Доктор сел рядом с ней, там, где только что сидела мать.Боб стоял рядом.— Как мы и подозревали, опухоль в груди была около пяти сантиметров в диаметре.— И?— И к сожалению, она оказалась злокачественной.Свет померк перед глазами, и Пи Джей поспешно закрыла их.— Значит, вы отняли грудь.— К сожалению, да.В палате воцарилась такая тишина, что Пи Джей слышала биение собственного сердца.Боб поспешил нарушить гнетущее молчание:— Когда ее можно будет забрать домой?Пи Джей заставила себя открыть глаза. Врач сидел, сложив руки на коленях.— Когда я узнаю, в каком состоянии находятся вспомогательные лимфатические узлы.Пи Джей вдруг вспомнила о своем белом купальнике.Никогда уже ей больше не надеть его.— Как только мы получим полный патологический отчет, назначим химиотерапию.«Волосы… О Боже, волосы начнут выпадать!»— Эта разновидность рака лечится не облучением, а химиотерапией, — продолжал объяснять врач. — После интенсивного курса лечения Пи Джей сможет снова жить полноценной жизнью.Они говорили так, словно не она лежит тут, рядом с ними, на кровати, или будто она глухая, но ей было все безразлично.— Когда вы сможете начать? — продолжал Боб свои расспросы.Пи Джей отвернулась к стенке. Похоже, Боб взял все переговоры на себя, но и на это ей было наплевать.— Через пару недель. К счастью, рентген груди не выявил больше никаких узлов.— Сколько она пробудет в больнице?— Несколько дней. Мы разработали курс амбулаторного лечения, который ей нужно будет проходить.— А как она будет себя чувствовать в течение этого курса? Ей потребуется кто-нибудь, кто неотлучно находился бы у ее постели?Пи Джей взглянула на Боба. Он, в свою очередь, не сводил глаз с матери. Каково было выражение ее лица, Пи Джей не видела.— В первые день-два может появиться легкая тошнота и расстройство желудка. Затем по мере заживания раны она будет чувствовать себя абсолютно нормально.«Абсолютно нормально… О Господи, почему же никто не спросит главного — умру я или нет?»— Она сможет вернуться к работе?— Как она пожелает. Курс лечения рассчитан на полгода. Когда Пи Джей почувствует себя достаточно окрепшей, не вижу причин, почему бы ей снова не приступить к своим обязанностям.— Это хорошо. Ее выдвинули в состав директоров крупного рекламного агентства.Пи Джей почему-то показалось, что в словах Боба нет никакого смысла. Значит, ее утвердили, но какое это имеет значение сейчас?— Доктор, — позвала она, и в палате воцарилась тишина, все с нетерпением ждали, что она скажет. — Я умру?Врач украдкой глянул на Боба, потом перевел взгляд на свою пациентку.— На пациентов, имеющих опухоли еще большего размера, чем у вас, лечение химиотерапией оказывало самое благотворное влияние. Так что нет никаких поводов для беспочвенных переживаний.«Я умру, — подумала Пи Джей. — Грудь отрезали, и теперь я умру. Что ж, может, это и к лучшему?»Она снова закрыла глаза. Почему они все сидят и не уходят?— Ей нужно отдохнуть, — заметил доктор.В палате стало тихо. Пи Джей услышала, как скрипнула кровать, и, не открывая глаз, поняла — врач поднялся.— Спасибо, доктор, — послышался голос Боба. — Я пойду вместе с вами и поговорю с медсестрой по поводу режима. Пи Джей, — он положил руку на край кровати, — я скоро вернусь.Ей удалось кивнуть. Мужчины вышли за дверь, и в палате снова воцарилась тишина.— Мама, — позвала Пи Джей. — Ты здесь?Флора подошла к кровати.