И не в тот день, когда ушла от мужа, а много раньше, когда бросила Дэвида.Марк вернулся в кухню и швырнул куртку на стул. Как же ей заставить его понять?— Марк… — начала она, но закончить он ей не дал.— Мне осточертел этот городишко и твои дружки-приятели из колледжа! — выпалил он. — Век бы мне вас не видеть! Думаешь, я, как ты, буду всю жизнь читать эти мерзкие газетенки да размусоливать по поводу плохой экологии?! Нет уж! Дудки!Схватив кроссовки, Марк сунул в них ноги и, сопя, принялся завязывать шнурки, избегая встречаться глазами с матерью. Сьюзен только диву давалась, насколько он похож на своего отца! Такой же невыдержанный, вспыльчивый. С Лоренсом они разошлись, но не могла же она разойтись с собственным сыном. Остается только надеяться, что когда-нибудь из Марка получится взрослый человек, умеющий держать себя в руках.— Марк, сядь!— Я ухожу, — бросил он, схватив со стула куртку.Но на пороге задержался и, обернувшись, мрачно глянул на Сьюзен.— Да, ты мне так и не сказала, кто у тебя родился.Мальчик или девочка?— Мальчик, — опустив глаза, едва выдавила из себя Сьюзен.— Так я и думал, — усмехнулся Марк и вышел, хлопнув дверью.После неудавшегося разговора с Марком Сьюзен позвонила Берту. И старый надежный друг тотчас готов был примчаться к ней. Договорились встретиться в институтском дворе в полдень у фонтана, однако Сьюзен пришла на десять минут раньше: хотелось посидеть, подумать в одиночестве. Она' присела на скамейку, потеплее закутавшись в старенькую вельветовую спортивную курточку. Была середина сентября, но в воздухе уже чувствовалось приближение холодов. Сьюзен вздрогнула. В глубине души она надеялась, что зима в этом году не наступит слишком рано. В Вермонте она обычно тянулась невыносимо долго, и Сьюзен в это время года чувствовала себя особенно одиноко.Она глянула на дно фонтана, покрытое мхом. Когда Сьюзен пришла сюда впервые, ребятишки бросали в него монетки, загадывая желания. Это было в 1981 году. Марку в ту пору было четыре годика, а ее старшему сыну — тринадцать лет. Когда же мир успел перемениться? Годы правления Рейгана можно было с успехом назвать эпохой материализма. Казалось, кругом бродят одни сплошные эгоцентристы. Люди были погружены в самих себя. Им даже в голову не приходило бросать в фонтан монетки и загадывать желание. Какое там! Нужно было действовать, а не предаваться пустым мечтам. И дети в то время были маленькими прагматиками. Их интересовало лишь образование, результатом которого являлась высокооплачиваемая работа. Мечтать им было некогда.Сунув руку в карман джинсов, Сьюзен достала две монетки — в пять и десять центов.— Хочу принять правильное решение, — прошептала она и бросила в воду монетку в пять центов. — Хочу, чтобы мой сын приехал на встречу. — Вторая монетка полетела следом.Сьюзен смотрела, как на воде расходятся круги — сначала маленькие, потом все больше и больше, пока монетки не исчезли в зеленоватой воде. «Неужели я и вправду этого хочу, — подумала Сьюзен, — увидеться со своим сыном?»— О чем задумалась? — раздался за спиной голос Берта.— Догадайся, — ответила Сьюзен.Появившись перед ней, он бросил ей на колени букет астр.— Цветы для дамы.— Где стащил?— Нарвал на клумбе перед деканатом.Сьюзен, смеясь, взяла в руки хилый букетик.— Хоть не у Гардинера в саду, и то хорошо.Берт почесал бородку.— Черт, об этом я как-то не подумал, — проговорил он и сел рядом с ней на скамью. — Ну, как дела?Сьюзен по телефону уже рассказала ему о визите Джесс и о реакции Марка на ее откровения.