— Будете завтракать? — спросила Джемма. — На всех хватит. Джейсон всегда говорит, что я его закармливаю. Он до самого обеда не успевает переварить завтрак, правда, Джейс?
Джейсон, уже сидевший за столом, посмотрел поверх газеты на мать и улыбнулся в подтверждение слов Джеммы.
— Спасибо, но…
Перед Мэнди словно по волшебству появилась чашка чая и гарелочка с ее любимыми кофейными бисквитами.
Мэнди приятно удивила хозяйственность и расторопность девушки. Джемма хорошая, Джейсон не заслуживает такой. И все же что-то мешало Мэнди полностью принять ее. Хотя она мила и добра, но…
Мэнди внимательно наблюдала, как умело Джемма наполняет тарелку Джейсона из разных кастрюлек и мисочек: яичница из двух яиц с нерастекшимися желтками; четыре сосиски, обжаренные, но не подгоревшие; три ломтика бекона, ложка жареного картофеля, ложка овсяных хлопьев, пара ложек грибного паштета, несколько тостов — сервировка как в отеле! Увидев завтрак, поданный сыну, Мэнди подумала о том, что была не самой заботливой женой и матерью.
Джейсон счастливо улыбался, но Мэнди не могла порадоваться за него, хотя должна была бы — ведь ему так повезло с девушкой. Но ревность глубоко пустила корни в ее сердце. И дело не только в этом. Джемма относилась к Джейсону как рабыня, готовая выполнить любое его желание, и это раздражало Мэнди. Молодые девушки сейчас более независимы и раскрепощены, чем прежде. И этот процесс неуклонно развивался, но Джемма, казалось, принадлежала к другому времени. Глядя на нее, можно было предположить, что многие поколения вовсе не добивались равенства полов.
— Тебе не следует прислуживать этому лентяю, — заметила Мэнди.
— Ерунда, — пожала плечами Джемма, ероша ему волосы с лукавой улыбкой.
Мэнди взяла бисквит и окунула его в чай, сердясь на себя за то, что испытывает такие мелкие, недостойные чувства.
— Ну так что же все-таки стряслось? — спросил Джейсон, положив в рот кусок яичницы с беконом.
Мэнди проглотила кусочек бисквита и кивнула на свою сумочку, в которой лежали конверты.
— Я решила, что достаточно просидела дома, и хочу вернуться к работе.
— Что? — удивился Джейсон.
— Я собираюсь устроиться на работу.
— Куда? — удивленный, он откинулся на спинку стула.
— Еще не знаю.
— Значит, ты пока не подыскала место?
— Нет, но…
Смех сына неприятно поразил Мэнди. Он так напоминал Пита в этот момент.
— Ты что, рассылаешь запросы по офисам?
— Да, — натянуто улыбнулась Мэнди. — Я просмотрела газету вчера вечером. Есть место секретарши. Я когда-то занималась этим.
— Да, мама, но с тех пор прошло двадцать лет. Теперь в любом офисе компьютеры и прочее оборудование. К тому же сейчас очень трудно получить работу, если у тебя нет опыта.
У Мэнди упало сердце. Она ожидала, что Джейсон порадуется за нее, ободрит — все что угодно, но только не это! Она почувствовала, что готова сдаться, даже не начав.
— Чушь! — заявила вдруг Джемма, положив руки на плечи Мэнди. — У твоей мамы есть деловая хватка. Если она обустроила дом, значит, управится с любым офисом. А что такое компьютер? Просто телевизор с клавиатурой. Каждый идиот может научиться им пользоваться! А что касается опыта…
— Хорошо. — Джейсон поднял руки вверх, принимая аргументы Джеммы. — Но только не расстраивайся, если тебе откажут, ма. С работой сейчас трудно. Совсем не так, как было в твоей молодости.
«Что понимает в молодости этот заносчивый молокосос?» — подумала Мэнди, благодарная Джемме за то, что та поддержала ее.
— Вы не передумали, миссис Эванс? Может, все же позавтракаете? — спросила Джемма.
Мэнди взглянула на Джемму.
— Спасибо. Только без хлопьев, ладно? И пожалуйста, называй меня просто Мэнди, договорились?
В больничном холле, где царила гробовая тишина, Дженет перелистывала старый журнал мод. Она сидела в глубоком кресле, положив ногу на ногу, так что на ее бедрах развернулись красочные глянцевые страницы. Если бы Дженет вчиталась в статью, то наверняка увлеклась бы ею и давно перевернула страницу, чтобы узнать мнение автора о том, «как сделать мужчину счастливым в постели». С тех пор как она в последний раз пыталась сделать Стива счастливым в постели, прошло много времени. Дженет искренне хотела, чтобы ему было хорошо, но их близость имела для нее и чисто практическое значение — забеременеть, — поэтому она не могла избавиться от чувства вины перед Стивом.
Дженет бросила взгляд на парочку, устроившуюся в углу. Женщина то и дело шмыгала носом. Муж обнял ее за плечи и ласково гладил по волосам, стараясь заправить за ухо непослушную прядь.