Пи Джей пристально вгляделась в ее лицо: черты его смягчились, уголки глаз были слегка опущены, в глазах стояли слезы. Мать взяла ее за руку. Впервые за долгие годы с тех пор как Пи Джей уехала в Ларчвуд-Холл, с тех пор как умер отец, она дотронулась до своей дочери. В последние годы они встречались очень редко, и, как правило, их встречи носили вынужденный характер.— Мама, — прошептала Пи Джей, — мне страшно.Флора села на кровать, наклонившись, обхватила дочь за плечи, и стена, возникшая между ними много лет назад, начала рушиться. Ласково притянув Пи Джей к себе, она прошептала:— Я знаю, Памела, знаю…Когда совсем стемнело, Боб вернулся домой, а мать осталась. Присев на стул у изголовья кровати, она тихонько сидела, положив руки на колени, пристально вглядываясь в металлическую стойку.— Он очень приятный мужчина, — заметила она. — Рада, что вы вместе.Пи Джей припомнился день, когда они с Бобом ездили в Беркширз. Визит носил чисто деловой характер, хотя обе стороны делали вид, что это не так. С тех пор, вплоть до сегодняшнего дня, мать его не видела.— Да, — ответила Пи Джей. — Мне очень повезло.«Повезло? — горько усмехнулась она про себя. — Я лежу на больничной койке с раком груди. Ничего себе везение!»— Я останусь с тобой в твоей квартире, пока ты не поправишься.— Это вовсе не обязательно, мама.— Чепуха, — отмахнулась Мать.Они помолчали.— А она красивая? — спросила Флора.— Что?— Твоя квартира. Я ведь никогда ее не видела.— Да. Я приобрела ее несколько лет назад.Флора кивнула. Наклонившись, она вгляделась в лицо дочери.— Я всегда буду рядом с тобой, не беспокойся.Что это она говорит? Да она, Пи Джей, вообще не припомнит, когда в последний раз вспоминала о матери. Хотелось крикнуть: «Ты вовсе не обязана мне помогать только потому, что ты — моя мать!» Какой смысл играть роль образцовой матери! Ведь на самом деле ни о каких материнских чувствах не может быть и речи — слишком уж они разные, мать и дочь. Да и времени прошло слишком много… А впрочем, что она-то, Пи Джей, смыслит в материнских чувствах! Она вспомнила о своем ребенке, о сыне, и почувствовала, что вот-вот расплачется.— Сколько же я наделала ошибок! — прошептала она.Флора, взяв ее за руку, поправила на переносице очки.— Мы должны были быть ближе друг к другу, — продолжала Пи Джей. — А жаль…— Ты не виновата. — Мать невесело усмехнулась. — Только благодаря отцу мы держались вместе.Значит, Флора это тоже понимала. Пи Джей почувствовала укор совести.— Да, — согласилась она.— Может, еще не слишком поздно, — сказала мать.За дверью больничной палаты слышались приглушенные звуки. Они сидели рядом в полумраке, рассеиваемом лишь настольной лампой, мать и дочь.— Извини, что доставила тебе столько боли, — прошептала Пи Джей.Флора лишь кивнула.— Мы можем поговорить с тобой, мама? — спросила Пи Джей.Мать вопросительно глянула на нее.— О моем ребенке?Флора тут же перевела взгляд на спинку кровати.— В этом нет необходимости. Что сделано, то сделано.— Но ведь этот вопрос до сих пор причиняет тебе боль, как и мне.Ей, как никогда, хотелось поговорить с матерью о сыне, но та лишь отмахнулась:— Я давным-давно забыла об этом.— Нет, мама. — Набравшись смелости, Пи Джей упрямо продолжала:— То, что произошло много лет назад, изменило наши жизни: и твою, и мою. — И, понизив голос, сквозь слезы договорила:— И папину.Флора молчала.— Я знаю, ты винишь меня в смерти отца.Мать встала и отошла к другому концу кровати.— Какая чепуха!— Я и сама себя винила. Моя беременность подкосила его, вне всякого сомнения.Флора провела пальцем по температурному листу, висевшему на спинке кровати.— Думаю, ты давно все это пережила. — Голос ее прозвучал излишне взволнованно. — Ты добилась успеха в работе, наконец-то повстречала хорошего человека.