— Настолько плохи, что и в страшном сне не приснится, Похоже, придется отказаться.— От встречи? Ты хочешь сказать, что не поедешь?— Вот именно.— Из-за Марка?— Из-за Марка.Берт кивнул, устремив взгляд в фонтан.— Этот парнишка, похоже, из тебя веревки вьет, верно?Сьюзен почувствовала, как ее охватывает ярость:— О чем ты говоришь?Берт пожал плечами:— По-моему, если тебе хочется встретиться со своим старшим сыном, ты должна это сделать. Ты попросила Марка поддержать тебя. Как я понимаю, он не собирается оказывать тебе никакой поддержки. И все-таки принимать решение тебе, а не ему. Через несколько лет у Марка будет своя собственная жизнь, а ты останешься одна со своими сомнениями и переживаниями. Кроме того, ты должна помнить, что в эту историю, помимо тебя, втянут еще один человек.— Ты хочешь сказать, может случиться так, что мой сын приедет на встречу, а я останусь дома?— Именно так.Сьюзен оторвала от головки цветка несколько лепестков и бросила их на землю.— Ненавижу, когда меня заставляют силой что-то делать, особенно в таком важном деле.— Было бы лучше, если бы твой сын в один прекрасный день нежданно-негаданно появился у твоих дверей?Не отвечая, Сьюзен оторвала еще несколько лепестков.— А ведь такое может случиться, Сьюзен. И ты всегда это предполагала. Для вас обоих было бы лучше, если бы ты поехала. Если у него не возникнет желания познакомиться с тобой, будет лучше, если он останется дома, а не ты.— А что мне делать, если он все-таки приедет? Что ему сказать?— Понятия не имею.— Когда дело касается семейных проблем, у тебя тьма советов. Просто уму непостижимо! И это у тебя-то, который до сорока восьми лет так и не обзавелся собственной семьей!Сьюзен тут же пожалела о невольно вырвавшихся словах: кто ей дал право разговаривать с ним в таком тоне, ведь он искренне пытается ей помочь.— Извини, — поспешно добавила она. — Я не должна была так говорить, это нечестно.— Да.— Ты принес «травку»?— Нет. Сходить?— Ладно, не надо.Она повертела в руках растерзанный цветок. Пальцы были липкие и пахли зеленью.— Мне хочется поступить правильно. Поэтому я сначала решила поговорить с Марком, но это ни к чему не привело.— Ты поступила правильно.— Как я могу ехать, зная его отношение к этой поездке? Он тут же умчится в Нью-Йорк. Он уже грозился это сделать.— Он не сделает этого, Сьюзен. Он любит тебя.— Сомневаюсь, — усмехнулась она.— Кроме того, — продолжал Берт, — он терпеть не может Дебору.— Жену Лоренса?Берт кивнул.— А ты откуда знаешь?— Он мне сам сказал. Назвал ее сукой и заметил, что она его терпеть не может.— Мне он этого никогда не говорил.— Естественно. Зачем ему давать тебе лишний козырь против отца?Сьюзен улыбнулась: надо же, Марк сообразил назвать так жену Лоренса. Ей это и в голову не пришло. Но улыбка тут же исчезла с ее лица: ей было неприятно слышать, что эта женщина не выносит Марка.Берт вернулся к теме разговора:— Я думаю, что ты должна принять решение, не считаясь с мнением Марка на этот счет. Поступай так, как подсказывает тебе сердце.Сьюзен швырнула остатки цветов в фонтан.— Оно мне пока ничего не подсказывает.Они помолчали.— Может, расскажешь мне все остальное? — наконец спросил Берт.— Что остальное?— Почему ты так боишься встретиться со своим старшим сыном?— С чего ты взял? Я ничего не боюсь.Берт не ответил.— Чего мне бояться?Сьюзен и сама почувствовала, что голос ее дрогнул.— Ты никогда не рассказывала мне о его отце.