Огни Маннума становились ярче, механик и кочегар радостно закричали, и «Филадельфия» проскользнула под настил каменоломни, когда рассвет еще только начинался. Пар с шипением вырвался из измученных клапанов, раздался оглушительный визг, и свист громко возвестил о победе.
Побежденный «Каделл» издал три гудка, признавая поражение, и отправился к берегу, дожидаться своей очереди.
5
– Мы с «Каделлом» шли наперегонки до самого Маннума. Дели сидела на краю кровати, где среди подушек было распростерто безжизненное тело мужа, и с мукой ждала ответа. Если хоть что-то осталось от старины Тедди, капитана, который не мог стерпеть поражения, у которого всегда был самый быстрый пароход на реке; если искра старого Брентона сохранилась, он должен проявить хоть какой-то интерес.
Его нависшие веки медленно поднялись настолько, насколько могли, губы шевельнулись, и стали слышны слова, искаженные, но узнаваемые:
– Это… старое корыто! Надо… думать… что так. Она улыбнулась, ей стало легче. Она сжала в ладонях его левую руку (в ней было больше чувствительности, чем в правой), и стала в деталях описывать захватывающую гонку – как два парохода в ночной тьме шли, обгоняя друг друга, и последний рывок, в результате чего они вошли под навес каменоломни и взяли весь груз в четыреста тонн, который с вечера уже был в вагонетках, а «Каделлу» теперь придется подождать, пока будет готова новая порция. До них доносился грохот падающего камня – баржа еще грузилась, но не пройдет и получаса, и они будут готовы к отплытию.
– А помнишь, как я ругала тебя за гонки! – сказала Дели, продолжая сжимать его руку. – Сама себе удивляюсь, наверное, я сошла с ума, но в этот раз я просто была обязана доказать, что наш пароход лучше, и у штурвала стоит более опытный капитан. Будут знать, как насмехаться над женщинами-капитанами!
– Лучший… капитан… на реке… так все думают.
– Что ты сказал, дорогой? Я лучший капитан на реке? Кто же так думает? После того, как я зацепила трос и так далее…
– Чарли говорит. Самый лучший после меня.
– Чарли Макбин! – она уткнулась лицом в подушку у его седой головы, чтобы спрятать свое ликование. Ее похвалил Чарли, известный женоненавистник! После ночного представления он, наверняка, будет служить ей с преданностью пса.
Они покинули Бланштаун вчера в восемь вечера; сейчас уже почти рассвело. К тому времени, когда они снова подойдут к шлюзу и разгрузятся, пройдет двадцать четыре часа. Сутки она стоит на бессменной вахте! Но выхода не было, надо наверстывать упущенное, когда они простаивали без работы. И теперь она ухватила десять минут, пока баржа загружалась, чтобы побыть с Брентоном.
– Ты заглядывал в книгу? – она подняла «Жизнь на Миссисипи», которая валялась рядом с кроватью. Он уже мог некоторое время удерживать книгу левой рукой, но ему приходилось опускать ее, чтобы перевернуть страницу – для его непослушных пальцев это была трудная задача, и усилия быстро утомляли его. – Я почитаю тебе, пока идет погрузка.
Она взглянула на экслибрис, оттиснутый на форзаце: «Сайрэс П. Джеймс», и замысловатый рисунок из машин, инженерных сооружений, увитых розами. Инженер зашел к ним на пароход, пока ремонтировалась труба, и принес эту книгу.
– Вам нравится Марк Твен? – спросил он Дели.
– «Том Сойер» и «Гекльберри Финн»? С удовольствием читала их. А вот «Простаки за границей» не произвели большого впечатления.
– Ну-ну, тут уж дело вкуса. С юмором янки всегда так – или вы его принимаете, или нет. Но эта книга вам должна понравиться, уверен. Один капитан сказал мне, что практически все, что здесь сказано о Миссисипи, справедливо и для Муррея. Можете держать ее, сколько захотите, мэм. Возможно, она понравится и вашему мужу.
Дели провела мистера Джеймса на верхнюю палубу, чтобы познакомить с Брентоном. Инженер был вежлив и в то же время не выказывал чрезмерного сочувствия, которое так угнетало Брентона. Тедди Эдвардс не любил посетителей, даже если приходили старые друзья; он стыдился собственной беспомощности, своей затрудненной, корявой речи. Мистер Джеймс почувствовал это, и не стал задерживаться долго.
Перелистывая страницы, Дели с улыбкой рассматривала огромные плавучие дворцы с двойными трубами и сдвоенными котлами. Они были совсем не похожи на колесные пароходы, ходившие по Муррею. Тут ее взгляд остановился на одном абзаце:
«Мы заметили, что выше Дьюберка воды Миссисипи приобретали оливково-зеленый оттенок – очень красивый и необычный, особенно когда лучи солнца освещали полупрозрачную воду».