Смутившись оттого, что наблюдает за столь интимной сценой, Дженет отвела глаза. Ее взгляд рассеянно блуждал по голым стенам, украшенным только часами. Дженет подумала о том, что такие же часы висели в доме ее няни. Маленькой девочкой она лежала, свернувшись калачиком под стеганым пуховым одеялом и притворяясь больной, чтобы пропустить школу. Теперь движение секундной стрелки по циферблату почему-то действовало на нее воодушевляюще. И зачем старушка держала у себя в доме такие часы? Быть старой и слышать, как уходит время, должно быть, было невероятно мучительным для нее.
Стив взял руку жены в свою, и хотя Дженет не сделала ответного движения, но позволила ему сжать свои пальцы в ладони. Она чувствовала, что он пристально смотрит на нее, но не могла встретиться с ним взглядом.
Дверь кабинета распахнулась. Дженет вырвала руку, вскочила и отбросила журнал. Но медсестра кивнула паре в углу, приглашая последовать за собой. Безжалостная улыбка на ее тонких губах не предвещала ничего утешительного. Дженет упорно избегала взгляда Стива. Она боялась увидеть на его лице такое же выражение безысходного отчаяния, какое было на ее собственном. Дженет пугало, что Стив тоже пытается внутренне смириться с их одиноким, бездетным будущим.
Вскоре другая сестра возникла на пороге и назвала их имена, после чего отвела в кабинет доктора. Они были здесь не впервые, но внимание Дженет привлекли новые фотографии на стене. Дети. Новорожденные младенцы. Они жизнерадостно улыбались, демонстрируя победу науки над природой. У Дженет разбегались глаза, как у ребенка в пещере волшебника, когда она пыталась представить, какой из этих детей мог бы быть ее. Если она будет хорошей девочкой, случится чудо. Если им удастся отыскать еще несколько яйцеклеток… Если их удастся оплодотворить… Если эмбрион окажется жизнеспособным… Если…
Впрочем, сейчас Дженет устроили бы даже слова, что они могут попытаться еще раз.
Нетерпеливо ожидая, когда доктор Клеменс вынесет свой приговор, Дженет буравила взглядом его лысую голову, склоненную над столом. Перевернув последнюю страницу медицинской карты, доктор снял очки и поднял на супругов глаза.
— Ну, как ваши дела?
— Вы знаете, — грустно улыбнулась Дженет. — Пока ничего хорошего. Сплошное разочарование.
Стив попробовал взять ее за руку, но Дженет увернулась, Делая вид, что снимает пушинку с блузки. При этом она не сводила напряженных глаз с доктора.
— Что ж, этого следовало ожидать, — тяжело вздохнул доктор, снимая очки. — Но вы решили попробовать еще раз, не так ли?
Дженет и Стив кивнули.
— Теперь, однако, это потребует гораздо более существенных финансовых затрат… — начал доктор.
— Мы понимаем, — прервала его Дженет, — и готовы на любые затраты. Правда, Стив?
В ее глазах читалась мольба.
— Конечно.
— Жаль, что теперь нет вашего прежнего лечащего врача, — сказал доктор Клеменс. — С ним можно было договориться. Обычно это либо удается, либо нет. А с новым у вас отношения не очень-то складываются. Если он откажется покрыть стоимость наркотиков, у нас не будет иного выхода, кроме как…
— Нет! Все в порядке! Мы понимаем. Да, Стив? — Ее муж кивнул. — Мы готовы продолжать, чего бы это ни стоило.
Едва эти слова слетели с губ Дженет, она поняла, что совершила ошибку. Именно этой фразой Стив поразил ее, когда они обсуждали, стоит продолжать или нет. То есть их разговор начался, как обсуждение, но быстро перерос в скандал. Дженет знала — хотя и отказывалась это признать, — что, с грохотом захлопывая дверь спальни перед носом Стива, лишала его самого необходимого в этот момент: своей поддержки. Ей стоило лишь сказать, что она любит его; стоило лишь подойти к нему и обнять. Но что-то удерживало Дженет от этого. Она не могла думать о потребностях Стива. Слишком много проблем навалилось на нее сразу.
— Да, верно, — запоздало подтвердил Стив.
Доктор Клеменс кивнул, понимая гораздо больше, чем предполагала Дженет.
— Хорошо… Во всяком случае, вы знаете, чего ожидать на этот раз — уколы, мучительная ломка…
Дженет и Стив украдкой переглянулись.
— Вы говорите со мной, как с наркоманкой, — рассмеялась Дженет.
— В каком-то смысле доктор прав, — заметил Стив. — С той лишь разницей, что маниакальная тяга у тебя не к наркотикам.
— Полагаю, у каждого человека есть свое маниакальное стремление, — заметил доктор и обратился к Стиву: — Если не ошибаюсь, вы пытались помочь с инъекциями в последний раз?
— Пытался, но…
— Он чересчур чувствительный, — прервала мужа Дженет. — Попробовал один раз, но тут же чуть в обморок не упал. Я так и осталась лежать с иглой в ягодице.
— Ни в какой обморок я не падал!
— Но был очень близок к этому! А потом просидел четверть часа на полу, обхватив голову руками.
