мечтательный взгляд вдруг устремился куда-то за горизонт, и невольная полуулыбка тронула полные губы.
– Вот оно! То самое выражение. Мне придется переделывать лицо заново.
Кисть летала между палитрой и холстом. На художницу снизошло вдохновение. Ни одной ошибки, ни одного лишнего мазка! Когда, наконец, она закончила и окинула взглядом дело своих рук, она осталась в целом довольна.
– Превосходно, Дели! – прочувствованно сказала Неста. Я с удовольствием куплю его у тебя.
– Нет, он не продается.
«Филадельфия» готовилась к отплытию, и Дели пожалела, что у нее оставалось так мало времени, чтобы побыть с Брентоном. Однажды вечером она в отсутствие команды пришла на судно, чтобы подписать документы о страховании судна и грузов, после чего, как и в первый раз, оказалась на его койке. Теперь это не было столь мучительно. Дели чувствовала себя обновленной, будто родилась заново; будто они были Адамом и Евой, проснувшимися в Эдеме после первой ночи… Адам!., подумала Дели, испытывая угрызения совести: она его совсем забыла!
Но Брентон – не Адам. Он здесь, он живой, она чувствует, как гулко бьется его сердце. Ей представилось, что это горячее сердце остановилось, что этот теплый человек, который живет, дышит, любит, размышляет, превратился в горстку никчемного праха. Она в страхе уцепилась за него.
– Не умирай, Брентон! Обещай мне, что ты не умрешь!
– Боюсь, что когда-нибудь придется.
– Нет, ты не должен! Нет! Нет! – Она заплакала, встав рядом с ним на колени, раскачиваясь взад и вперед; ее длинные черные волосы упали ей на лицо. Казалось, она и в самом деле оплакивает покойника.
– Глупенькая! – ласково молвил он, намотав длинную прядь ее волос себе на запястье. – Обещаю тебе не умирать по меньшей мере двадцать лет.
– Я боюсь, что ты уедешь на эту ужасную войну в Южной Африке.
– Еще чего! Я давно понял, какая это грязная война. Почему мы должны по приказу отцов империи идти убивать себе подобных только за то, что они отказываются платить несправедливые налоги? Буры хотят одного: чтобы их оставили в покое; они воюют за свою свободу.
– Так значит ты за буров?
– Я за правое дело и против войны. Мои товарищи не должны идти на смерть только потому, что их посылают государственные мужи, называя это благородной миссией.
Дели была немного шокирована – она никогда еще не слышала таких речей. О сторонниках буров всегда говорили с презрением, как о низших, существах, стоящих на одной доске с бурами.
Впервые она отдала себе отчет в том, что у буров тоже есть любимые, которые в этот самый момент провожают воинов в бой и с мучительным страхом заклинают их:
– Тебя не должны убить! Нет! Нет!
Около полуночи, в верхней части пристани послышались громкие голоса. Дели вскочила с койки, сознавая, в каком ложном она оказалась положении, бросив вызов условностям. Она посмотрела на свое поведение глазами покойной матери, миссис Макфи и даже Бесси Григс. Казалось, люди из всех слоев общества выстроились в ряд, указывая на нее обвиняющим перстом.
– Не надо паниковать, – успокаивал ее Брентон, пока она торопливо одевалась и трясущимися руками закалывала непослушные волосы. – Наверное, это какие-нибудь припозднившиеся гуляки пытаются отыскать свое судно.
И действительно, голоса скоро замерли вдали, в другом конце пристани. Успокоившись, Дели прошлась по узенькой каюте, заглянула на небольшие встроенные полки: круглый кожаный футляр с красивыми массажными щетками, книги. Она взяла маленький томик Шелли, машинально открыла и увидела надпись: «Прощальный подарок. Н.».
В этом не было ничего особенного, однако Дели обратила внимание на знакомый почерк: Неста прислала ей однажды в пансион записку с извинениями за то, что не сможет позировать на очередном сеансе.
– «Н»! – вслух прочитала Дели, разглядывая крупные квадратные буквы, напоминающие печатные. И зеленые чернила!.. Кровь зашумела у нее в ушах. – Неста подарила тебе стихи?
– Ах, это! – Он наклонился и небрежно взял книгу у нее из рук. – Да, она.
Дели глядела на него расширившимися глазами.
– Но, Брентон! Я не знала, что ты встречался с ней, помимо того первого раза, когда мы втроем приходили на судно.
– Да, я встречался с ней несколько раз. Как-то мы с ней вместе завтракали. – Он выглядел смущенным, но тем не менее улыбался.
– Почему же ты не сказал мне об этом? И почему она скрыла это от меня, вот что мне не понятно.
– Так ведь она не знала о наших с тобой отношениях, если только ты ей не рассказала. Я, естественно, не говорил.
– Разумеется, я тоже. Но почему ты не сказал об этом мне?
– Наверное, боялся, что ты устроишь мне сцену ревности и можешь рассердиться, что я сорвал тебе сеанс.
– Сцену ревности? Я не думала ревновать! Но ведь ты ее совсем не знаешь, Брентон!
