью человека, который ходит с козырного туза. – Послушай, Коротыш, скажи-ка этому молодому человеку, что ты видел ночью, когда случился пожар!
Коротыш слегка поклонился своему хозяину, после чего, совершенно загородив его своим телом, повернулся к Ричарду.
Ричард опустил глаза, когда Коротыш начал свой рассказ на грубом простонародном наречии. Зная, что за этим последует, и набираясь сил, чтобы опровергнуть самое главное, Ричард слушал его варварскую речь, не вникая в смысл; но как только Коротыш принялся утверждать, что видел Тома Бейквела «своими глазами», Ричард взглянул на него и поразился, заметив, что тот делает какие-то гримасы и все время ему подмигивает.
– Что это значит? Для чего это ты рожи корчишь? – в негодовании вскричал мальчик.
Фермер Блейз вытянул шею, чтобы взглянуть на Коротыша, и прочел на его лице полнейшее равнодушие.
– Никаких я вам рож не корчу, – прорычал сей угрюмый слон.
Фермер приказал ему повернуться к нему лицом и кончать свой рассказ.
– Видел я Тома Бейквела, – продолжал Коротыш, и лицо его исказилось снова отвратительной гримасой, направленной в сторону Ричарда. Последнему оставалось только заключить, что этот увалень лжет. Он это и сделал и, набравшись смелости, вскричал:
– Не мог ты видеть, что Том Бейквел поджег скирду!
Коротыш поклялся, что видел, продолжая свои ужимки.
– Говорю тебе, – сказал Ричард, – подпалил все я сам.
Подкупленный слон поразился. Ему всячески хотелось дать молодому человеку знать, что он помнит о полученных им золотых монетах и что, верный данному им обещанию, он в надлежащем месте и в надлежащее время скажет все, что нужно. Почему же его вдруг заподозрили в чем-то другом? Почему не поняли сразу?
– Сдается мне, видал я кого-то, – пробормотал Коротыш, стараясь держаться середины.
Слова эти рассердили фермера, и он заорал:
– Сдается! Тебе сдается! Что это такое! Рассказывай все как было, и никаких «сдается». Сдается! Что это еще за чертовщина!
– А как он мог видеть, если тьма была такая, что хоть глаз выколи? – вставил Ричард.
– «Сдается!» – еще громче проревел фермер. – «Сдается…» Черт бы тебя побрал, ты же ведь тут клялся. Подумать только! Чего это ты мастеру Феверелу подмигиваешь? Послушайте, молодой человек, вы что, в сговоре, что ли, с этим парнем?
– Я? – возмутился Ричард. – Да я его и в глаза не видел.
Фермер Блейз уперся обеими руками в подлокотники кресла и подозрительно на него посмотрел.
– Ладно, – сказал он Коротышу, – говори, как все было, и пора с этим кончать. Говори, что ты видел, а не то, что тебе сдается. К чертям все, что сдается! Ты видел, как Том Бейквел поджег скирду? – фермер показал на стоявшие на окне горшки с цветами. – Чего это ты вздумал, что тебе сдается? Свидетель ты или нет? Бредни твои в счет не идут! Помни, то, что ты говоришь сейчас, ты должен будешь повторить завтра.
Услыхав, как его честят, Коротыш подтянул спадавшие с него штаны. Сообразить, чего от него добивается молодой человек, парню было не по силам. Не мог он поверить, что тот хочет угодить на каторгу! Но коль скоро ему заплатили за то, чтобы этому способствовать, – ну что же, он исполнит его желание. И прикинув, что все, что он говорит сегодня, он должен будет повторить завтра, он после долгих попыток распахать и разборонить непокорные копны волос решил, что не станет особенно уточнять, кого он в ту ночь видел. Может быть, тем самым он больше приблизился к истине, чем накануне; ночь-то ведь была такой темной, что и протянутой руки не увидишь, и хотя, по его словам, он был совершенно уверен, что кто-то там был, никак нельзя было клятвенно подтвердить, что это тот или другой, и пусть даже он и решил сначала, что это был Том Бейквел, и побожился, что это именно он, теперь он думает, что это также мог быть и молодой джентльмен, тем паче, что тот готов сам в этом побожиться.
Вот к чему свелись показания Коротыша.
Не успел он окончить, как фермер Блейз вскочил с кресла и пинком ноги попытался вытолкнуть его вон из комнаты. Ему это не удалось, и, снова опустившись в кресло, он зарычал от напряжения и досады.