Пи Джей, расправив рукой складки на простыне, невозмутимо заметила:— Это не меняет того, что я сделала.В этот момент дверь распахнулась, и в палату вошла медсестра, катя перед собой прибор для измерения кровяного давления.— Смерим-ка давление! — закудахтала она, подталкивая скрипучее сооружение к краю кровати.Флора отошла к окну, а Пи Джей послушно протянула руку. Сестра обмотала ее манжеткой и принялась качать резиновую грушу. Пи Джей наблюдала за ее манипуляциями, которые в очередной раз напоминали, почему она находится здесь. «Нет, на сей раз я не дам матери увильнуть от разговора! — решила она. — Пусть не признается, что сама отказалась от ребенка, но о моем сыне мы наконец-то поговорим… Пока я еще жива».Сестра, сделав свое дело, сняла с ее руки манжетку.Подойдя к температурному листу, быстренько что-то там отметила и, волоча за собой аппарат, вышла из комнаты.Пи Джей взглянула на мать — та вглядывалась сквозь шторы во тьму.— У меня родился сын, — сказала она.Флора, подняв руку, коснулась края шторы.— Здоровенький мальчик. Почти четыре килограмма весом.— Зачем ты говоришь мне об этом сейчас?Голос матери звучал приглушенно, словно она говорила сквозь вату.— Потому что настало время, — сказала Пи Джей. — И вообще по многим причинам.Мать снова повернулась лицом к кровати.— А я-то полагала, сейчас ты должна думать о более важных вещах, например, о своем здоровье.— Мама, я могу и не поправиться, — через силу проговорила Пи Джей. — И кроме того, у меня появилась возможность увидеться с ним.Флора опять отвернулась к окну. Пи Джей видела, что мать держит спину слишком прямо, то есть напряжена до предела, но останавливаться не собиралась: на сей раз она выскажет все до конца.— Он — живой человек, мама, которого я произвела на свет. — Она замолчала, впервые осознав это сама. — И кроме того, он — твой внук.Флора порывисто обернулась.— Никакой он мне не внук! Это из-за него умер твой отец! Никогда ему не прощу!Пи Джей вздрогнула как от удара. Она отказывалась поверить услышанному, сердце на мгновение перестало биться, но она постаралась взять себя в руки и, пытаясь сдержать готовые хлынуть слезы, спокойно проговорила:— Это нечестно, он здесь ни при чем, все произошло из-за меня, а он — невинная жертва.Флора подошла к стулу.— Думаю, сейчас не самое удачное время говорить об этом, — заметила она, вновь выпрямившись как струна. — Ты слишком возбуждена. Полагаю, мне лучше уйти и дать тебе немного отдохнуть. Утром я вернусь.И, взяв сумочку и старенькую курточку, мать направилась к двери.— Мама, подожди.Пи Джей села, почувствовав боль на месте отнятой груди.Флора остановилась, но поворачиваться лицом к дочери не стала.— Я ничуть не возбуждена, просто я пытаюсь решить, встречаться мне с ним или нет. Я надеялась, ты мне в этом, поможешь.— Я не желаю об этом слышать, — не оборачиваясь, проговорила Флора и открыла дверь. — Спокойной ночи.Пи Джей опустила голову на подушку. Не стоило говорить матери. Ну да ладно, впредь она этого делать не станет, сама примет решение, не спрашивая мнения Боба и не выслушивая замечаний матери. Потянувшись к настольной лампе, она выключила свет и сунула руку под одеяло.Но трогать место, где совсем недавно была ее грудь, не стала — знала, будет больно. А еще раз причинить себе боль Пи Джей не хотелось. Глава четырнадцатаяПонедельник, 20 сентябряДЖИННИ Субботу и воскресенье она провела в спальне, коротая время в обществе пары бутылок водки и блока сигарет. В понедельник, когда Джинни проснулась, было уже темно.