Адмирал все еще спал, поэтому слуга снова откашлялся, а потом еще раз и наконец произнес:
– Адмирал, сэр, почти десять утра, и ваш врач ждет.
Поскольку спящий все еще не просыпался, то Гинсон тронул хозяина за плечо и шарахнулся в сторону, потому что Морган подпрыгнул, словно развернувшаяся пружина, и схватил его за запястье.
– Отпустите меня, пожалуйста, сэр. Это я, Гинсон.
– Гинсон? – Морган еще не проснулся и таращил глаза, поддергивая спадавшую с плеч ночную рубашку. – Ох, ох! Уйди, ради Бога. У меня голова просто раскалывается.
– Как хотите, сэр, но ваш врач ждет.
– Он все еще здесь? А? А разве гости еще не разошлись?
– Да, сэр, кроме сэра Гарри Пауэрса, его светлости герцога Сомерсетского, и… э… графини Брэйн.
– Проклятье! Я что, никогда от них не избавлюсь? – Он замолчал, потому что зевнул с риском вывихнуть челюсть. Боже! Как тут холодно. – Гинсон, давай одеваться. Знаешь, я все бы отдал, чтобы снова почувствовать тепло ямайского солнца.
Слуга подал ему фланелевый халат с воротником из куницы.
– Между прочим, заходил портной и поставщик свеч.
– Заплати. Заплати им. – Морган яростно закашлялся.
– Извините, сэр, мистер Барр говорит, что у нас нет средств.
Морган вытаращил глаза.
– Этого не может быть! Ведь только в последнем месяце я получил восемь тысяч фунтов.
Гинсон попятился.
– Я не знаю, сэр, но так сказал мистер Барр.
Морган снова зевнул и потряс гудевшей головой.
– Боже Всевышний! Разбили много?
Гинсон подал оловянный таз с горячей водой, от которой шел пар.
– Боюсь, сэр, что ваши гости вели себя не слишком вежливо. Две дамы чуть не подрались, хотя джентльмены их растаскивали. Леди Чартерис упала и, падая, сорвала розовые занавески из Дамаска, а милорд Беркли свалился на хрустальную чашу для пунша и разбил ее вдребезги.
Морган снова закашлялся так, что на лбу у него выступили вены. Когда приступ кашля прошел, то он горько пожаловался Гинсону:
– Эта чаша стоила мне сто гиней. А во сколько мне обойдется этот скандал?
– Мистер Барр, говорит, что примерно в тысячу фунтов, сэр.
– Господи! Это конец, Гинсон. Ничего не остается делать, как подавать петицию о помиловании его величеству. Я не могу два года ждать суда и жить при этом на свой счет. Еще несколько месяцев – и я окажусь полным банкротом и к тому же заболею. А теперь иди и позови врача. Хуже от него не будет, а проклятый ревматизм может пройти.
Босиком он прошелся по комнате, подошел к окну и посмотрел на плотный туман и коричневый смог, который стелился по улице Кларж. Внизу плелся ободранный продавец угля, издавая безнадежные унылые вопли. За ним прошел трубочист и точильщик ножей. Потом проскакал человек в сером длинном плаще.
Из окна второго этажа он смотрел на нескончаемые ряды дымовых труб, извергающих грязно-коричневый дым. Его охватило уныние, которое только усугубляло известие о том, что война с голландцами затянулась и дела идут из рук вон плохо. Неудивительно, что де Ронкильо, новый испанский посол, ведет себя все более заносчиво, потому что он прекрасно знает, что его величество Карл II практически разорился и поэтому вынужден любыми способами избегать войны с Испанией. Да, с момента неудачной битвы в бухте Сол 27 мая 1672 года над ним снова нависла тень виселицы. Он и Модифорд вскакивали при любом внезапном стуке и ждали, что за ними вот-вот придут солдаты.
Морган уселся в кресло и снова почувствовал дергающую ревматическую боль в ногах. Раздался осторожный стук, и он пригласил нового врача войти.
На пороге возникла фигура в простом темном сюртуке с белым воротником и круглой шляпе с темно-красным пером.
– Боже мой! Да это же Дэйв Армитедж!
И виргинец навсегда запомнил, как просияло лицо адмирала, как он бросился к нему с распростертыми объятиями и обхватил его за плечи.
– Я рад тебе, как тропическому солнцу. Гинсон, чертов дурень, почему ты не сказал мне, что это доктор Армитедж?
Слуга низко поклонился. В последнее время характер его хозяина сильно изменился к худшему, он стал чертовски вспыльчивым.
– Но, сэр, я был не уверен…
– А сейчас будь уверен, что тебе надо спуститься вниз, – пророкотал Морган, – и принести лучшего бренди, которое у нас еще осталось! А теперь, Дэйви, рассказывай, как твои дела.
Армитедж поставил на пол чемоданчик с медицинскими принадлежностями и широко улыбнулся.
– Конечно, Гарри, я слышал о том, что ты приехал, но в прошлом году я еще учился в Эдинбурге. И только вчера доктор Гарвей обратился ко мне, чтобы я помог ему разобраться в твоей болезни.
