Чарли, не нуждавшийся в дополнительных распоряжениях, встал у топки, чтобы затолкать в нее неприкосновенный запас лучших, сухих как трут, дров и закрыть предохранительный клапан, доведя давление до восьмидесяти атмосфер.
– «Южная Австралия» тянет две груженые баржи, – сказал Брентон. Голос его дрожал от возбуждения. – А мы, идя налегке, позволили им обойти нас, как маленьких! – Он грубо выругался.
Они обогнули мыс и начали настигать соперника. На длинном широком плесе хозяйничал резкий ветер, усиливающий сопротивление встречного течения. Скорость неповоротливой «Южной Австралии» и буксируемых ею барж сразу снизилась, и «Филадельфия» без труда обошла караван. Прежде чем оставить его в кильватере, Брентон позволил себе вызывающий жест, сделав вокруг него «круг почета».
Добившись своего, он торжествующе оглянулся на жену и, к немалому своему удивлению, увидел, что она взбешена.
– Обошли их как маленьких! – хвастливо сказал он и бросил на жену довольный взгляд. Он всегда стоял слева от большого колеса, тогда как она сидела на высоком табурете, поставленном рядом. Когда требовалась ее помощь на крутых поворотах, она соскакивала с табурета и бралась за ручки штурвала с противоположной стороны, выказывая при этом незаурядную сноровку и силу.
Теперь она спрыгнула со стула, пересекла помещение рубки и встала по другую сторону колеса, посмотрела на него в упор.
– Когда только ты образумишься! Устраивать гонки ради гонок! Если обо мне не думаешь, подумай хотя бы о детях! Забыл, что сталось с «Провидением»?
Он сердито поджал губы и нахмурился, нетерпеливо дернув головой.
– Я ничего не забыл! Но когда это случилось, «Провидение» никого не обгоняло: просто был неисправен котел.
– Пусть так, но все равно это небезопасно. Ты знаешь, как манипулирует Чарли с клапаном и поощряешь его. У тебя нет никакого чувства ответственности.
– Замолчи!
Они пересекали в эту минуту широкий плес. Справа были желтые ноздреватые скалы, слева – лагуна, окаймленная камышами. Дели знала, что поступает неразумно, но не могла остановиться. Слова падали помимо ее воли:
– Ну, разве это не глупо? Мы только что миновали большую ферму, там на веранде сидела женщина. Нам надо было пристать к берегу к показать ей наши материи. Но Боже упаси, нас обгонит «Южная Австралия»! Я не могу понять…
– Прекрати! – зарычал он. – Я не потерплю, чтобы меня отпевали заживо. Вставай на мое место, а я спущусь в машинное отделение и посмотрю на манометр, раз уж ты так раскудахталась. Держи направление вон на тот черный пень, что стоит на мысу!
Ее гнев прошел. Она любила, когда ей доверяли штурвал и оставляли в рубке одну. Отдавшись плавному непрерывному движению, убаюканная хлопаньем лопастей и равномерным стуком мотора, она в кои-то веки расслабилась, будто под гипнозом. В «Филадельфии» пульсировала напряженная жизнь: вперед, вперед, всегда вперед! – звали колеса.
Широкие окна в рубке были закрыты. Отражения в оконных стеклах, непрерывно меняющиеся с перемещением судна, наплывали на отражения в воде и одновременно пересекались с реальной панорамой за бортом. От этого казалось, что судно существует в разных измерениях: стоит сосредоточиться на одном из них, как другие перестают существовать, отходя в область нереального.
Мысли у Дели в голове стали нечеткими. Время, думала она, вечно. Сквозь него можно двигаться в любом направлении, если вы освободите свой мозг от иллюзии, что можно двигаться только из невозвратимого прошлого в незнаемое будущее.
И разве река не возвращается постоянно к самой себе через бесчисленные повороты? Разве не возвращается вода из моря в воздушных потоках, чтобы повторить все сначала – и так без конца? Время – оно находится здесь всегда, как бы ни казалось нам, что оно движется из определенного начала к обозначенному концу. Время – река, где наши жизни – только молекулы воды…
Она видела свое мутное отражение в стекле иллюминатора – бестелесный бесплотный дух, сквозь который просвечивает река и протекает ландшафт. Была ли реальной она сама? Может и она – иллюзия, порождение игры света и волн? Но она ощущала, как тяжелеет ее тело, заключающее в себе новую жизнь. Это было реально, даже слишком…
Она носила теперь черную поплиновую юбку в сборку, которая служила ей и раньше, скрывая изменения в фигуре. Бледно-розовая блузка оттеняла темные волосы и нежную кожу лица. Дели могла позволить себе носить розовое: постоянно находясь на воздухе, она тем не менее не загорела и не приобрела веснушек.
Брентон все не возвращался. Дели обогнула мыс, что делать дальше она не знала, так как фарватер был ей незнаком. Ей было известно только то, что обычно за мысом вода бывает глубокой, а в мелководных заливах течение замедленное. Хотя «Индастри» регулярно очищало русло от коряг, существовало множество опасных мест, где неопытный шкипер запросто мог сесть на мель.
