Кроме того, они сказали, что так будет лучше.— О Господи! — в очередной раз воскликнул Боб, поворачиваясь к ней спиной. — Кто это «они»? И зачем тебе понадобилось встречаться с ним сейчас?Пи Джей закрыла глаза — не было сил смотреть на него, а потом рассказала ему о Ларчвуде и визите Джесс.— Значит, ты собираешься с ним встретиться?— Может, да, а может, нет. Все это придумала Джесс.Ни одна из нас не будет знать, приедут ли наши дети, пока мы сами не окажемся в Ларчвуд-Холле.— О Господи! — Боб опять подошел к шезлонгу, сел. — Пи Джей!— Что?— Как я понял, ты не хочешь выйти за меня замуж только потому, что у тебя есть сын? Ты поэтому всегда оставалась одна?— Нет. А впрочем, не знаю.Она села с ним рядом. Надо же, столько рассказала, а облегчения нет.Боб потер руки и глубоко вздохнул.— Хансен и Хобарт, если обо всем узнают, будут неприятно удивлены, — заметил он.Она взглянула на Боба, даже в темноте было видно, что лицо его приобрело обычное жесткое выражение.— Ты шутишь!— Хотел бы.— О Боже, Боб! Ведь на дворе девяностые годы! Неужели ты и в самом деле считаешь, что факт рождения у меня сына почти четверть века назад, когда я была не замужем, может негативным образом отразиться на моей работе?— На работе — нет, — покачал головой Боб. — Нет, конечно. Просто я представляю реакцию Хансена и Хобарта. Ты же знаешь, как они гордятся безупречной репутацией агентства.В его голосе появились холодные нотки, и Пи Джей охватило недоброе предчувствие.— Ты говоришь о них или о себе? — спросила она.Боб, почесав подбородок, тихонько заметил:— Я ведь неотделим от агентства, Пи Джей.Сверчки внезапно смолкли, словно с нетерпением ждали продолжения разговора.— Ты не хочешь моей встречи с сыном, — сказала Пи Джей. — Я чувствую, что это вовсе не из-за того, что пострадает безупречная репутация агентства. Ты думал бы иначе, если бы мы с тобой работали в разных местах? А может, тебе просто неприятно, что у женщины, которой ты не далее как шесть часов назад предложил руку и сердце, темное прошлое?— К чему этот сарказм!— Нет, Боб, это не сарказм. Просто я реально смотрю на вещи.— Я беспокоюсь лишь о твоей карьере.— А как насчет моей жизни? У меня ведь, помимо работы, есть и личная жизнь. И я — живой человек, со своими мыслями и чувствами. Ты хочешь жениться на мне или на том образе, который себе придумал?Боб встал и заходил по внутреннему дворику взад-вперед.— Послушай, Пи Джей. Ты долго и трудно шла к тому, что имеешь сегодня. И мне неприятно, что ты собираешься наплевать на все, чего добилась в жизни, ради какой-то сиюминутной прихоти. О Господи! Вот уж никогда бы не подумал, что ты хочешь стать матерью! Да зачем тебе какие-то дети! Море забот, жуткая ответственность. — Он остановился, взглянул на нее. — Но я люблю тебя и всегда буду рядом, какое бы решение ты ни приняла.— И ты поддержишь меня, если вдруг Хансен и Хобарт что-то узнают?Он сунул руки в карманы.— Приложу все усилия.Но Пи Джей ему не поверила. Будет ли он на ее стороне, это еще вопрос. Как он говорил? «Сиюминутная прихоть… Заботы… Ответственность…» Внезапно в душу вкралось сомнение: а что, если Боб прав?— Я хочу вернуться в город, — прошептала она. — Пожалуйста, отвези меня домой.Она не стала говорить ему про биопсию, язык не поворачивался. Ей необходимо было остаться одной и подумать.Мало того, что он продемонстрировал свое недовольство ее поведением, не хватало ей еще его жалости.