Спрямления русла, топляки, мели, наносные пески, описание зеркальной поверхности реки на восходе – здесь было все. Она принесла книгу Брентону, обещая ему читать всякий раз, когда у нее будет время.
И вот теперь она открыла книгу наугад и прочла:
«Лоцман на Миссисипи должен обладать поразительной памятью. Если сначала у него просто хорошая память, то работа на реке разовьет ее колоссально – но только в отношении вещей, с которыми он ежедневно сталкивается. Такая память ему необходима, потому что глиняные берега постоянно оседают и меняются, топляки все время подбирают себе новые укромные места, пески никогда не останавливаются на покой, и фарватеры вечно увиливают и уклоняются…».
Она подняла голову и поймала взгляд аквамариновых глаз Брентона, настороженно и заинтересованно глядящего на ее губы. Она начала читать обличительную речь дядюшки Мамфорда, произнесенную из рулевой рубки:
«Когда на реке бывало по четыре тысячи паровых кораблей да еще десять тысяч акров баржей и плотов, топляков было больше, чем щетины на спине у борова; а теперь, когда всего-то три дюжины пароходов и, почитай, ни баржи вокруг, ни плота. Правительство повыловило все топляки, да еще освещает берега, что на твоем Бродвее, теперь-то судно на реке в безопасности, как у Христа за пазухой.
Я так понимаю, что когда пароходов вообще не останется, приедут сюда какие-нибудь комиссии и все усовершенствуют, углубят дно, где надо, обнесут все загородками, укрепят берега – плавание станет простейшим делом, совершенно надежным и прибыльным…».
– Смотри, все… как у нас, – Брентон нетерпеливо двинул левой рукой, стараясь помочь заплетающемуся языку выразить свою мысль. – Правит…ство везде… то же самое. Шлюзы строят… дамбы… загородили плотинами… весь год высокая вода… а кораблей больше нет. Все кончено.
– Но в Америке это произошло из-за железных дорог. Они вытеснили речной транспорт, я так понимаю, – Дели перевернула несколько страниц. – Вот, как раз говорится: «Железные дороги убили речной транспорт, ведь на паровозе можно за два-три дня проехать расстояние, на покрытие которого кораблю понадобится неделя… Пароходное движение по Миссисипи началось в 1812 году; прошло всего шестьдесят лет, и оно умерло! Удивительно короткая жизнь для такого величественного явления. Разумеется, оно еще не умерло окончательно, не превратилось оно и в калеку…».
Ее глаза, скользящие дальше по странице, широко раскрылись, она кусала губу. Она просто не могла прочесть конец предложения.
– Продолжай… Я это уже читал…
– «…не превратилось оно и в калеку, который когда-то мог подпрыгнуть на двадцать два фута над землей; но по сравнению со своей прошлой силой и энергией пароходное движение на Миссисипи мертво».
Последнее слово повисло в воздухе, и воцарилось молчание, которое еще больше подчеркивал грохот камней, сыпавшихся на баржу.
Дели молча смотрела на мужа. «Только не жалость, – говорила она себе. – Он не выносит жалости…».
– Мертво! Да. Лучше… мертвым… – в его глазах появилось прежнее выражение, с каким он отдавал приказы: – Дай… мне… ружье… Заряди… Слышишь?
– Да, я слышу тебя, Брентон. Но я этого не сделаю. Ты нам нужен – детям, пароходу и мне.
– Что… умолять тебя!
– Дорогой, послушай меня! Тебе уже гораздо лучше. Ты можешь говорить, можешь двигать рукой. Ты должен бороться, надо бороться, ради самого себя и ради всех нас. Я не думала, что ты легко можешь отступить.
– Буду… бороться… Увидишь. Выберусь… из постели… или умру. Найду, как. Не буду есть. Не могу… так… больше.
Он поднял свою работающую руку в жесте одновременно жалком и дерзком, будто грозил каждому, кто попробует его остановить, но рука беспомощно упала рядом.
Раздался стук, и в дверь просунулась голова Лимба – в интерпретации Чарли – Лимба-сатаны.
– Погрузка закончена, миссис. Механик говорит, пар поднялся.
– Иду.
Она смотрела, как Лимб прыгает и скачет по палубе впереди нее (он никогда не ходил нормально) и поражалась его безграничной энергии, бьющей с раннего утра. Бренни и Алекс еще спали. А Лимб всю ночь не ложился, помогая кочегару – он получал огромное наслаждение от гонок, и сейчас на его круглом веснушчатом лице с торчащими вперед зубами играло всегдашнее радостное выражение, а круглая войлочная шляпа была натянута до самых ушей. Дели посмотрела в сторону Маннума. Хотя еще только рассвело, городок уже был на ногах: в лавках и домах, прилепившихся к утесу, как ласточкины гнезда, горел свет; через реку с пыхтением двигался плоскодонный ялик, везущий первую смену рабочих на фабрику сельскохозяйственного оборудования Дэйвида Ширера; на судовых верфях Дж. Г. Арнольда виднелись отблески, из кузницы доносился металлический лязг.
