Повсюду, куда падал взгляд запавших глаз пленника, пылали яркие факелы и свечи. Дразнящие запахи от вкусных блюд, запах приправ, лука и перца проникали к нему сквозь прутья решетки; мелодичный звон бубнов смешивался со звуками гитары. С улицы Санто-Доминго доносились громкие голоса негров, которые распевали странную смесь из своих и исконных песен Иберийского полуострова. Дэвид остро почувствовал себя в положении лисицы, у которой «видит око, да зуб неймет».
Рыбак Тома, который случайно взглянул вверх, когда проходил мимо тюрьмы, заметил за решеткой бледное небритое лицо.
– Бедняга так плохо выглядит. Дай-ка мне тортилью.
Свирепая ярость исказила лицо Пепиты:
– Ты рехнулся, Тома? Это же английский врач, известный еретик.
– На пути на Голгофу Иисусу Христу помог только один человек.
Он грубо рванул с ее плеча плетенную из травы корзинку и вытащил две пышные тортильи. С поразительной скоростью для таких неуклюжих и кривоватых ног Тома метнулся к решетке, швырнул тортильи и пробормотал:
– Господь с тобой, – и вернулся обратно.
Глаза Дэвида увлажнились, когда он оторвал кусок от первой тортильи; он начал очень медленно жевать; ему хотелось как можно дольше растянуть наслаждение от подарка – к тому же после длительного пребывания в заключении у него выпали почти все зубы.
Когда он дожевал первую лепешку, то вернулся к окну. Да, гостиницы, таверны и бордели, наверное, сегодня полным-полнехоньки; в прошлом году город и вполовину так не веселился.
Сквозь решетку он разглядел в толпе нескольких друзей дона Андреаса, богатых купцов, поверенных и королевских офицеров, которые проходили, позвякивая длинными мечами. С непривычным снисхождением эти кабальеро здоровались с самыми захудалыми лавочниками, которые сгибались в низком поклоне и призывали благословения на своих благородных покровителей.
По Плаца Майор проходила процессия с факелами, знаменами и импровизированными танцами, отчасти Дэвид мог наблюдать ее из окна.
– И подумать только, до Мерседес всего каких-то триста ярдов, – пробормотал Дэвид. В последнее время он стал разговаривать сам с собой. – Дон Андреас, наверное, занят, как и в прошлом году. – У него потекли слюнки, когда он вспомнил изобилие еды, вина и ликеров. – В патио будет играть музыка, и, наверное, будут говорить о том же, о чем обычно болтают на вечеринках в Джеймстауне. Наверное, дома теперь тоже пляшут и поют, раз с Английской республикой покончено раз и навсегда.
Накатившая слабость заставила его присесть на деревянную скамью, которая вместе с охапкой соломы и кувшином воды составляла все убранство камеры. Хотя он и научился перемещаться без излишних движений, тяжелые кандалы, сковывавшие его лодыжки, глухо звякнули.
– Когда эти проклятые святоши снова потащат меня на допрос? – пробормотал виргинец. – Смогу я устоять против них в этот раз? Как мне повезло, что после первой же пытки я свалился с приступом перемежающейся лихорадки. Да будет благословен брат Иеронимо, который заявил, что я обязательно умру, если меня будут допрашивать до того, как ко мне вернутся силы – хотя я и не понимаю, почему он заступился за меня.
К своему удивлению, Армитедж не питал ненависти к брату Иеронимо. В конце концов, пираты из команды Рикса, Гасконца, Морриса и других их пошиба применяли те же пытки.
– Если каким-нибудь чудом мне удастся сбежать, то мне понадобятся все мои силы, не говоря уж о том, что мне придется работать руками. – Его плечи, вывернутые на дыбе, все еще плохо двигались и нестерпимо болели.
Он чувствовал какую-то дикую гордость, потому что терпел боль без единого крика и ни разу не отказался от своей веры.
Прямо под окном тюрьмы прозвучал гитарный аккорд и девичий смех, который резко оборвался поцелуем.
Спасение? Если бы он томился в заточении на атлантическом побережье, то у него еще оставалась бы надежда, он вспомнил тех бедняг, которых сам помогал освобождать из темниц Ла-Глории.
Его тревожило отсутствие вестей о Моргане. Может, он убит или серьезно ранен? Или, как многие и предсказывали, его призвали в Англию к ответу за незаконную атаку на Порто-Бельо?
Загремел поворачиваемый ключ, и наиболее доброжелательный из его двух тюремщиков распахнул дверь камеры.
– Вставай, английская собака, к тебе гости. – А потом он неожиданно добавил: – И счастливого Нового года тебе.
– Брат Пабло!
– Пошли тебе Господь благословение, сын мой. – Францисканец вошел тихо, словно ожившее привидение.
– Счастливого Нового года, – горько ответил пленник. – Но если ты снова пришел, чтобы спасать мою душу, то лучше не трать понапрасну время.