— Что ж, — рассмеялся доктор. — Я всегда говорил, что те, кто считает мужчин сильным полом, являются тайными мужененавистниками.
Дженет кивнула.
— Может, на этот раз у вас получится? — спросил Клеменс. — Уверен, Дженет это оценит. Не так ли? — обратился он к ней.
— Я обязательно поставлю вас в известность, если его хватит удар от страха, — усмехнулась Дженет.
— Итак, — начала Карен, оборачиваясь от доски к классу. — Как вы считаете, что поэт хотел сказать в этом стихотворении? Какую мысль он стремится донести до читателя?
Дюжина рук взметнулась вверх, и среди них рука Баррета. Карен заметила это, но вызвала Джонса.
— Речь идет о Брюсе Гробелларе, мисс?
В классе раздался дружный смех. Карен помедлила, пока он не стих.
— Что ты имеешь в виду, Джонс?
— Ну… взятки и все такое.
— Отчасти ты прав, — улыбнулась она. — Но поэт не думает о каком-то конкретном вратаре. Ему важно отношение. Речь здесь о профессионализме и его оборотной стороне — о любви к игре.
— Мисс?
— Да, Баррет? — смутилась Карен.
— Почему женщины не любят футбол?
Она внимательно посмотрела на. него, словно изучая неизвестный объект под микроскопом. Баррет был заводилой в классе, неформальным лидером «8Т», головной болью для учителей. Этот парень с бритой головой и мертвыми глазами был неприятен Карен. В его взгляде всегда сквозила пустота. И голос был таким же тусклым и неживым. Баррет казался персонажем из фильма ужасов: старик, который при помощи дьявольской силы завладел внешней оболочкой подростка. Карен едва удавалось скрыть отвращение, когда она говорила с ним.
— Некоторые любят.
— Да, мисс. Но ведь вы — нет? Я хочу сказать… Вы не любите футбол. А что-нибудь другое вы любите? Например, театр, книги, ну и все такое.
— Не понимаю, к чему ты клонишь.
— Почему вы выбрали именно это, мисс? — спросил он, убедившись, что внимание всех одноклассников приковано к нему. — Почему вы не выбрали, стихотворение о женщинах?
— О женщинах?
— Да.
В классе воцарилась мертвая тишина.
— Вы курите, мисс?
— Прости? — вскинула брови Карен.
Ученики захихикали, и она, поняв, что проиграла это сражение, быстро переменила тему.
Карен выбрала для обсуждения стихотворение Саймона Армитажа «Вратарь с сигаретой» прежде всего для того, чтобы заинтересовать бандитскую часть класса, попытаться достучаться до них, показать, что поэзия — это не только романтическая болтовня о высоких чувствах; она имеет непосредственное отношение к жизни. Наверное, она допустила ошибку. Эти дети невосприимчивы к искусству. В них заложен ген, не позволяющий увидеть красоту в культурных ценностях. Они толстокожи от природы, как носороги. Это приводило Карен в отчаяние. Порой ей хотелось, чтобы с Барретом стряслось что-нибудь ужасное, чтобы он куда-то исчез и перестал разлагать класс, как раковая опухоль, подтачивающая организм изнутри. Из-за него Карен не удавалось достучаться до сознания остальных детей, вложить им в головы то, что так много значило для нее самой.
Карен так нуждалась в обществе Крис, потому что у них были одни и те же ценности. Крис умела радоваться хорошей пьесе, книге, музыке, фильму. Это сходство вкусов было чрезвычайно важно для Карен. Не менее важно, чем сексуальная сторона их отношений.
Во время перемены Карен стояла у окна в учительской и, пока закипал чайник, смотрела на мальчишек, играющих в футбол, и думала о том, что произошло накануне ночью. О Сьюзи и ее ребенке, разговоре с Мэнди и, наконец, о споре с Крис. И где здесь поэзия? Искусство? Все это просто жизнь. Так, может, Барреты, которых в этом мире большинство, правы? Нет, все же надо надеяться, что это не так и в жизни есть какой-то смысл.
Карен невольно улыбнулась, вспомнив стихотворную строчку, сразу запомнившуюся ей: «Он таков, каков есть, и делает то, что ему нравится… »
Стихи заставили Карен задуматься. Ей очень хотелось поступать в жизни именно так. Быть смелой, независимой, избавиться от страхов и неуверенности. Она глубоко вздохнула. Если бы Крис понимала это! Но это невозможно. Кроме того, теперь сама она связана словом, ибо обещала Крис поговорить с родителями.
Скоро…
Карен посмотрела вниз и, вздрогнув, отпрянула от окна в тот момент, когда чайник, щелкнув, выключился.
Слишком поздно. Она уже дала слово.
Дорин стояла у окна, когда подъехала машина, и, прежде чем Сьюзи успела передать малыша на руки Джо, Бобби сбежал с крыльца, чтобы помочь им.
— Привет, дорогая, — сказал он, вынимая из багажника дорожную сумку. — Как поживает мой маленький приятель?
— Отлично, — гордо отозвался Джо, повернув спеленутого малыша лицом к Бобби. — Проспал всю дорогу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48