– Холера побери мою болезнь! А как твоя учеба?
– Превосходно. – Армитедж поморщился, расстегивая пряжку на плаще темно-зеленого цвета.
Морган нахмурился.
– Значит, те мучения, которые выпали тебе на долю в Панаме, все еще напоминают о себе и причиняют тебе боль?
Врач криво усмехнулся.
– Да. Я никогда уже не смогу отвести руки назад или поднять выше плеч, не вспомнив при этом заботливого обхождения святой инквизиции. А как твои дела?
– С тех пор как я сошел на берег, меня замучил кашель. А еще у меня подагра. – Он показал багрово-красную, блестящую и слегка распухшую ногу.
Армитедж улыбнулся.
– Пить и есть в два раза меньше, и подагра пройдет.
– Как я могу пить и есть меньше? Меня приглашают на все вечера и собрания, и я не могу отказываться, потому что тогда потеряю друзей, которые могут мне понадобиться во время проклятого процесса.
– И ты до сих пор не знаешь, когда состоится суд?
– Мне сказали, что меня выслушает не суд, – уныло сообщил Морган, – а совет лордов Торговой палаты. К сожалению, там у меня полно врагов. А как насчет кашля?
– Единственное лекарство – отдых и солнце. Разве ты не можешь проехаться в Корнуолл или Девон? Ты и вправду болен, Гарри; нельзя допустить, чтобы бронхит стал хроническим.
– Это невозможно, – объяснил Морган. – Я дал слово не покидать Лондон.
Поджав губы, Армитедж извлек из чемоданчика эликсиры, порошки и травы и начал смешивать их в маленькой ступке.
– Гарри, ты был в Бристоле?
– Да. Именно оттуда я отправился, – скривился Морган, – покорять Индию для его королевского величества.
– А ты не помнишь даму по имени Пруэтт?
Морган резко повернул голову.
– Пруэтт? Боже мой, девушка по имени Анни Пруэтт спасла меня от сторонников Кромвеля. Откуда ты ее знаешь? Она в Лондоне?
Армитедж с улыбкой поднял на него глаза.
– Она была дочерью хозяйки таверны, правильно?
– Да, и у миссис Пруэтт оказалось такое крепкое испанское вино, что я славно искупался в нем. А что с Анни?
– Ты, наверное, огорчишься, но Анни и ее муж умерли от холеры в шестьдесят пятом году.
Морган помрачнел.
– Умерли! Анни была славной девочкой, Дэйви. Я любил ее и подарил ей кольцо.
Армитедж порылся в кошельке и вытащил кольцо с печаткой.
– Это?
– Да, клянусь Господом! Разве ты не узнаешь моего геральдического грифона? Откуда у тебя это?
– У Анни и ее мужа был сын, он сейчас в море с флотом принца Руперта, да хранит его Господь, и дочь – она замужем за добропорядочным молодым членом гильдии торговцев мануфактурными товарами по имени Бристед. Не так давно я вправлял ему руку. Миссис Бристед поведала мне, что ты в Лондоне, и заявила, что ее мать часто и с любовью рассказывала о тебе и ценила кольцо больше всего на свете.
Морган тщетно пытался надеть кольцо на палец.
– Похоже, я здорово растолстел, поэтому верни его и передай ей, что я пришлю ей жемчужину, когда прибудет следующий корабль с Ямайки.
Морган проглотил приготовленное Армитеджем снадобье и удрученно заявил:
– А теперь мне нужно одеваться. Его высочество милорд Бэкингем дает прием в честь мусульманского посла, а раз турки ненавидят испанцев, то мне надо быть. Когда ты еще зайдешь?
– Через два дня, – ответил Армитедж с широкой улыбкой. – Будет приятно поболтать о былом, и, Гарри, я все еще хочу поблагодарить тебя за ту долю панамской добычи, которую я не заработал.
– Приходи почаще, прошу тебя, – взмолился Морган. – У меня полно знатных знакомых, но чертовски мало друзей.
Казалось, холодная, сырая зима 1672/73 года тянулась вечно, и королевские финансы пришли в такое состояние, что банкиры и сборщики налогов были вынуждены выпустить извещение о «Приостановке платежей», обещая кредиторам выплаты когда-нибудь в далеком будущем. Кроме того, дела на войне пошли так плохо, что полумиллионное население Лондона тряслось от страха при мысли, что они могут снова услышать грохот голландских пушек в Мидвее. Морган с готовностью предлагал свои услуги, но в ответ на это лорды адмиралтейства постоянно притворялись глухими.
Конечно, сейчас нечего было торопиться с судом.
Доктору Армитеджу постепенно удалось облегчить приступы кашля у своего пациента, после чего он постепенно начал полнеть. Здоровье Моргана начало поправляться еще и потому, что его дом на улице Кларж больше не служил местом сбора бездельников из высшего света. Корабли с Ямайки привозили тоскующему по дому адмиралу все меньше и меньше денег.