Последние два часа Пи Джей провела перед аппаратом для снятия маммограммы. Грудь была вставлена в отверстие, плотно сжимавшее ее, и большерукий весельчак-рентгенолог вплотную занялся ею: мял, щупал, а потом принялся тыкать в нее какой-то проволокой, видимо, пытаясь определить точное местоположение опухоли.— Игольчатая локализация, — пояснил он, — без нее ваш хирург не будет знать, где находится опухоль.И, расхохотавшись, добавил:— Не придется искать иголку в стоге сена.Он забавно пошевелил губами, напомнив Пи Джей одного типа из рекламного ролика — тот делал точно так же.Однако попытки рентгенолога рассмешить ее ни к чему не привели — ей было не до смеха.Пи Джей взглянула на висевший на стене экран.— Вовсе не похоже на опухоль, — заметила она. — Скорее на звездную россыпь.— Да нет, опухоль сидит в вас, уж поверьте мне, — сказал он и в очередной раз помял ей грудь. — А то, что вы приняли за звездочки, скорее всего кальциевые уплотнения.Пи Джей поморщилась, но не от укола, а от боли в сдавленной груди. Было трудно дышать, невозможно сконцентрироваться на чем-либо или попытаться представить себе что-нибудь приятное, как ее учили, чтобы расслабиться. На занятиях она проделывала это сотни раз, но здесь, в сверкающем чистотой кабинете, ничего не получалось.Лишь одна мысль сверлила, не давая покоя: «Вечером у меня уже, возможно, не будет груди…»— Вот она! — наконец-то воскликнул рентгенолог, будто поймал надоедливую муху. — А теперь быстренько в операционную, и чтоб я вас больше никогда здесь не видел!Когда в кино показывали операционную и суетящихся над больным хирургов и медсестер, Пи Джей всегда отворачивалась. Теперь она сама лежала на жесткой каталке и, охваченная жутким страхом, смотрела в потолок. Только раз в жизни была она в подобной ситуации — в 1968 году, в предродовой палате. Тогда она была одна, как и сейчас.Как же ей хотелось, чтобы кто-то взял ее за руку, сказал Добрые, ободряющие слова! И впервые Пи Джей пожалела о том, что ничего не сказала Бобу. Если бы он был здесь, как было бы славно. Интересно, почему тут так холодно?Размышления ее прервала медсестра.— Пора спускаться вниз, — сказала она.Пи Джей чуть не расплакалась, но быстро взяла себя в руки. Этого только не хватало! Ведь это просто биопсия.Припомнились слова доктора Рейнольдса: «Восемьдесят процентов опухолей груди доброкачественные». Глубоко вздохнув, Пи Джей задержала дыхание и медленно сосчитала до трех. Внезапно ей представилось суровое лицо доктора Сент-Джермена: «Непальпируемые опухоли могут быть такими же злокачественными, как и пальпируемые». Она похолодела.— Вы почувствуете лишь легкий укол, — послышался голос сестры.— И я засну?— Нет. — Сестра улыбнулась. — Я введу вам небольшую дозу димедрола, а внизу вам дадут валерианы.Валериана… Пи Джей в восьмидесятые годы выпила ее целое море. Поводов было предостаточно: то какая-нибудь важная презентация, то мать приезжала как-то на Рождество, то первое собеседование при поступлении на работу к Хансену и Хобарту…Она почувствовала укол, но показалось, что ее не укололи, а ударили ножом.— Когда будете готовы, дайте знать, — неожиданно послышался мужской голос, и Пи Джей вздрогнула.— Готова, — отозвалась медсестра.— Ну, держитесь, — сказал мужчина Пи Джей и улыбнулся.Каталка тронулась с места и поехала к операционной.Пи Джей судорожно глотнула и закрыла глаза. Хотела попросить, чтобы ее накрыли еще одним одеялом, но промолчала, лишь покорно отдалась плавному покачиванию.Скоро все будет позади, уговаривала она себя. Подумаешь, какая-то опухоль. Просто очередное изобретение умников-медиков, чтобы без нужды терроризировать несчастных больных.