А где-то здесь, на противоположной стороне реки, лежит в иле старая «Мэри Эн» капитана Рэнделла, – первый пароход на Муррее, построенный здесь, на этих древних берегах. Это произошло почти шестьдесят лет назад; а ведь на Миссисипи пароходы продержались менее шестидесяти лет! Дели почувствовала, что ее знобит, но не от прохладного утреннего воздуха.
Над рекой кружила пара орлов – их силуэты четко вырисовывались на фоне светлеющего неба, а заунывный печальный призыв, доносившийся с высоты, растворялся в шуме текущей воды, свисте клапанов и криках Чарли Макбина.
– Эй ты, Лимб-сатана, ты сказал миссис, что мы готовы отчалить?
– Конечное дело, сказал. Дели вошла в рубку.
– Да, Чарли, я готова.
– Эй, Лимб, отдать швартовы! Вперед!
Баржмен и кочегар стояли наготове с длинными шестами, чтобы оттолкнуться от ската. Дели двинула дроссель, и лопасти стали сбивать воду в пену.
– «Чарли-Барли, молодец! Продал жену за огурец!» – распевал матрос.
– Эй ты, Лимб! – вопил Чарли, – Погоди у меня, ужо я до тебя доберусь!
6
В конце концов доставлять шерсть на склады в Миланге пришлось другому пароходу. Дели получила контракт, который нельзя было упускать, и из-за этого не смогла отправиться на озера.
«Каделл» возил почту из Марри-Бриджа в Морган, но его изношенным машинам оказалось не под силу преодолевать быстрое встречное течение, когда он проходил через сужение реки у строящегося шлюза (после наводнения там снова кипела работа). Команда пыталась подтянуть пароход против течения, зацепившись канатом за большое дерево, но гнилые брусья не выдержали и черенок столба выскочил наружу.
По совету капитана «Каделла» Дели подала заявление и скоро получила для «Филадельфии» контракт на доставку почты. Это означало, что у нее будет постоянный доход, а помимо этого она сможет брать и дополнительные грузы. Правда, теперь придется строго придерживаться расписания, поскольку в обоих конечных пунктах нужно успевать к поезду. Но это был настоящий триумф и парохода, и его капитана. Никогда еще почта Ее Величества не перевозилась по реке женщиной.
Строительный лагерь в Бланштауне находился как раз посередине. Здесь также открыли почтовое отделение, поскольку это был довольно крупный, пусть и временный, поселок, застроенный бараками, в каждом из которых жили по восемьдесят человек. Были здесь и столовая, и два отдельных домика для главного инженера и управляющего.
Иногда у инженера-консультанта в последнюю минуту вдруг возникали документы и письма, обычно адресованные в Канаду, которые он спешил положить в почтовый мешок. Дели теперь часто видела мистера Джеймса, спешащего на пароход, чтобы отдать и получить почту, а заодно принести стопку книг и журналов для больного.
Склонный к практическим знаниям, Брентон полюбил «Сайнтифик Америкэн», который инженер исправно приносил. Брентон привык к визитам мистера Джеймса и больше не избегал его; но Дели вдруг поняла, что эти посещения стали слишком частыми, и ее спокойствие было нарушено. Она начала ждать их с безотчетным трепетом и волнением, не решаясь углубляться в их происхождение.
Сайрэс Джеймс был крупным мужчиной и, когда они встречались, он обыкновенно стремительно приближался к ней, как барка, мчащаяся на мелкий ялик, будто хотел захватить ее, победить одной своей массой. Она знала, что у него в Канаде есть жена, а здесь он ведет холостяцкую жизнь, мало подходящую для такого мужчины, который работал и двигался с неукротимой энергией. У него были большие мускулистые руки с узловатыми пальцами, поросшие на суставах черными волосками. Эти пронзительные мужские руки одновременно притягивали и отталкивали ее.
Но когда Дели заметила, что постоянно думает о нем, она решила, что их встречи нужно сократить. Но она приняла это решение слишком поздно.
Он пришел на борт однажды вечером, когда в Бланштауне помимо мешков с почтой выгружался еще какой-то товар. Они стояли в салоне у стола, рассматривая старую карту Брентона и обсуждая качество берегов в том месте, где предполагалось возводить третий шлюз. Сайрэс Джеймс не собирался принимать участия в этих работах; как только строительство первого шлюза закончится, он вернется в Канаду.
Перед ними на столе была развернута длинная узкая карта. Дели пальцем указывала фарватер, обозначенный жирной чернильной линией.
Широкий пояс охватывал ее стройную талию между скромной темной юбкой и белой муслиновой гофрированной блузкой – на пароходе это был ее единственный по-настоящему женский наряд. Весь «хороший» гардероб был упакован и лежал у миссис Мелвилл.
Сайрэс Джеймс стоял так близко, что она ощущала его присутствие каждой клеткой своего тела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98