Приближалось время, когда она должна была приготовить маленькому овощи и бульон. Она готовила для детей сама, хотя на борту был человек, совмещавший обязанности повара и грузчика. Чарли называл его не иначе, как «главный отравитель», и среди команды ходила такая шутка: на вопрос «Разве кок не подонок?», отвечали вопросом же: «Разве подонок не кок?»
Дели начала уставать. Руки, удерживающие штурвал, вспотели, заболела спина. Где же Брентон? Неужели он захотел наказать ее, даже рискуя судном?
Она приободрилась, услышав шаги на палубе. На ее зов явился Бен.
– Давайте я вас сменю, – мягко сказал он. – У вас усталый вид. Как давно вы ведете судно?
– О, всего полчаса! Мне нравится править, но дело в том, что я не знаю фарватера.
Бен стал рядом с ней и потянулся к штурвалу. В это самое время она перехватилась за другую рукоятку, в результате чего рука Бена накрыла ее руку. Он с такой силой прижал ее пальцы к дереву, что ей стало больно. Она почувствовала на себе его упорный взгляд, но сделала вид, что ничего не замечает; щеки ее зарделись.
– Моя рука, – сдержанно сказала она. – Мне больно…
– Простите, – спохватился он. – Но вы так прекрасны! Я должен был вам это сказать. – Он говорил почти шепотом. Голова его медленно склонилась, и он поцеловал ее руку, лежавшую на штурвале. Ее смущение вдруг прошло, она ощутила себя многоопытной, мудрой, по-матерински нежной.
– Спасибо тебе, Бен. Только не забывай, сколько мне лет. В этом году мне исполнится тридцать, а когда тебе будет столько, мне будет уже сорок – средний возраст. И помимо всего прочего, я замужем.
– Здесь я не в силах что-либо изменить.
В это время судно, лишенное управления, отклонилось в сторону левого берега. Бен поспешно повернул колесо вниз, от себя, и взглянул на Дели глазами преданной собаки, которую только что наказали.
– «Для меня, милый друг, ты не будешь стара никогда…» – процитировал он. – Я прочитал все сонеты Шекспира, обращенные к Смуглой Даме. В книге, которую вы дали мне почитать. И каждый из них заставлял меня думать о вас. «Сравню ли тебя с летним полднем? Ты краше его и нежней…»
– Перестань говорить глупости, Бен! – Голос ее прозвучал строго, хотя в глубине души она была тронута.
– Это не глупости, в этом моя жизнь. Вы для меня все – мать, учитель, друг, сестра и… моя единственная любовь…
– Бен!.. Прошу тебя!
А он уже целовал ее руку, ямку у локтя, ниже закатанного рукава. Она чувствовала: что-то в глубине ее женского естества отзывается на этот страстный голос; Дели отчетливо поняла: перед ней не мальчик, а мужчина с мужскими чувствами и желаниями. Она приняла неприступный вид, сознательно решив причинить ему боль.
– Что ты такое говоришь, Бен! – резко сказала она. – Я замужем, я жена другого и скоро должна произвести на свет дитя. Его ребенка! Он мой муж, и я люблю его.
Уже произнеся эти слова, она мысленно спросила себя, так ли это на самом деле. Она любила того, прежнего, Брентона, веселого, рыжеволосого кудрявого парня, неотразимого любовника. И поскольку тот Брентон и нынешний представляли одно и то же лицо, она продолжала любить его.
Бен внезапно отпустил ее руку.
– Простите, я, кажется, забылся, – пробормотал он, отводя глаза. Уши у него горели; полные муки глаза были устремлены на реку.
– Мне пора идти на камбуз, готовить еду для малыша. – Ей стало жаль его. – Извини меня, Бен, милый. Я глубоко тронута и польщена. Но через несколько лет ты сам посмеешься над своим теперешним состоянием.
– Никогда! – не помня себя, вскричал Бен.
Дели задалась вопросом, надо ли рассказывать об этом мужу и пришла к выводу, что не надо. Лишние объяснения и сцены были ни к чему.
Она была теперь суха и сдержанна с Беном, но дети любили юношу и тянулись к нему. Их присутствие нормализовало обстановку.
Когда они снова спустились в Морган и пришвартовались в верхней гавани, Брентон сказал ей, что Бен покидает «Филадельфию».
Перед уходом он пришел к ней в каюту попрощаться. Он остановился в дверях, глядя, как она меняет малышу ползунки, а он вырывается из ее рук. На лоб ей упала прядь темных шелковистых волос.
– Теперь я могу вернуть вам стихи, – хрипло сказал он, протягивая ей томик сонетов. – Все лучшие я помню наизусть.
Дели посадила сына на нижнюю койку и взяла открытую книжку. Черным карандашом был отмечен сонет номер XXXVII.
«Прощай! Ты слишком хороша для меня…»
Ей вспомнилось, как много лет назад она выбросила в иллюминатор томик Шелли. Она протянула ему руку, и он взял ее в свои.