– Все они врут, все до одного! – вопил он. – Врали, лжесвидетели, совратители!
– Стой! – крикнул он Коротышу, который уже крался к двери. – Ты ведь уже на все согласился! Ты побожился, что это так!
– Ни на что я не согласился, – упорствовал Коротыш.
– Ты же побожился! – снова вскричал фермер. Коротыш поскрипел ручкой двери и продолжал стоять на своем, говоря, что ни в чем не божился; этим он вдвойне противоречил себе и в конце концов привел фермера в неистовую ярость: тот заерзал в кресле и хриплым голосом в третий раз провозгласил, что Коротыш поклялся.
– Нее!.. – протянул Коротыш, наклоняя голову. – Нее! – повторил он тоном ниже; а потом, когда угрюмая усмешка, предвещавшая глупое смакование этой казуистической увертки, разъяла его челюсти, исторг: – Не божился я! – и при этом дернул плечами и выпятил локоть.
Фермер Блейз рассеянно поглядел на Ричарда, словно спрашивая его, какого он вообще будет мнения об английских крестьянах после того, как увидал такого, как этот. Ричард предпочел бы не смеяться, однако чувство собственного достоинства уступило в нем на этот раз чувству юмора и, не удержавшись, он прыснул со смеху. Фермеру же было отнюдь не до смеха. Широко раскрытыми глазами он смотрел на дверь.
– Его счастье! – воскликнул он, видя, что Коротыш был таков; у него уже руки чесались проучить эту упрямую голову.
– Послушайте, мастер Феверел! – запыхавшись от волнения, грозно произнес он. – Это вы подговорили моего свидетеля. Нечего отпираться! Говорю вам, сэр, это вы постарались или кто-нибудь из ваших. Мне дела нет до Феверелов! Свидетеля моего подкупили. Коротыша подкупили!
Вытряхивая трубку, он с силой ударил по столу.
– Подкупили! Я знаю! Могу побожиться, что это так!
– Можете побожиться? – спросил Ричард, и лицо его сделалось серьезным.
– Да, побожиться! – повторил фермер, не замечая дерзости мальчика. – Вот возьму Библию и побожусь! Вы его совратили, главного моего свидетеля! О, это хитро, чертовски хитро придумано, только ничего из этого не выйдет. Я упеку Тома Бейквела куда надо, будьте уверены. Кое-куда он у меня поедет. Жаль мне вас, мастер Феверел, жаль, что вы не поняли, как со мной ладить надо. Ни вы сами, ни все ваши. Деньги – это еще не все, да, далеко не все. Деньгами можно совратить свидетеля, но лиходея ими не обелить. Я бы простил вас, сэр! Вы еще мальчик и успеете уму-разуму научиться. Я ведь просил только платы и извинения; с меня этого было бы довольно, разумеется, ежели бы при этом свидетеля моего не трогали. Теперь вам остается одно – пытать счастья, да, всем вам.
– Очень хорошо, мистер Блейз, – ответил Ричард и встал.
– И ежели, – продолжал фермер, – Том Бейквел не потянет вас за собой, ну что же, ваше счастье; я надеюсь, что так оно и будет.
– Отнюдь не ради собственной безопасности хотел я сегодня этой встречи с вами, – гордо вскинув голову, ответил Ричард.
– Допустим, что это так, – ответил фермер, – допустим, что так! Вы смелый молодой человек, кровь, видно, такая! Только говорили бы правду! Отцу вашему я вот верю, верю каждому его слову. Хотел бы я также вот верить сыну и наследнику сэра Остина.
– Как? – вскричал Ричард, не в силах скрыть свое удивление. – Вы видели моего отца?
Фермер Блейз, у которого развилось такое чутье на ложь, что он мог обнаружить ее даже там, где ее не было, грубо пробурчал:
– Да что там говорить, он все знает!
Изумление мальчика было так велико, что для досады уже не оставалось места. Кто же это мог все ему рассказать? Прежний страх перед отцом пробудился в нем снова, пробудилось и прежнее бунтарство.
– Отец об этом знает? – очень громко крикнул он, пронизывая фермера взглядом. – Кто же это меня подвел? Кто меня выдал ему? Не иначе как Остин! Кроме него, никто об этом не знал. Да, Остин-то ведь и уговорил меня прийти сюда и претерпеть все эти унижения. Почему же он не сказал мне все откровенно? Никогда я больше ни в чем ему не поверю!
– А почему бы вам не быть откровенным со мной, молодой человек? – сказал фермер. – Если бы вы мне все рассказали, я-то бы уж вам поверил.