Боль вернулась. Было такое ощущение, словно в животе сидел, свернувшись клубочком, огромный спрут, а теперь он распрямился, и стало трудно дышать. Сьюзен пожалела, что выбросила цветы, — было чем занять руки.Она встала, подошла к фонтану.— Ты любила его?Сьюзен кивнула. Следовало бы, конечно, ответить, но она не была уверена, что если откроет рот, из него вылетит хоть один звук.— Он бросил тебя? Поэтому ты очутилась в пансионате для матерей-одиночек?Сьюзен покачала головой.— Он ничего не знал, — удалось выдавить ей из себя. — Я не говорила ему, что у меня будет ребенок. — Она обошла вокруг фонтана и вернулась к Берту. — Когда была война в Персидском заливе, не проходило дня, чтобы я не переживала за судьбу моего сына… Нашего с Дэвидом сына.Боялась, что его пошлют туда. Хотя, как бы я об этом узнала, не представляю.— Поэтому тебя было невозможно оторвать от телевизора? Только и делала, помнится, что смотрела новости Си-эн-эн.Берт был прав. Телевизор тогда как магнитом притягивал ее к себе. В колледже, когда у нее случалось окно, она садилась в учительской на оранжевый пластиковый стул, впившись взглядом в экран. Дома ужинала только перед телевизором, а по утрам, не успев принять душ, мчалась включать его.— Господи, с тех пор прошло всего три года, а кажется, пролетела целая жизнь!— Я и тогда любил тебя, ты же знаешь.Сьюзен села рядом с ним на скамейку.— Я тогда страшно хотела, чтобы Израиль победил, — заметила она. — Это моя историческая родина, если помнишь.— Ну как же, как же…Сьюзен, улыбнувшись, отвернулась от Берта.— Странно все-таки. Мне казалось, что стоит мне увидеть сына, я тут же узнаю его. — Она перевела взгляд на землю. — Наверное, думала, что он похож на Дэвида.— В военной форме?Сьюзен снова улыбнулась.— Мы с Дэвидом в свое время выступали против войны во Вьетнаме.— А вы принимали участие в большом марше мира в Вашингтоне в шестьдесят седьмом году?— Да.Берт расхохотался.— Что-то я тебя там не видел.Сьюзен на шутку не ответила — ей не хотелось переводить серьезный разговор в разряд легкомысленных.— Когда я поняла, что беременна, я бросила Дэвида.Замуж я тогда не собиралась. Хотя теперь-то понимаю, что от воспитания, которое вбивалось годами, никуда не денешься.— И ты никогда больше не видела Дэвида?— Никогда.Она не стала рассказывать Берту всего остального, просто не могла говорить о том, что Дэвид завербовался в армию и без вести пропал где-то на полях сражений. Никому не нужный ветеран уже полузабытой всеми войны… Она не стала рассказывать об этом Берту вовсе не потому, что боялась его реакции, нет, просто слова не шли с языка.— И ты никогда не переставала его любить, — заметил он.Это был не вопрос, а лишь констатация факта.— Думаю, да, — сказала Сьюзен, откидывая назад свою черную гриву. — Правда, были в моей жизни периоды, когда я редко о нем вспоминала. Ну, например, когда я вышла замуж за Лоренса и стремилась во что бы то ни стали быть добропорядочной еврейской женой.— Вот бы взглянуть на тебя в то время! — расхохотался Берт.— Или когда я впервые приехала в Вермонт, — продолжала Сьюзен, — полная решимости быть ни от кого не зависимой и всю свою жизнь посвятить лишь работе.— Ну а в остальное время?— Остальное время, похоже, Дэвид занимал, да и всегда будет занимать в моем сердце особое место. Ну, сам понимаешь, первая любовь и прочее… Я добивалась этого долгие годы.— Сьюзен, скажи, неужели все, что ты делаешь, всегда подчинено логике?— Что ты имеешь в виду? — нахмурилась Сьюзен.— Неужели ты никогда не делала что-то по велению сердца, по зову чувств?