– Зачем ты так, Бен? Не «прощай», а «до свиданья». Мы с тобой встретимся. У тебя будет тогда свой пароход…
Он, однако, сказал ей, что покидает реку, где оставался только из-за нее. Теперь он отправится вниз, в Порт-Аделаиду и постарается получить работу на океанском судне.
– Но, Бен! Мне кажется, ты слишком хрупок и слишком нежен, чтобы стать настоящим «морским волком»! Ты так любишь детей, тебе надо пойти в учителя. Если ты получишь образование…
– Возможно, я так и сделаю. У меня есть небольшие сбережения. Я ведь ничего не тратил на сигареты и алкоголь. Только на книги. – Он через силу улыбнулся. – Всем, что я знаю, я обязан вам и книгам, которые вы мне давали. Вы открыли для меня новый мир.
– Я рада, если это так, – она тихонько высвободила свою руку.
– Я знаю, что никогда не забуду вас. – Он смотрел на нее в упор, будто запоминал ее губы, ее глаза, такие ласковые и такие огромные, что он, казалось ему, может утонуть в их чистой сияющей синеве. – Я хочу попросить вас лишь об одном. После этого я уйду и никогда ни о чем не попрошу больше. Разрешите мне только один поцелуй, Филадельфия… Только один.
Она хотела ограничиться коротким формальным прощанием, но он взял ее за руки и тихонько привлек к себе. Повинуясь внезапному импульсу, она подалась вперед, и их губы встретились в долгом поцелуе. Потом он повернулся и, ничего не видя перед собой, выскочил на палубу. Больше она его не видела никогда.
32
Виноградные лозы и фруктовые деревья только-только начали одеваться молодыми листьями, когда Дели произвела на свет пятого ребенка, на сей раз – девочку. Это произошло в больнице Уайкери. Брентон поначалу был очень доволен, он давно хотел дочь. Она, однако, была очень маленькая и беспокойная, ей, видно, не хватало молока, и отчаявшаяся Дели решила вставать по нескольку раз за ночь, чтобы ее накормить.
Благодаря этим бессонным ночам, она получила возможность наблюдать комету Галлея, которая в том году вновь появилась на покрытом прозрачными облаками небе. Кроме сиделок, дежуривших у постели больных, и моряков, стоявших в ту ночь на вахте, ее смогли увидеть лишь очень немногие. Она протянула свой хвост через темное небо над внутренней Австралией; звезды, обычно ярко сверкающие на небосводе, померкли в облаке ее света. Дели зачарованно смотрела на этого прекрасного и загадочного визитера, которому больше не суждено появиться на протяжении ее жизни.
Жалобный плач новорожденной, не прекращавшийся целыми сутками, начал раздражать Брентона. Раз ночью он сел на своей койке, обхватил голову руками и зарычал:
– Если ребенок не замолчит, я вышвырну его за борт!
С налитыми кровью выкаченными глазами, со вздувшимися венами на шее, он выглядел страшно. Дели, вставшая со своей койки, чтобы успокоить ребенка, вцепилась в него, чтобы защитить. Конечно, муж нездоров и на самом деле не может этого сделать, но произнесенные жестокие слова повисли, будто вибрируя, в тесном пространстве каюты.
Скоро ребенок сделался более заторможенным; плакал он теперь меньше и очень много спал. Кожа девочки приобрела восковой оттенок, голова стала непропорционально большой. Спустя месяц после родов они снова пришли в Уайкери, и Дели решила показать ее врачам.
Акушер, принимавший роды, осмотрел ребенка и молочные железы матери.
– У вас мало молока, – заключил он. – Ребенка надо немедленно переводить на искусственное вскармливание, однако поначалу она может плохо переносить новую пищу. Лучше оставьте ее у нас на несколько недель.
– Оставить ребенка! Вы хотите сказать, что обойдетесь без меня? Но как же?..
– Она будет здесь в хороших руках. – Доктор проницательно посмотрел на нее поверх очков. Это был невысокий, полноватый мужчина с румяным лицом, больше напоминающий семейного доктора, чем главврача бесплатной больницы. Голову его украшала круглая розовая лысина, окруженная пушистой каемкой седых волос– Вам и самой нужно немного поправиться, – сказал он. – Забот с тремя детьми на борту судна хватает. Отдых вам не повредит.
Она начала было объяснять, что они могут забрать девочку не раньше, чем через месяц, но доктор Хампли махнул рукой.
– Вот и хорошо! Мы присмотрим за ней до вашего возвращения. Когда она наберет вес, вы ее не узнаете.
Это была спасительная передышка. Дели вернулась на судно в блаженную тишину беспробудных ночей. Брентон стал теперь спокойнее, рад был и Алекс, ревновавший мать к новорожденной. Количество грязных пеленок уменьшилось вдвое. Ее материнское чувство уже истощилось: она подошла к такому порогу, когда не испытываешь ничего, кроме бесконечной усталости от этого вечно кричащего комочка плоти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98