– Нет, мой бедный Давидо, я здесь не для того, чтобы читать проповедь. – Старик шагнул вперед, пошарил в недрах своей рясы и вытащил оттуда кабанью ногу, пирожки и даже кожаную флягу с вином. – Мне придется отвечать за это, – пробормотал монах, – но бери, Давидо, и пусть милостивая Божья Матерь ускорит твое обращение.
Второй раз за этот вечер глаза Дэвида наполнились слезами, и ему пришло в голову, что ни одна живая душа в Англии, Виргинии или на Ямайке не поверит в то, что папистский священник может быть таким милосердным по отношению к протестанту.
– Скажи, дон Андреас здоров?
– Да, и процветает. Восстановление Порто-Бельо привело к улучшению торгового снабжения Панамы в этом году.
– А что… дониселла Мерседес?
– Она с каждым днем становится все прелестнее, – улыбнулся брат Пабло, – и, боюсь, слишком много говорит о тебе, это может помешать ее счастью.
– Пожалуйста, передай, что я все так же ей предан. А что стало с моими книгами, рисунками и работами?
Старый монах быстро отвернулся.
– Я… я не знаю. Нет, это неправда, бедный Давидо. Их… их сожгли, все по приказу святой инквизиции.
– Сожгли! Боже, Боже мой! – Армитедж трясущейся рукой закрыл лицо. Погиб его многолетний труд, бесценные знания, добытые у уже исчезнувших с лица земли индейских племен. Рукописи уничтожены – все было напрасно!
– Ох, брат Пабло, ты, наверное, ошибся. Они не могли этого сделать, – выдохнул он, – не могли уничтожить такие редкие и бесценные знания, которые могли пойти на пользу всему человечеству!
– Увы. Я хотел бы ошибаться.
Дэвид поднял на него полные отчаяния, воспаленные глаза,
– Но зачем? Зачем? ЗАЧЕМ? Ведь ты прекрасно знаешь, что в моих записях не было зла, не было ничего аморального или идущего против религии!
Мягкая рука брата Пабло легко опустилась на изувеченное плечо виргинца.
– Я могу только напомнить тебе, что пути Господни неисповедимы. Мы, представители церковного ордена, не можем понять близорукой ярости миссионерских орденов и их монахов. – Голос францисканца зазвучал громче, выражая скрытый гнев: – Доминиканцы и слуги Иисуса – иезуиты заходят слишком далеко и забывают, что заботиться о душе – это дело белого духовенства. Дон Давидо, подобные глупости вроде той, что случилась с вашими рукописями, только ускорят их падение.
Старик снова потрепал Армитеджа по плечу.
– Набирайся сил, сын мой, и помни, что наш Спаситель много страдал, но все же с триумфом поднялся превыше всех его судей.
По привычке брат Пабло достал два больших апельсина.
– Альгвасил будет сердиться, если заметит очистки, но апельсины хорошо помогают при ослабленных зубах.
Монах выпрямился при звуке шагов тюремщика, не совсем уверенных из-за выпитого в честь праздника вина.
– И последнее. Знай, что следующий «допрос» состоится десятого числа этого месяца. Дай тебе Бог узреть свет истины до этого числа – иначе я дрожу при одной мысли о том, что ждет тебя.
Дон Андреас и его жена с удовольствием сидели в уютном кабинете и вновь переживали поразительный успех своего новогоднего праздника. Для ушей доньи Елены лучше всякой музыки были слухи о том, что некоторые городские дамы завидовали ей и удивлялись, как это простой домохозяйке вроде доньи Елены де Мартинес де Амилета удалось собрать такое блестящее общество.
Хихикая, Юлия, мамонтоподобная негритянка-повариха доньи Елены, сообщила ей, что посланные из соседних домов предлагали настоящие взятки за то, чтобы узнать секрет вкуснейших маленьких пирожных доньи Елены.
Похлопывая рукой по округлившемуся животу, судья закурил трубочку и улыбнулся.
– С первого дня нашей свадьбы я знал, что ты превосходная хозяйка; то, что лучше тебя не бывает, я понял спустя десять лет нашей совместной жизни; но только сейчас я начинаю понимать, что ты просто собрание всех возможных добродетелей.
– Дон Андреас, – вспыхнула жена и закрылась веером, – когда я впервые встретила тебя в Картахене, то сразу подумала, что ты настоящий кабальеро и самый бессовестный льстец. И я остаюсь при своем мнении.
Они рассмеялись, а потом донья Елена поднялась, чтобы вставить вышивку в квадратные пяльцы. Чтобы новая епитрахиль для его святейшества архиепископа, которую она вышивала, была готова к Пасхе, ей надо было спешить.
– Разве не прекрасно иметь большую семью, которая постоянно растет? – спросил дон Андреас, уютно выпуская колечко дыма. – Вот Эрнандо – прекрасный канонир, и у него уже двое крепких сыновей.
– Скажи мне, – иголка доньи Елены замерла над пяльцами, – ты и правда считаешь, что Инесса будет счастлива с Карлосом де Монтемайором?
Судья глубоко затянулся, а потом хмыкнул:
– Исключительно благодаря тому, что у Инессы сильный характер и она очень умна.
