я всегда присматриваю за начинающими работниками, чисто по-матерински.
17
– Только не скрывай от меня ничего! Бедный мальчик скучает по дому, он грустит, голодает… – Эстер потянулась за носовым платком.
– Нет, тетя Эстер! Адам любит свою работу, он всем доволен и счастлив, – сказав это, Дели поняла, что от нее ожидают другого, и тактично добавила: – Разумеется, ему недостает вашей кухни, но он так занят, что ему некогда привередничать. Хозяйка квартиры лично следит за его бельем. Жена редактора, славная такая женщина, очень к Адаму внимательна. Ты ведь знаешь, тетечка, как он умеет привлекать людей.
Эстер слабо улыбнулась.
– Ах, он вечно забывает менять носки. И понимает ли эта дама, что когда мальчик растет, ему требуется усиленное питание?
– Его кормят там значительно лучше, чем нас кормили в пансионе, тетя.
Эстер успокоилась. Разумеется, это лучше, чем посылать его учиться в Сидней, или в этот ужасный Мельбурн, где он был бы целиком предоставлен самому себе.
– Мы должны благодарить Господа, что Адам добрался туда живым и невредимым после того безумного ночного путешествия в полной темноте. Когда я после сообразила, что это было 13-е число, я уже не чаяла увидеть его живым! Это доказывает, что божественное Провидение не оставляет пас.
И сделав этот не вполне логичный вывод, она принялась за плетение салфеточки для кресла из обрывков пряжи.
Когда Адам впервые появился дома с подарком для матери, купленным на свое первое жалованье, Эстер снова достала носовой платок. Однако она скоро осушила слезы и повеселела, слушая рассказы сына и разглядывая альбом с вырезками, куда он не без гордости наклеил свои первые репортерские опыты: отчеты о спуске на воду новых колесных пароходов, о судах, налетевших на корягу и пошедших ко дну; заметки о жизни видных политических деятелей; криминальную хронику.
Уголовные дела были, как правило, результатом пьяных драк: в период высокой воды город был наводнен безработными матросами, сбежавшими с океанских судов.
Горожане, в том числе и редактор «Риверайн Геральд» были озабочены ростом пьянства, но несмотря на все их усилия, главной статьей доходов в городе оставалась торговля спиртным, разрешенная в сорока отелях.
Адам приехал домой с почтовым дилижансом компании «Кобб и К?», курсировавшим вдоль противоположного берега реки и раз в неделю завозившим им почту, за которой Или ездил на лодке.
Дели получила от мисс Баретт письмо. Она писала уже с места, с берегов реки Катрин, протекавшей в Северной территории.
«Мои окна выходят прямо на реку, и это напоминает мне оставленную ферму. Разница состоит в том, что в здешнем саду растут манговые деревья и финиковые пальмы, цветут магнолии и голубые джакаранды. Они тебе понравились бы… Мне здесь хорошо, я нашла настоящего друга в лице матери моих учеников; она, правда, слаба здоровьем и плохо переносит жару…»
Адам выказал интерес к письму больше из вежливости: он, по-видимому, уже излечился от своей несчастной любви. Что касается Дели, та дала простор своей буйной фантазии: затененная пальмами река, вверху темно-голубое небо, кричат неугомонные попугаи, пестрые бабочки летают с цветка на цветок; больная мама в конце концов умирает, отец женится на мисс Баретт, и та приглашает ее, Дели, приехать и помочь в воспитании детей; она будет рисовать тропическую природу, создаст замечательные пейзажные полотна… Дели тщательно изучала все доступные ей художественные репродукции. Как редкое сокровище, берегла она цветную репродукцию картины кисти Констебля «Воз сена», вырезанную из рождественского приложения к одной из мельбурнских газет. А тетя Эстер разрешила ей просмотреть картинки на религиозные темы, которые она собирала и хранила в отдельной папке. Дели рассматривала их с увлечением, особенно цветные; плавные линии и вдохновенные лица на картинах Рафаэля, старых мастеров, изображающих сцены Успения или Благовещения, а также на картине «Явление Христа Марии Магдалине» с ее оливковым фоном, с подсвеченными зарей облаками и темной усыпальницей, из которой пробивается нездешний свет, – все это так действовало на девочку, что она забывала себя.
Каждый день она гуляла по берегу реки, бросала в воду веточки и кусочки коры, наблюдая, как быстро уносит их покрытый рябью поток. Эта неустанно бегущая вода проходила, казалось, сквозь ее сознание, давая пищу для снов.
Однажды ночью она увидела себя гуляющей на берегу в полном одиночестве. К берегу была причалена большая баржа. Она удивилась, подошла ближе, а потом перебралась по узкой дощечке на палубу. Там было темно и тихо. Потом она увидела, что кто-то идет к ней, и узнала своего отца. Она подбежала к нему, прижалась лицом к его груди. Сердце ее преисполнилось тихой радости.
– Ты ведь не умер, правда? – бормотала она. – Я знала это, знала…
– Конечно, я не умер, – он ласково погладил ее по голове.