Ричард не уловил этой аналогии. Он сухо поклонился и попрощался с хозяином дома.
Фермер Блейз позвонил в колокольчик.
– Проводи молодого человека, Люси, – знаком показал он появившейся в дверях девочке. – Будь хозяйкой. А вы, мастер Ричард, вы могли бы найти во мне друга, и не поздно еще вам это сделать. Не такой уж я плохой, только ненавижу я всякую ложь. Вчерась еще я сына моего Тома высек, он постарше вас, – а за то, что он утаил от меня правду, верите или нет, велел ему стать перед этим креслом, ну и тут уж задал ему деру. Вот что, ежели вы придете ко мне перед судом, будь то даже за пять минут до начала, и скажете всю правду, или ежели сэр Остин – а это ведь настоящий джентльмен – даст мне слово, что никто не подкупал моих свидетелей, я костьми лягу, чтобы вызволить Тома Бейквела. И я рад, молодой человек, что вы печетесь о бедняге Томе, хоть это и простой человек. До свидания, сэр.
Ричард поспешно вышел из комнаты и прошел садом, даже не бросив взгляда на задумчивую маленькую проводницу, которая прильнула к ограде и внимательно следила за тем, как он шагал потом по тропе, в то время как все помыслы ее тянулись к этому мальчику, красивому и гордому.
ГЛАВА X
Ричард подвергается предварительному испытанию, и в связи с этим рождается афоризм
Решиться на поступок, в известной степени граничащий с геройством, и, совершая его, прибегнуть к заведомой лжи, и тем самым основательно задуманное дело начисто погубить – все это легко может показаться крайнею степенью падения, если только мы не вспомним о том, каким бывает человек в раннюю пору жизни. Юный Ричард покинул кузена Остина, бесповоротно решив принести покаяние и испить уготованную ему чашу горечи. И он действительно эту горечь испил, и не одну чашу, – и до самого дна, и, однако, все оказалось напрасным. Отстои снова всплыли наверх, плавали у самых краев и сделались в три раза горше. Если не считать благотворного влияния Остина, он оставался тем же самым мальчиком, который сунул в руку Тома Бейквела золотую монету и спички – в принадлежавшую фермеру Блейзу скирду. Нужно ведь много времени, чтобы доброе семя созрело; нельзя изменить характер мальчика за минуту. Достаточно уже того, что доброе семя было заложено. Дорогою в Рейнем он выходил из себя, вспоминая только что перенесенное унижение, и фигура толстого владельца Белторпа раскаленною медью врезалась ему в мозг, и ему становилось еще больнее от снисходительности фермера и от сознания, что правда была не на его стороне. Как уязвленная гордость ни слепила его внутренний взор, Ричард ясно это все понимал и еще больше ненавидел за это своего врага.
Грузный Бенсон звонил уже к обеду, когда Ричард вернулся в Абби. Мальчик кинулся к себе в комнату, чтобы переодеться. Случайно или нет, но книга изречений сэра Остина оказалась на туалетном столике и – раскрытой. Причесываясь второпях, Ричард заглянул в нее и прочел:
«Пес возвращается на блевотину свою; Лжец бывает вынужден пожинать плоды своей Лжи».
Внизу было приписано карандашом: «Речение дьявола!»
Ричард побежал вниз; у него было такое чувство, будто отец отхлестал его по лицу.
Сэр Остин заметил, что щеки его сына горят. Он пытался заглянуть ему в глаза, но Ричард опустил голову и, угрюмо уставясь в тарелку, продолжал жевать, всем видом своим являя жалкую копию с увлечением предававшегося этому же занятию Адриена. Да и мог ли он испытать все радости истого эпикурейца, если ему с трудом только что удалось проглотить «Речение дьявола».
Грузный Бенсон прислуживал за этим злосчастным обедом. Гиппиас, который обычно во время еды молчал, на этот раз, словно разбуженный этой неестественной тишиной, оживился, точно филин в ночи, и много говорил о своей книге, своем пищеварении и рассказывал виденные им сны, Алджернон и Адриен все это терпели. Он рассказал один странный сон: он видел себя молодым и богатым, неожиданно очутившимся в поле; он шел по этому полю и срывал росшие там бритвы и, как раз в ту минуту, когда изящными, как у француза – учителя танцев, шажками достиг середины поля, растерялся, обнаружив тропу, свободную от сих кровожадных растений из стали, по которой ему и следовало идти, если бы только он с самого начала ее разглядел; и он остановился перед этой тропою.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83