За оградой из крепких железных прутьев, которая окружала двор внушительного каменного дома сэра Томаса Осборна, собралась плотная толпа простых горожан, которые перешептывались и от всей души наслаждались зрелищем сбора нарядных гостей. С помощью ливрейных лакеев на запятках кареты и кнутов, которыми ловко орудовали два загорелых кучера, голубой с золотом карете удалось подобраться ближе к подъезду, чем экипажам и повозкам менее знатных персон.
Ряд факелов в железных петлях, укрепленных на перилах и сочащихся смолой, заливали все вокруг смутным оранжевым светом, придавая теплый оттенок резиденции будущего графа Денби.
Может ли Осборн что-нибудь предпринять для того, чтобы раз и навсегда покончить с проклятым судом? Действительно ли здесь будет его величество?
Когда Морган вошел в дом, на него обрушился водопад запахов, голосов и музыки. Он инстинктивно схватился за рукоятку шпаги, которая хоть и была очень прочна, но все-таки ей не хватало смертельного размаха и точности, присущих палашу. Повсюду в доме горели толстые высокие свечи, и от разноцветных жирандолей и подсвечников по залам тянулись полосы света.
Постепенно Морган приободрился, увидев нескольких знакомых, но его немного обескуражило то, что лишь немногие из них ответили на его поклон, и еще меньше оказалось тех, которые рискнули с ним заговорить.
«Или мои дела настолько плохи, или им просто надоело возиться со вчерашним героем? Ба! Да плевать на них. Эти щеголи и франты снова примчатся с воплями и будут вертеться вокруг, как только я затяну очередной узел на шее испанцев», – подумал Морган.
Он не зря гордился своим экстравагантным костюмом. Хотя его одежда не отличалась таким великолепием, как сюртуки известных лордов, например лорда Клиффорда, герцога Ратлэнда или послов различных стран, но жемчуг у него в ушах и блестящие на коротких пальцах рубины были намного богаче драгоценностей других гостей.
Графиня Линкольн, любопытная и злая старуха, – но его хороший друг, – поманила Моргана костлявым пальцем.
– Ха! А вот наконец и Генри! Идите сюда, леди. – Она подозвала нескольких густо накрашенных фрейлин. – Вы должны помочь мне очаровать нашего доблестного Сокрушителя испанцев!
Морган уже собрался ответить, когда появился сэр Томас Осборн, само изящество и любезность. Этот тщеславный джентльмен был в восторге от того, что под его крышей собралось столько именитых и прославленных людей.
– Прошу вас, друзья мои, – позвал он, – пройти в бальный зал; Грейс Хортон, образец юной красоты и невинности, будет декламировать стихотворение.
– Лопни мои глаза, ну и красотка! Чья она? – спросил за плечом Моргана какой-то человек с багровым носом и лицом сатира.
– Эта милашка из сераля его милости Монмута, – сообщил ему ледяной женский голос, – поэтому, сэр Джозеф, смотрите-ка лучше в другую сторону.
Слуги в ливреях разносили пирожные, сладости и конфеты, когда мажордом сэра Томаса дал знать, что в столовой накрыт великолепный стол.
Когда Морган уже двинулся в столовую, чья-то рука опустилась ему на плечо, и голос Альбемарля прошептал:
– Пошли. Приехал король. Быстрее, быстрее, пока эти болтливые мартышки ничего не пронюхали.
Морган глубоко вздохнул и почувствовал себя почти так же, как в тот момент, когда он возглавил отряд на правом фланге на равнине Матанильос в Панаме.
«Черт тебя побери, Гарри, – сказал он самому себе, – наконец ты предстанешь перед твоим королем, перед его величеством Карлом Стюартом, которому ты верно служил и за которого сражался много лет. Шевели мозгами, парень, и если будешь говорить, то говори то, что тебе на пользу». Но все равно ветеран Порто-Бельо и Панамы задрожал как молоденький рекрут; на лбу у него проступил пот и потек из-под парика вниз на широкий кружевной воротник.
Когда они подошли к красивой резной дубовой двери, Альбемарль повернулся, и от него пахнуло ликером и табаком.
– Смелее, Гарри. Его величество любит храбрых парней.
Когда Альбемарль закрыл за ним дверь, шум и говор гостей стих, и Морган понял, что в маленькой библиотеке находятся всего лишь четыре человека: лорды Бэкингем и Альбемарль, вошедший вместе с ним, сэр Томас Осборн и Карл Стюарт, который сидел, непринужденно перекинув одну ногу через ручку алого бархатного кресла, и дожевывал кусок холодного пирога с говядиной.
Морган застыл на месте, и в это мгновение в его памяти навсегда отпечатался портрет монарха, который он не забудет до самой смерти. К его удивлению, король оказался среднего роста, с тяжелыми, вытянутыми чертами довольно смуглого лица, которое выгодно оживляли блестящие темные глаза. Карл Стюарт был без парика, и в его иссиня-черных волосах уже показалась первая седина. Стройный, словно двадцатилетний мальчик, король далеко вытянул длинные, затянутые в темно-красный шелк ноги.