Сьюзен на секунду задумалась.— А как же! Делала. Когда ушла от Лоренса.— Это не то. Тогда у тебя не было выбора. Тебя приперли к стенке. Я имею в виду другое. Неужели ты никогда не любила просто так?Сьюзен пнула ногой оторванные лепестки.— Любила, — сказала она. — Раз в жизни.На обед Сьюзен приготовила пиццу с двойной порцией сыра — любимое блюдо Марка. Он ел молча. Об утренней перебранке не было сказано ни слова. Может быть, ему нужно время, чтобы все хорошенько обдумать. А может, оно нужно им обоим.— Какие у тебя планы на сегодняшний день? — поинтересовалась Сьюзен, наблюдая, как сын извлек из пиццы кусочек перца и отправил его в рот.— Никаких.— Неужели ничего не задали на дом?— Нет.— Жалеешь, что пропустил первые дни занятий?— Не-а. Ничего интересного не произошло, и потом, мне понравилось гостить у бабушки с дедушкой.— Они тоже были очень рады тебе. Ты для них очень много значишь.— Ага.— Еще положить пиццы?— Не-а. Скажи, моя школьная форма чистая?— Да, вчера постирала, она в твоей комнате.Какая она сегодня вежливая, усмехнулась Сьюзен про себя. В другой раз она ответила бы так: «Если бы ты хоть немного разгреб барахло в своей берлоге, то наверняка увидел бы, что все чистое и выглаженное».— Спасибо.О Господи! Когда сын произносил это слово в последний раз? Сьюзен внезапно охватило чувство вины.— Марк, сегодня утром…Он лишь отмахнулся.— Да ладно, мы все поступаем так, как считаем нужным.— Я еще ничего окончательно не решила.Не ответив, он поднялся из-за стола.— Где моя футбольная форма?— В ящике.Грязную тарелку Марк поставил в раковину.— Ты куда-то уходишь? — спросила Сьюзен.— Ага.Сьюзен встала из-за стола, решив не спрашивать, куда он собрался. Нужно дать ему немного свободы.— Я могу уйти в библиотеку. Нужно подготовиться к занятиям по литературе.— Ага, — ответил Марк и отправился в свою комнату.Сьюзен вымыла тарелки в мыльной воде, ополоснула их и поставила в сушилку. «Что ж, хоть разговаривает со мной, и то хорошо», — подумала она.Час спустя Сьюзен сидела в читальном зале институтской библиотеки. В институте царила какая-то особая тишина, которая всегда бывает перед началом занятий. Ничто не нарушало ее — ни галдящие студенты младших курсов, заскочившие сюда за учебниками, ни старшекурсники, проводящие здесь многие часы в надежде откопать нужный им материал, краткую суть которого им предстоит изложить преподавателю всего за несколько минут. У Сьюзен было такое чувство, что она одна в этом царстве покоя.Высокие потолки и обитые полированными дубовыми панелями стены создавали уют. Когда Сьюзен впервые попала в Кларксбери, именно библиотека привлекла ее — место, где можно найти уединение, обрести душевный покой.Сегодня, однако, это ей не удавалось.Усевшись за стол, Сьюзен принялась листать огромные зеленые тома, выискивая критические материалы на Джеймса Джойса, пытаясь пробудить в себе интерес к этому занятию. Но, не отдавая себе отчета в том, что делает, она машинально переворачивала страницу за страницей, пока не добралась до раздела, озаглавленного «Марши мира».Подумав, решила взять микрофильм на эту тему.Она начала с апреля 1968 года, с демонстрации в Колумбийском университете. Замелькали вырезки из газет.Зачем она читает их? Надеется увидеть фамилию Дэвида?Напомнить себе, что он и в самом деле существовал? Дальше шли фотографии. Написанные от руки плакаты и дети, лица которых разукрашены цветами. Сьюзен быстро двигалась вперед — от прошлого к будущему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57