Дели заставила себя улыбнуться. Брентон молчал.
Неста такая привлекательная, в ней столько жизни, тепла, – думала Дели. Она и сама испытала на себе ее притягательную силу. Не мудрено, что и Брентон подпал под ее чары; в них есть что-то схожее. Дели прогнала недобрые чувства, решив не высказывать неоправданных подозрений. В конце концов они с Брентоном так много значат друг для друга. Просто невероятно, чтобы он всерьез заинтересовался кем-то другим.
11
Маленькое зернышко подозрения, упавшее в ее сознание, дало росток, который все увеличивался, пока, наконец, не вырос настолько, что заслонил собой, затенил все ее безоблачное счастье. Ночью Дели, не будучи в состоянии заснуть, встала, зажгла лампу и подошла к портрету Несты, стоявшему на подставке у стены.
На нее глянули удлиненные темные глаза, мечтательные, хранящие некое воспоминание, полные губы изогнулись в затаенной улыбке. Дели сердито повернула портрет к стене.
На следующий день она не в силах сосредоточиться на чем-либо, слонялась по своей рабочей комнате. Наконец, когда пришел почтовый поезд, она отпросилась на почту, чтобы забрать письмо, которого ждала из Мельбурна.
Пока рассортировывали почту, она купила несколько марок, сказав, между прочим, что идет на пристань и может захватить почту на «Филадельфию», если таковая имеется. Клерк знал ее в лицо, ему была известна также ее причастность к делам судна; он принялся неторопливо и внимательно изучать стеллажи с разложенной в гнездах почтой.
Наконец, он положил перед ней три письма: два для помощника капитана и одно для капитана. Дели стоило большого труда не смотреть на адрес, пока она не вышла на улицу. Беглого взгляда было достаточно, чтобы узнать, кому принадлежит почерк на конверте. Письмо было отправлено из Турака.
Первым ее ощущением был гнев, сделавший ее слабой и беспомощной. Вместо того чтобы пойти прямо к причалу, Дели свернула к эвкалиптовой рощице. Она собралась разорвать письмо на мелкие кусочки и выбросить их в воду.
Ей страшно хотелось вскрыть и прочитать письмо, но она не могла дать Брентону право презирать ее; к тому же ее подозрения могли оказаться напрасными. Нет, лучше его сразу уничтожить!
Зажав два остальных конверта под мышкой, она приготовилась было разорвать письмо, но передумала. Лучше будет отдать ему письмо и пронаблюдать за выражением его лица. Ей была невыносима эта неопределенность. Она достала из-за обшлага рукава носовой платок и вытерла вспотевшие ладони.
На пристани Брентон был занят погрузочными работами. Под его присмотром рабочие с особой предусмотрительностью размещали коробки с товаром, который предстояло выгрузить в одном из поселков Дарлинга.
Увидев Дели, Брентон подошел к ней, широко улыбаясь. Его мускулистый торс был обнажен до пояса. Она отвела взгляд от его сильной груди, от блестевшей на солнце белой кожи, не успевшей еще загореть.
Резким движением она выкинула вперед руку с письмом, глядя на него холодным проницательным взглядом. Руки у него были испачканы, но он не попросил ее отнести письмо в каюту. Нахмурившись, он быстро отобрал у нее конверт и сунул в карман брюк.
– Я захватила его по пути, мне надо было зайти на почту, – сказала она, как можно небрежнее. – Есть еще два письма – для твоего помощника.
– Отнеси их в его каюту, он сегодня на берегу. Иди, я скоро приду.
Она неуклюже повернулась и пошла вверх по ступенькам трапа. Положив письма на стол помощника, Дели перешла в каюту Брентона. Она быстро отыскала томик Шелли – он лежал на столе, заваленный какими-то бумагами.
Открыв его, Дели снова взглянула на дарственную надпись и начала поспешно листать страницы. На глаза попалась зеленая линия, отчеркивающая одно стихотворение.
Кровь в висках пульсировала так, что, казалось, вены сейчас лопнут. Она прочитала следующее:
Когда минует страсти жар,
Приходит нежность, правда чувства длится,
Она живет, а диких чувств пожар
Сникает в тесной их темнице,
– Не надо слез, мой друг, не надо слез.
Книга выпала из ее рук. Позади нее послышались мужские шаги.
– Брентон! – Дели была вне себя от горя. Ее надломленный голос обвинял, сомневался, не верил.
Он сел на край койки и посмотрел на нее своими честными зелеными глазами.
– Между вами что-то есть?
– Нет, с этим кончено.
– Где письмо?
– Я выбросил его за борт.
– Не читая?
– Прочитал. Это просто прощальный привет.
– Что у вас было? Как у нас с тобой, да?
– В некотором роде… – В его глазах чувствовалось смятение, даже боль, но чувства вины в них не было.
– Но… как ты мог? – Она села рядом с ним: ноги не держали ее. Горячие слезы градом бежали по ее щекам.