Каталка остановилась.О Господи! Неужели приехали?Послышался шорох, распахнулись двери, каталку немного тряхануло, словно наскочила она на какую-то выпуклость, потом двери снова закрылись, и Пи Джей почувствовала, как пол поплыл вниз. Понятно, они в лифте. Мужчина, который вез каталку, принялся тихонько насвистывать. Пи Джей посмотрела на потолок — лампа дневного света, затянутая проволочной сеткой. В нос пахнуло застарелым запахом мочи.Лифт, подпрыгнув, остановился. Свист прекратился, двери распахнулись. Каталку опять тряхнуло — теперь Пи Джей догадалась, что они переехали через порожек лифта.Санитар повез ее сначала прямо, потом свернул налево и поехал вдоль какой-то выкрашенной бледно-желтой краской стены. Добравшись до дверей, остановился.— Желаю удачи, — проговорил он и исчез в глубине выложенного белой плиткой холла.Послышались чьи-то голоса, звяканье инструментов, музыка. Но оттуда, где она лежала, Пи Джей никого не было видно. Она попыталась вспомнить, что будет дальше.Что же было в 1968 году? Было ужасно больно, это точно, но тогда она испытывала совсем другие чувства: она знала, что скоро придет конец ее мучениям, начнется новая радостная, счастливая жизнь. Сейчас ей не было больно, однако жизнь могла вскоре кончиться.Она подумала о сыне, ребенке, которого никогда не видела. Интересно, вспоминает ли он когда-нибудь о ней, собирается ли приехать в Ларчвуд 16 октября? Пи Джей закрыла глаза. Как пройдет их встреча? А может, будет лучше, если они никогда не увидятся? Зачем им знакомиться друг с другом, если ей все равно придется умереть?— Мисс Дэвис? — послышался чей-то приглушенный голос.Пи Джей открыла глаза. Рядом стояла сестра. Она держала что-то вроде резиновой трубки. Пи Джей снова закрыла глаза. Внезапно она ощутила невероятную усталость.— Сейчас вам введут внутривенное, — проговорила медсестра. — Вы почувствуете легкий укол в руку. Постарайтесь не шевелиться…Сказанное ею позже Пи Джей пропустила мимо ушей.Она словно разделилась надвое. Одна половина прекрасно осознавала: сейчас ее схватят, всадят в нее иглу, прикрепленную к трубке, соединенной еще Бог знает с чем. Эта ее часть стремилась вырваться и бежать от кошмара куда глаза глядят. А другая… Другой было все безразлично. Будь что будет! Только все как-то странно, зыбко, неясно. Ну ничего, все пройдет. Именно эта ее половинка победила первую, когда каталку снова куда-то повезли. Новое место оказалось еще холоднее, чем холл. Гул голосов приблизился, стал совсем рядом. Кто-то подсунул ей под спину руки.— Поднимай!Мозг только переварил услышанное, как Пи Джей почувствовала, что ее подняли и перенесли с каталки на что-то еще более твердое и узкое. Она открыла глаза — над ней склонились какие-то люди в зеленых масках, зеленых колпаках.— Доброе утро, — послышался из-под маски приглушенный голос. — Я — доктор Сент-Джермен. — Губы еще раз шевельнулись. — Помните меня?Пи Джей показалось, что глаза его улыбаются. Она закрыла глаза и попыталась сосредоточиться на чем-нибудь.Потом она почувствовала на своем лице чье-то дыхание.— Прошу вас сосчитать от ста назад.И вдруг она вспомнила. Тогда, в предродовой палате, ее попросили о том же. И она, как и много лет назад, принялась считать:— Сто.А память уносила ее в прошлое, в те далекие дни.— Девяносто девять.Мой мальчик…— Девяносто восемь.Мой сын…Над ней склонилось чье-то расплывчатое лицо.— Привет, — произнес чей-то голос.