Полупустые бутылки валялись на полу, пепельница была полна вонючих бычков, голова раскалывалась. Джинни с трудом села и чертыхнулась, когда перед глазами комната заходила ходуном. Красные циферки электронного будильника на прикроватной тумбочке показывали 10:20. Значит, началась еще одна ночь.Джинни вспомнила, что Джейк уехал, и на мгновение почувствовала облегчение. Потом ей припомнились Джесс и Ларчвуд-Холл, все остальное, о чем она запрещала себе думать в течение долгих лет.Ни Джейк, ни три мужа, которые у нее были до него, не знали о ее ребенке. И не потому, что Джинни боялась, что у них сложится о ней плохое мнение. Да плевала она на это! Если сказать им о ребенке, они тут же начнут расспрашивать, кто его отец. Об этом, кроме нее самой, знала лишь Джесс. И, как теперь считала Джинни, этого было достаточно.Она откинулась на подушку и призадумалась. Интересно, кому еще Джесс растрепала. А в том, что она это сделала, Джинни ни капельки не сомневалась. Она давным-давно поняла, что все тайное рано или поздно становится явным, даже среди друзей, особенно среди друзей. Сначала они ведут себя так, словно понимают, что каждый человек волен распоряжаться собственной жизнью по своему усмотрению, потом начинают совать нос в твою жизнь, давая тебе бесчисленные бесплатные советы. Единственный, кто никогда этого не делал, была ее мать.Джинни задумчиво уставилась на бутылки, вспоминая прошлое. Через год после переезда на побережье мама начала харкать кровью. Джинни обнаружила это случайно, когда выбрасывала мусор. Среди пустых бутылок из-под виски, судков из-под мороженых обедов она наткнулась на окровавленные тряпки. Одному Богу известно, сколько это продолжалось. Медицинской страховки у матери, естественно, не было, но Джинни намеревалась бороться за ее жизнь до конца. Однако ни самые высококвалифицированные врачи, ни самые дорогостоящие больницы, ни даже сложнейшая операция не смогли спасти ее мать. Джинни потеряла не только ее, но и все деньги своего убиенного отчима.Кончилось тем, что в девятнадцать лет она осталась одна и в очередной раз без копейки денег.Но Джинни Стивенс не привыкла сдаваться, и она выстояла.Первое время ей пришлось трудно. Джинни понимала, что писаной красавицей ее нельзя назвать: ямки от прыщей, плоские скулы и чересчур пышная грудь (тогда в моде были плоскогрудые девицы) не делали ее краше. Но фигура у нее была отменной, и Джинни умела выгодно преподнести ее.Эл Роузен оказался толстым режиссером с неизменной сигарой во рту. Когда Джинни заявилась на кинопробу, он тут же попытался заманить ее в постель, однако она не поддалась — не потому, что была недотрогой, этого за ней отродясь не водилось, просто почувствовала: получив желаемое, этот тип тут же потеряет к ней всякий интерес.Обработала она его в момент: достаточно было призывно покачать бедрами и немного пококетничать. Она тут же получила свою первую роль — крошечную, почти без слов во второсортном фильме ужасов. Говорить ей пришлось всего три строчки, но заработала она столько, что смогла в этом месяце заплатить за квартиру. После того как Джинни сыграла еще в двух фильмах, Эл бросил свою толстую тонкогубую жену, быстренько получил в Вегасе развод и потащил Джинни к мировому судье, В результате Джинни поселилась в его модерном доме из стекла и бетона в западном районе Лос-Анджелеса и в первую брачную ночь довела его до такого состояния, что он взмолился о пощаде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57