– Не плачь, Фил, любимая! Это не то, что ты думаешь, – он наморщил лоб, пытаясь получше ей объяснить. – Я не думаю, чтобы ты это поняла, но… знаешь, она смотрит на такие вещи почти так, как смотрят на них мужчины. И… она жутко страстная.
– Я в этом не сомневаюсь. Помимо этого, она жутко богатая, – съязвила Дели.
Его лицо потемнело.
– Она не покупала меня, если ты это имела в виду. Но я знаю, что я для нее лишь один из многих. Она не девушка.
– И ты считаешь, что это оправдывает твое поведение?
– Разумеется, нет. Во всяком случае, не в твоих глазах. Поверь, это совсем другое, не то, что было с тобой, Фил. Я видел в тебе свою жену и не искал никого другого. Но ты раздразнила меня и бросила в таком состоянии. Я хотел быть с тобой, а ты бежала от меня, или не приходила вовсе, занятая своими картинами.
– Это потому, что ты делал мне больно.
– Разве? – Он уставился на нее в крайнем изумлении. Дели с несчастным видом вытирала слезы. – Почему же ты мне не сказала? Глупышка… – Он притянул ее к себе и принялся ласково разглаживать обиженное лицо, нежно проводя пальцем по бровям. Она пыталась уклониться от его ласк, слабо отталкивая его руки, тогда как внутри нее, отзываясь на его прикосновения, поднималась знакомая горячая волна.
– Не смей! Для тебя нет разницы – она или я. Тебе бы только женщина, все равно какая…
– Перестань! – Он наклонился и зажал ей рот поцелуем. – Надо радоваться жизни, моя дорогая девочка, и принимать ее такой, какая она есть. А мы все мудрим и говорим, говорим и мудрим…
– Не надо! Пожалуйста…
– Нет, надо. Тебе это приятно.
– Пусти меня! – Она вырвалась из его рук. – Я не хочу тебя больше видеть. Никогда!
– Ты знаешь сама, что это не так.
– Я не знаю, я ничего не знаю… – Она подошла к зеркалу, припудрила веки, поправила прическу. Все смешалось в ее голове: ему следовало бы на коленях вымаливать у нее прощение, а он еще и обвиняет ее!
Что-то попало ей под ногу. Она быстро нагнулась, подняла с пола томик стихов и с силой швырнула его в иллюминатор. Когда он плюхнулся в воду, ей стало немного легче.
Придя домой, Дели попыталась проглотить что-нибудь на ночь, но без особого успеха. Тогда она подошла к подставке и повернула портрет к себе. Спокойная, загадочная улыбка, удлиненные глаза глядят на нее с точно рассчитанной иронией… Теперь Дели знала, что за воспоминания таятся в этих задумчивых глазах, что означает эта улыбка. Кошка, съевшая хозяйские сливки!
Не помня себя, она схватила нож и выколола на портрете глаза; затем полоснула по лицу и рукам, пока холст не повис клочьями. Вся дрожа, она отшвырнула нож и бросилась на кровать. Ей казалось, что она убила собственного ребенка.
Чуть позже Дели взяла карандаш и бювар и написала Брентону, что она уезжает в Мельбурн и что между ними все кончено. Она исписала несколько страниц торопливыми прыгающими строчками, не заботясь о почерке. Упреки, самоанализ, стремление оградить свою гордость…
«В действительности я тебя не любила. Ты был для меня тем, чем для мужчин является алкоголь и наркотики – я лишь стремилась забыть другого…»
Когда он зашел за ней два дня спустя, она с удивлением отметила, как сильно забилось ее сердце, будто кто-то другой принял такое бескомпромиссное решение.
Дели избегала встречаться с ним взглядом, а он искательно заглядывал ей в глаза. На губах его блуждала ироническая улыбка, будто он хотел и не мог выглядеть виноватым и опечаленным. Его губы… При воспоминании о них ее пронзила такая острая боль, что она почти задохнулась. Она не спит по ночам, смачивая подушку горячими солеными слезами. А он? Как он может улыбаться!
– Ты получил мое письмо? – холодно спросила Дели, пока они шли вниз по Заячьей улице.
– Да, но я не собираюсь отвечать на него, во всяком случае не письменно. Мы можем потратить на переписку годы, это было бы пустой тратой бумаги. Что пользы в словах? Они – лишь пародия на жизнь.
Дели надула губы, но ничего не сказала.
Пока они сидели у Стаси в ожидании своего заказа, Дели рассказала ему о принятом ею решении; она продаст ему свою половину «Филадельфии» и на эти деньги поедет в Мельбурн учиться живописи.
– Том был бы огорчен, – сдержанно сказал Брентон. – Он пожелал, чтобы ты владела частью судна. Ты действительно хочешь отказаться?
Не глядя на него, она собирала крошки со скатерти:
– Я хочу только одного: уехать отсюда! Возможно, я оставлю за собой четвертую часть… На триста фунтов наличными я смогу прожить три года. Мне хватит на пропитание.
– Сверх того – деньги на холсты и краски.
– Да, и еще плата за обучение и за жилье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98