– Это она унаследовала от тебя, дорогой. Горе мне! Я прихожу в ужас при мысли, что она будет жить так далеко отсюда, в Лиме.
– Так будет лучше. Наша Инесса очень честолюбива, а в Перу Монтемайоры считаются одним из самых благородных семейств, кроме того, они очень богаты.
Наступила тишина, а потом донья Елена заметила:
– Вчера после мессы я слышала разговоры о том, что флот из Порто-Бельо будет отправляться раз в три года. Это правда? И почему этим английским торговцам до сих пор позволяют шнырять на нашем острове Ямайка?
Судья пожал плечами и резко дернул свою начавшую седеть бороду.
– Все зависит от того, сможет ли наш новый король разорвать петлю, которую эти самовлюбленные свиньи, члены совета по Индиям, надели на шеи наших колоний. – Он понизил голос и взглянул на дверь. – Если честно, Елена, французы, голландцы и англичане имеют полное право торговать с Испанской Америкой, и мы совершенно не правы: единственный способ создать крепкую колонию – это разрешить торговать всем, конечно взимая соответствующую таможенную пошлину.
– Ох, Андреас! – Если бы ее муж предложил ей отслужить службу самому сатане, и то донья Елена не была бы так поражена. – Но разве в тысяча четыреста девяносто третьем году его святейшество папа Александр Шестой не даровал Испании Западное полушарие, а Восточное – Португалии?
Дон Андреас тяжело уставился на пепел в трубке.
– Ты знаешь, что я добрый католик. Я серьезно отношусь к религии, но не могу понять того, что его святейшество лезет…
– Я не буду слушать такие непочтительные речи, – взорвалась донья Елена. Она торопливо заговорила о другом: – Как по-твоему, не отправить ли в этом году Мерседес изучать рукоделие в обители Лос-Моньяс?
– Раз уж ты заговорила о своей дочери Мерседес, скажи, что ты думаешь о ее увлечении несчастным доном Давидо?
Донья Елена сделала несколько быстрых стежков и лишь потом ответила:
– Дон Андреас, разве мы оба не знаем, хотя и не признаемся в этом, что наша Мерседес без памяти влюблена в этого еретика, англичанина и пирата?
Судья медленно наклонил голову:
– Скажи мне, Андреас, как поступит религиозный трибунал? Неужели Давидо будет приговорен к смерти на аутодафе?
– Вряд ли. Его светлость архиепископ выступает против публичной смертной казни. Если несчастный медик откажется принять истинную веру, то его скорее всего уморят голодом до смерти, чтобы брат Иеронимо и другие могли отрицать то, что его кровь на их руках.
Раздался стук в дверь, и вошел дон Эрнандо, их старший сын, свежий после игры в карты на открытом воздухе. Ему очень шел красно-желтый мундир. Как почтительный сын, он поцеловал матери руку, поклонился отцу и со смехом потрепал висевший на поясе кошелек.
– Сегодня мне везло в карты и… ха! ха!.. Я не мог проиграть! Что скажете, сэр? Могу я купить то поле у Исидора Меносала и посадить там маис?
– Конечно, Когда в стране царит мир и эти ужасные беглые рабы наконец-то успокоились, мы можем наслаждаться периодом спокойствия и довольства.
Их сын сорвал с головы берет из алого бархата, плюхнулся в кресло и вытянул далеко вперед ноги в сапогах.
– Мои офицеры и я задумали большую травлю оленей в ближайшие дни. Вы окажете нам честь, сэр, и присоединитесь к нашей компании?
Судья вздохнул.
– Нет, у меня много дел. Например, иск о беглом рабе из Наты. Он важен, потому что создает прецедент. Кроме того, я должен присутствовать на процессе контрабандистов, захваченных в Табоге. – Судья передернул плечами. – Я сделаю все, чтобы их повесили. Если можно позволить мелкую контрабанду, то эти мерзавцы станут поставлять оружие дарьенским индейцам.
В своей комнате дониселла Мерседес молилась уже второй час. Хотя у нее затекли колени и болела спина, она упорно перебирала пальцами четки и не отрывала глаз от спокойного лица статуэтки Божьей Матери из слоновой кости, стоявшей на небольшом алтаре. Это была превосходная, очень красивая статуэтка, с мантильей из чистого золота и голубой эмали, украшенной бриллиантами. На голове Божьей Матери виднелась изящная золотая корона с чистейшей воды рубином.
«Я прочту еще одну молитву, – решила она, – и пойду спать. Горе мне! Бедный Давидо давно уже не спит на постели. Завтра, если папа мне позволит, я отнесу ему корзинку с едой».
Блестящие белокурые волосы девушки взметнулись, когда она резко повернула голову к окну, закрытому ставнями. Кто-то стремительно проскакал по вымощенной гладкими булыжниками улице Калле де-ла-Каррера. Всадник мчался таким галопом, что рисковал свернуть себе шею.
– Эй! Похоже, кто-то из подвыпивших кабальеро пытается выиграть гонки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69