– Сир, – низко поклонился Альбемарль, – я имею честь представить вашему величеству самого победоносного адмирала, который ни разу не потерял корабль и не проиграл ни одного сражения, который не стоил вашей казне ни цента, но шесть раз наполнял ее золотом.
Карл выпрямился на стуле и вытер рот салфеткой. Когда король встал, Морган вспыхнул, словно школьник, упал на одно колено и склонил голову.
– Черт, Кристофер, хотя ты и не назвал этого джентльмена по имени, – у монарха оказался звучный и высокий голос, – у нас есть только один подданный, который подходит под это описание. Адмирал Морган, встаньте, пожалуйста. – И Карл протянул руку.
У Моргана сдавило горло, так что он не мог произнести ни слова из заготовленной речи. Но он твердо взглянул в повеселевшие глаза монарха.
– Ваше… Ваше величество, я польщен оказанной мне честью.
Карл ободряюще улыбнулся, обнажив желтые, редкие зубы.
– Из-за проклятой политики мы не можем принять вас в Уайтхолле подобающим образом, но вы не должны считать, что мы не оценили по достоинству ваши великие дела. Да, адмирал, если бы не дон Педро де Ронкильо, последний подонок, которого наш испанский кузен прислал, чтобы шпионить за нами и строить козни, мы бы доказали вам нашу благодарность не только тем, что спасли от виселицы вас и сэра Томаса Модифорда.
Морган рассмеялся.
– Простите, сир, я оговорился. Но я действительно предпочитаю избавиться от веревки и, после естественной смерти, гнить в великолепном склепе в аббатстве.
Карл Стюарт и другие громко расхохотались, найдя такое заявление весьма забавным.
Король жестом пригласил Моргана присесть к столу.
– Ну, адмирал, мы прочли ваши донесения о Порто-Бельо и Панаме. Скажите, – он неожиданно подмигнул, – разве испанцы не говорили вам, что между нашими правительствами был подписан мир?
И Морган не смог удержаться, чтобы не подмигнуть в ответ.
– Сир, доны, конечно, говорили, но ведь вы, ваше величество, знаете, что это за отъявленные лгуны!
И снова Карл Стюарт рассмеялся.
– Отлично! Просто отлично! Вы запомнили, Джордж? А вы, Кристофер? Конечно, вы правы, адмирал, и испанцы чаще всего лгут, но мы не можем сказать им это в лицо, или можем? Скажите нам, – потребовал король, – сколько надо войск, чтобы сломить власть испанцев в Вест-Индии?
Морган почувствовал, как на него накатила теплая, ослепительная волна. Наконец! Наконец! Он уже набрал воздуха, чтобы ответить, когда в дверь громко постучали.
– Прибыла ее светлость герцогиня Портсмутская и просит аудиенции у его величества.
Король нахмурился.
– Пожалуйста, скажите ее светлости, что мы немедленно ее примем. А что касается вас, адмирал, имейте терпение, и мы поговорим об этом в другой раз. – Он наклонился вперед и дотронулся пальцем до своего длинного прямого носа. – Хочу предупредить, адмирал, что этот де Ронкильо ненавидит вас даже больше де Молины и твердо решил избавиться от Гарри Моргана. Поэтому, наш добрый и верный подданный, берегитесь этого посла, которого мы знаем как отъявленного мерзавца и который готов напакостить нам при первой же оплошности с нашей стороны.
Как заботливый хозяин, сэр Томас Осборн вначале прошел в бальную залу, убедился, что стража расставлена по местам, а потом вернулся и произнес:
– Дорога свободна, ваше величество.
Карл Стюарт обернулся и поманил за собой Моргана:
– Пойдемте, адмирал, хотя мы не можем выказать вам благодарность публично, но, по крайней мере, можем показать всем, что мы виделись наедине.
Морган вспыхнул и встал на шаг позади короля. Вслед за ним он вышел в ярко освещенную бальную залу.
Монарх не сделал и трех шагов в освободившемся перед ним пространстве, как неожиданно прошептал:
– Черт! Вот уж некстати.
Король так резко остановился, что Морган, не успев отреагировать, выскочил вперед. Он услышал, как Бэкингем ахнул:
– Боже Всевышний, здесь испанцы!
Так получилось, что когда король и Морган появились с одной стороны прохода, с другой выступил высокий угрюмый человек с острой рыжей бородкой, в старомодном сборчатом воротнике. На маркизе де Ронкильо был черный костюм и золотистый плащ с крестом Сантьяго. Посол надменно поклонился королю Карлу, выпрямился и только тогда заметил Генри Моргана, стоящего рядом со своим монархом. Сухое лицо де Ронкильо вначале покраснело, потом побагровело, и по бальной зале пронесся тревожный шепот.