Боб…Лицо начало постепенно приобретать более отчетливые очертания, он улыбнулся.— Закончили операцию? — спросила Пи Джей.Боб не ответил — должно быть, она спросила недостаточно громко.— Закончили операцию? — повторила она.Ей хотелось спросить его, что он здесь делает, откуда узнал…Он кивнул.— Тебя уже привезли из операционной.— Что…Ей необходимо было спросить, чем закончилась операция, но что-то отвлекло ее внимание. Рядом с лицом Боба возникло другое, знакомое лицо: плотно сжатые губы, вздернутый подбородок… Мать.Пи Джей закрыла глаза и снова заснула.Когда она окончательно проснулась, в комнате уже сгущались сумерки. Сначала Пи Джей никак не могла понять, где находится, потом вспомнила. Протянула руку вниз, к груди, и почувствовала толстый слой марли.— Пи Джей?Она повернула голову.— Боб?— Ты проснулась.— Ммм… Очень хочется пить.Взяв в руки пластиковую чашку с соломинкой, он подал ей соломинку. Пи Джей с трудом сделала глоток.— Откуда ты узнал? — спросила она.Боб улыбнулся.— Это было проще простого. Когда ты не пришла на работу, я пошел к тебе домой. Уолтер сказал, что ты попросила таксиста отвезти тебя в больницу Сент-Мэри. Остальное, — он подмигнул, — вообще не составило никакого труда.— Биопсию уже сделали?— Не могу поверить, что ты мне ничего не сказала, — не отвечая на вопрос, укорил он ее.— Я рассердилась на тебя, потому что…Боб приложил палец к губам.— Шш… Давай сейчас не будем об этом говорить. Есть более важные темы для разговора.«Более важные темы…» Да, похоже, Боб прав.— Грудь отняли? — спросила Пи Джей.В этот момент к кровати приблизилась чья-то фигура.— Памела…— Привет, мама.Переведя взгляд на соломинку, Пи Джей сделала еще один глоток.— Я подумал, твоей маме следует знать, — пояснил Боб, и на лице его появилось виноватое выражение.— Почему ты не позвонила мне, Памела? — подхватила мама.Пи Джей опустила голову на подушку.— В этом не было необходимости. Я и сама ничего толком не знала.— И тем не менее, — проговорила Флора Дэвис, недовольно поджав губы, — я приехала, хотя весь день пришлось тащиться на поезде.«Весь день… — усмехнулась Пи Джей. — Всего каких-то четыре часа от Беркширза».Она опять повернулась к Бобу.— Так что, доктор…Он погладил ее по голове, поспешно проговорил:— Пойду скажу сестре, что ты проснулась.И, поставив чашку на тумбочку возле кровати, он вышел из палаты.Мать подошла чуть ближе.— Тебе больно?— Нет.— Хорошо, — кивнула она, усевшись на самый краешек, — это хорошо.— Они отняли ее, да? Отрезали грудь?Флора сложила руки на коленях. Она сильно постарела, казалась совсем старухой. И хотя Пи Джей не видела ее почти два года, она все поняла по ее лицу.— Давай не будем сейчас говорить об этом, — сказала мать. — Подождем, пока придет врач.Пи Джей посмотрела на нее невидящим взглядом. О Господи, все-таки отняли грудь…Дверь в палату открылась. В дверном проеме появилась высокая, сухощавая фигура Боба, ярко освещенная падающим из коридора светом. Рядом с ним стоял еще один мужчина, еще выше и еще тоньше, — доктор Сент-Джермен.— Ну, как вы себя чувствуете? — спросил он, заходя в палату.— Отлично. Только немного кружится голова и тошнит.Доктор кивнул и направился к ее кровати. Флора поспешно вскочила и пересела на стул. Он подошел и, откинув простыню, проверил повязку. Потом удовлетворенно кивнул.— Ну что, доктор? Каков приговор?Пи Джей старалась говорить легко и непринужденно, но внутри все сжалось от страха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57