Снова какое-то заболевание уничтожило плантации какао, как писала ему Мэри Элизабет, а сахарный тростник в этом году пострадал от катастрофического нашествия крыс. Поэтому Моргану постепенно пришлось рассчитать своих слуг, а потом продать карету и четверку лошадей.
«Когда же, любимый, – спрашивала Лиззи, – ты предстанешь перед судом? Твои друзья здесь, на Ямайке, постоянно просят своих родственников и друзей при дворе помочь тебе».
Но ситуация не менялась, и почтительное прощение Моргана на имя короля, в котором он просил не откладывая организовать судебный процесс или назначить ему пособие, на которое он мог бы жить, осталось без ответа.
В мае поступили сообщения о двух морских сражениях у Сконвельда, в которых соединенный, английский и французский, флот получил изрядную трепку от превосходящих сил противника, которыми командовали два грозных голландца, де Риттер и Ван Тромп. Эти сражения принесли пользу только в одном отношении – они показали англичанам, насколько бездарными оказались адмиралы Людовика Французского. Они трусливо избегали решительных действий, пока их не вынуждали к этому.
КАБЭЛ – членами которого являлись лорды Клиффорд, Арлингтон, Бэкингем, Эшли и Лаудердейл, развязавший третью войну против голландцев, – понял, что власть ускользает от него, и Морган находил в этом слабое утешение. Как только испанцы убедятся в том, что Англия проигрывает эту войну, они немедленно потребуют расправы над человеком, который разграбил Панаму.
К этому моменту он уже начал постепенно разбираться в политике Уайтхолла и, что было еще более важно, в тех пружинах, которые ею движут. Теперь он знал, на кого и как ему надо повлиять. И каждый непогожий день, а таких было много, он вспоминал Ямайку и ту империю, основы которой он заложил.
Как человек практичный, он понимал, что бессмысленно надеяться, что королевская власть, по горло увязшая в смертельной схватке с голландцами, вышлет корабли или людей для того, чтобы навсегда уничтожить шаткое господство Испании. Поэтому он думал, переживал и беспокоился за свою безопасность.
Впрочем, это беспокойство не мешало ему немало времени проводить с красивой и совершенно безнравственной леди Делицией Ноуэлс, которая во многом напоминала Карлотту, только волосы у нее были черные как смоль.
Глава 2
ВОЗРОДИВШИЙСЯ ГРИФОН
В честь кровавого и только частично успешного сражения при Текселе сэр Томас Осборн послал гонца на улицу Кларж с приглашением полковнику Генри Моргану оказать ему честь своим присутствием на балу.
– Лучше вам принять это приглашение, – посоветовал ему его светлость Альбемарль. – Я знаю из достоверных источников, что туда собирается пожаловать сам король, а для вас, мой друг, очень важно встретиться с его величеством неофициально, познакомиться с ним и разрушить планы испанской партии.
Предложить Генри Моргану место в собственной великолепной карете было достаточно смелым шагом со стороны юного Альбемарля, потому что о подобной дерзости немедленно будет доложено послу его католического величества короля Испании.
Какое-то смутное шестое чувство подсказывало Моргану, что этим вечером решится его судьба. Сейчас, когда голландцы оказались почти разбиты, испанцы сменили тактику. Альбемарль мрачно сообщил ему, что они согласны заключить союз с Англией на двух условиях: во-первых, придать католицизму статус государственной религии, а во-вторых – казнить Моргана. Идальго из Мадрида не забыли и не простили ему тех сокрушительных ударов, которые он нанес по кастильскому могуществу.
В сумерках экипаж милорда под проливным дождем свернул на улицу Кларж. Карета сразу бросалась в глаза, потому что была отделана золотом с голубой эмалью. Она немедленно стала предметом восхищенного внимания прохожих.
– Господи! Только гляньте на эти золотые украшения, – вздохнул помощник мясника.
Когда знакомая широкоплечая фигура появилась на ступеньках, раздалось всего несколько приветственных криков – война с голландцами принесла с собой новых и более современных героев.
– Ура адмиралу Моргану! – заорал пекарь, которому Морган был должен какую-то пустячную сумму. Если пират с Ямайки добьется успеха при дворе, то он заплатит.
– Когда ты снова разгромишь испанцев, Гарри, как в Панаме? – пропищал мальчишка-посыльный, восторженно глядя на него, несмотря ни на что.
Лошади герцога фыркали и пятились назад, невзирая на все усилия пышно разодетых грумов. Пара лакеев бросились, чтобы опустить подножку кареты.
Генри Морган являл собой блестящее зрелище. На нем был светло-голубой с золотой отделкой костюм и огромные серьги с жемчугом в ушах. Он задержался на подножке и воскликнул:
– Кто из вас, ребята, хочет отправиться на Ямайку? Кто хочет завоевать сокровища Нового Света?
– Я! Я! Меня возьмите! – раздались возбужденные голоса, и небольшая кучка людей еще долго кричала вслед карете Альбемарля, которая, подпрыгивая на ухабах, удалялась по улице Кларж в сторону Темзы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69