Немедленно два камергера выступили вперед и загородили Моргана, но тот все же успел повернуться к послу и бросить на него такой же злобный взгляд.
Сэр Томас Осборн в отчаянии махнул музыкантам. И те поспешно заиграли быструю мелодию. Когда по блестящему полу заскользили многочисленные пары, к Моргану подошли два морских офицера.
– Лучше вам проявить осторожность и уехать пораньше в сопровождении кого-нибудь из друзей, – предупредил его один из них. – Де Ронкильо был смертельно оскорблен. Конечно, это частный вечер, а не официальный прием. Но для дона это был настоящий удар – увидеть, как вы вместе с его величеством вышли из библиотеки сэра Томаса, словно добрые старые знакомые.
– Большое спасибо, друзья, – громко ответил Морган, стараясь, чтобы его услышала свита посла. – Я буду осторожен, хотя, клянусь Богом, с удовольствием прищемил бы чересчур любопытные испанские уши.
Ранней осенью 1674 года уже можно было подводить итоги третьей войны с голландцами. Объединенные государства Нидерландов хотя и вели героическую оборону, но были практически оккупированы превосходящими по численности военными силами Франции. Они теряли рынок за рынком, уступая место капитанам торговых кораблей Британии, поэтому в пустых сундуках казны его королевского величества снова стали позвякивать золотые монеты.
Искреннее недовольство, вызванное поражением французов при Сконвельде и Текселе, практически уничтожило когда-то прочный англо-французский альянс. В результате Людовик Четырнадцатый оказался прочно прикованным к суше, а английские военно-морские силы получили свободу наносить удар туда, куда их направит герцог Йоркский. Испания, управляемая раздражительной королевой-регентшей и мальчиком-королем, со злобным испугом наблюдала за этим неожиданным воскрешением британской мощи.
Генри Морган тоже замечал наметившуюся тенденцию. Об этом ему рассказывали простые матросы в грязных трактирах, и об этом же говорили в изящных кофейнях вроде «Радуги» или его любимого «Дома ямайского кофе». Капитаны принца Руперта, вернувшиеся из плавания, охотно делились новостями.
Леди Делиция с мягкими, певучими интонациями могла рассказать ему и рассказывала о том, какие товары провозят через королевскую таможню.
И наконец полковник Генри Морган – с 1671 года он официально не являлся адмиралом – предстал перед советом лордов Торговой палаты, чтобы оправдать свои действия и, как следствие, свою жизнь. К удивлению многих присутствующих, защитник представил в качестве вещественного доказательства собственноручное письмо злейшего врага обвиняемого сэра Томаса Линча, в котором он писал: «Говоря по правде, Морган – смелый и честный малый». Не меньшее впечатление произвели хвалебные отзывы от Вильяма Моргана из Тредегара и теперь уже генерал-майора Баннистера, командующего вооруженными силами Ямайки.
Потребовалось всего два коротких заседания, чтобы благородные лорды вынесли решение: полковник Морган атаковал Панаму, подчиняясь приказу; он не получал письменного уведомления о мире и действовал в этой войне вежливо, разумно и лояльно.
Когда был оглашен оправдательный вердикт, то благородные лорды сгрудились вокруг крепкого кареглазого завоевателя, трепали его по плечам и обещали ему любую поддержку; но Морган уже давно обращал на их обещания мало внимания. Во время пребывания в Лондоне он научился ни в грош не ставить слова политиков, но при этом всегда оставался вежлив.
Когда о вердикте стало широко известно, то перед домом на улице Кларж снова собрались восхищенные толпы и дюжина бывалых, но временно безработных армейских и морских офицеров, которые хотели бы отправиться на службу в Индии.
Генри Морган где-то простудился в эти последние ноябрьские дни и сидел, кутаясь в шерстяной плед. От постоянной лондонской сырости у него ныл позвоночник. И в этот момент, словно вестник несчастья, перед ним возник высокий полковник кавалерии.
– Полковник Морган, следуйте за мной, – произнес он.
– Но, – запротестовал валлиец, – у меня сейчас много дел.
– Дела могут подождать, и им придется подождать. Пожалуйста, наденьте плащ, сэр, и пойдемте.
По спине Моргана пробежала дрожь сильнее, чем от ноябрьской сырости и холода. Дьявол побери такую жизнь! Он арестован? Проще угадать, где опустится пушинка, которую несет ураганом, чем предсказать судьбу политического деятеля.
– Куда мы направляемся? Я бы хотел одеться соответствующим образом.
Полковник покачал головой.
– Я не имею права раскрыть вам место нашего назначения. Я получил приказ от коменданта Тауэра, и вы должны следовать за мной.
Морган медленно выбрал плащ и шляпу: его худшие опасения начали сбываться. Когда он взялся за меч, полковник предупредил его:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69