– А где все остальные?
Он указал куда-то назад, и за его спиной она увидела на палубе сооружение, светящееся внутренним светом, который становился все ярче, пока не стал нестерпимым. Она увидела фигуры, движущиеся в этом ослепительном свете. Прямоугольная рубка что-то ей напоминала – ну, конечно же, усыпальницу в темном саду, заполненную ангелами и излучающую неземной свет.
Она почувствовала безотчетный страх и отпрянула от отца.
– Мы сейчас уходим, – печально промолвил он. – Ты пойдешь с нами?
– Но куда?
– К устью реки, а потом – в океан.
– Нет! Нет! – Она повернулась и побежала на берег. На палубе было тихо, не слышалось лязга штуртросов, но баржа тем не менее вышла на середину реки и спокойно поплыла по течению. Странный свет померк, и темная громада судна растворилась в ночном потоке. Дели осталась на берегу, один на один со всей Вселенной…
Прилагая отчаянные усилия, чтобы проснуться, она испытывала панический ужас перед этим таинственным светом, который проникал сквозь ее плотно сжатые веки. Этот страх она запомнила на всю жизнь.
…Эстер, почувствовавшая с наступлением тепла облегчение, решилась съездить в город и лично проверить, как живется там ее сыну, хотя его цветущий вид с очевидностью доказывал, что его здоровью ничто не угрожает. Он заметно возмужал и стал более самостоятельным. Ему можно было дать не семнадцать лет, а все двадцать и больше.
А Дели все еще была ребенком: распущенные темные волосы, неразвитая грудь, короткие платьица, из которых ее ноги, обтянутые черными чулками, торчали словно две палки. Она все еще пользовалась свободой на правах ребенка. Когда «Мельбурн» прочесывал в очередной раз русло реки, вылавливая затонувшее у заводи бревно, она, наблюдая с берега за действиями матросов, нетерпеливо подпрыгивала на месте и громко выкрикивала свои советы.
– Когда вы поплывете обратно в город? – спросила она однажды капитана.
– Скорее всего, завтра утром. Русло внизу уже очищено.
– А можно мне с вами? Я никогда еще не плавала на таком пароходе.
– Ну, что ж, малютка, я не прочь. Вот только отпустит ли тебя твоя мама? И как ты вернешься обратно?
– В кабриолете. Моя тетя завтра утром едет в город. Мамы у меня нет, – она прокричала это уже на бегу. Дома она уговорила тетю Эстер отпустить ее в сопровождении Анни, которая вот уже несколько месяцев не могла выбраться в город.
Дели поднялась с рассветом и сразу же побежала на реку – убедиться, что «Мельбурн» еще там. Она была так возбуждена и так суетлива, что Эстер в конце концов спросила, уж не заболела ли она.
Но вот, наконец, они на борту. Судно отчалило. Для девочки это были часы, полные очарования. Она облазила все судно, от носа до кормы. Стоя на корме, она неотрывно смотрела на остающийся позади двойной бурунный след от колес; заглядывая в кожуха, она видела массивный вращающийся вал, разбрасывающий целый дождь брызг, отчего лицо девочки становилось мокрым; ей даже позволили подержаться за большое штурвальное колесо и показали, как оно приводит в действие тросы и рычаги.
А бедная Анни проклинала все на свете. Сжавшись в комок, она сидела, боясь пошевелиться, на стуле, поставленном для нее на верхней палубе. Она не сводила глаз с голубой стенки капитанской каюты. Узкий трап, по которому она поднялась сюда, внушал ей непреодолимый ужас, и она ни за что на свете не соглашалась спуститься вниз. Ее черная шляпка болталась на ней, как на пугале, не касаясь лба – этому мешал пучок волос на затылке.
– Меня укачало… – жалобно повторяла она. – О, как меня укачало!
Когда судно причалило в Эчуке, Дели стоило большого труда уговорить ее сойти на нижнюю палубу, а потом – по сходням на берег. Девочка горячо поблагодарила капитана, который не взял с них за проезд ни одного пенни.
На пристани было шумно и тесно. Адам, наблюдавший за погрузкой тюков с шерстью, не заметил, как пристал «Мельбурн».
Дели подбежала к нему, пританцовывая на ходу, и схватила его за руку. Ее темно-синие глаза сияли под соломенной шляпой. (У девочки было всего две шляпки: фетровая для зимы и плетеная из соломки – для лета).
– Ну, ты даешь! – сказал он ей с широкой улыбкой. – И как это тебе удалось уговорить матушку?
– О, Адам! Это было так чудесно! Когда-нибудь я проделаю весь путь до самого устья. Однажды я куплю пароход и…
– Девочкам не разрешается владеть пароходами, глупышка!
– А почему бы и нет! – сердито огрызнулась она.
– Только без меня! – вмешалась в разговор Анни. – Чтоб я опять полезла на такую посудину! Да режьте меня на куски!
Она пошла навестить своего «бедного старого отца», а Адам повел кузину осматривать город. Эстер приехала раньше, поручив сыну встретить Дели, сама занялась его хозяйством.
Они вышли с территории порта. Дели почувствовала, как жарко припекает солнце сквозь тонкую ткань белой муслиновой блузки. Она украдкой разглядывала Адама. На нем было новое канотье с лентой, широкий накрахмаленный воротник подпирал его волевой подбородок. Как он вырос, сколько в нем уверенности в себе! На его юношески пухлых губах играла легкая самодовольная улыбка.
– Миссис Макфи приглашает вас с матушкой на чай. Вы завтракали на пароходе?
– Нет. Анни невозможно было сдвинуть с места, а я не хотела идти вниз без нее – там были одни мужчины. Мне следовало родиться мужчиной, Адам. Как я хотела бы быть юнгой!
– Тебе больше подойдет роль девчонки-непоседы. Если послать тебя на камбуз, ты все там поставишь вверх дном.
Она шутливо ударила его по колену. Как ей хорошо с ним! Как она соскучилась по нему!
Вдруг он схватил ее за руку. С противоположной стороны улицы в их сторону направлялся бродяга. Нахлобученная фетровая шляпа почти закрывала его лицо; давно нестриженная борода падала седыми прядями на грудь. Завязанные в одеяло пожитки он укрепил за спиной, но узел съехал и висел криво; из него выглядывали нечищенный котелок и ручка сковородки. Грубые, видавшие виды башмаки и обтрепанные внизу брюки были серы от пыли. Все говорило о том, что он проделал долгий и нелегкий путь.
– Держу пари, ему есть что рассказать, – заметил Адам. – Но, боюсь, из него ничего не вытянешь.
Впереди себя они увидели вывеску адвокатской конторы «Бендиго компани». Старик подошел ближе, сбросил пожитки на землю, встал в эффектную театральную позу и погрозил кулаком в сторону окон.
– Грязные твари! Я вам покажу! – прорычал он. – Воры, жулье бесстыжее, креста на вас нет! Лишили меня наследства, ублюдки! Это называется, суму с нищего снять, отнять у слепого посох! Вы мне за это ответите!
Выхватив черную от сажи сковородку, он бросился к окнам конторы и начал крушить их направо и налево. Раздался звон разбитого стекла, и тротуар покрылся блестящими на солнце осколками.
На шум сбежались прохожие. Двое разъяренных служащих компании выскочили из помещения и схватили буяна. Тот стоял с поднятой сковородкой в руках, глаза его сверкали благородным негодованием. Видимо, он считал себя орудием Божьей кары.
Подоспел вовремя вызванный кем-то полицейский. Адам оставил свою спутницу и протиснулся сквозь толпу собравшихся зевак. Он почувствовал настоящий сюжет.
Старик довольно оглядывал произведенные разрушения. Он заметно успокоился, однако в его ярко-синих глазах еще горел зловещий огонек. Когда полицейский взял его под локоть и произнес сакраментальное «Следуйте за мной!», он снова завелся и набросился с ругательствами на перепуганных клерков. Вперед вышел управляющий.
– Мне кажется, я понимаю в чем дело, сержант, – сказал он полицейскому. – Мы занимались его делом о наследстве. По-видимому, он счел, что с ним обошлись несправедливо, и затаил обиду против нашей компании, которая выступала в качестве душеприказчика.
– Что вы со мной сделали? Знаем мы вашу справедливость! Пустили старика по миру с сумой за плечами, а сестра с мужем в карете разъезжают. Кровопийцы, грабители…
– Молчать! Марш в участок! А ну, шагай!
Полицейский поднял с земли запыленный узел с пожитками, отобрал у старика сковородку, которой тот, похоже, собирался запустить в нужную персону, и поспешил увести его в каталажку.
Адам узнал у управляющего имя старика и некоторые подробности его дела, после чего вернулся к Дели. Эта история уже рисовалась ему напечатанной в завтрашнем выпуске газеты, набранная миньоном, под броским заголовком. В его голове уже складывался текст. Распростившись с матерью и Дели, он поспешил в редакцию.
Старый бродяга не выходил у девочки из головы, она думала о нем всю обратную дорогу. Дели тешила себя надеждой, что сумма штрафа будет не очень велика: ведь ему нечем заплатить, а это означает, что его посадят в тюрьму. Было что-то первородно-свободное в его дышащем гневом лице, в его независимом взоре – нечто такое, что приобретается в скитаниях по дорогам. Он был похож на вольную птицу, и если запереть ее в клетку, она умрет.
– Привет мама! Не пугайся, со мной все в норме. Правда, промок немного…
Адам стоял у задней двери, ведущей в коридор. С его одежды на линолеум пола ручьями стекала вода. Бэлла и Луси, которые видели из кухни, в каком состоянии пришел молодой хозяин, стояли на площадке задней лестницы, обсуждая происшествие на своем гортанном наречии, слова в котором перекатывались и обгоняли друг друга, словно журчащие струйки в торопливом потоке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98