Дверь за ним заперли. Но и на этот раз Камбэй громко рассмеялся — теперь уже в полной тьме. А затем, нащупав рукой стену, он прислонился к ней спиной и заговорил нараспев, как будто читал стихотворение, в строчках которого звучало лишь презрение к самому себе:— Я ухитрился попасть в ловушку, подстроенную Мурасигэ. Что ж, что ж… В наше время повсюду дурные нравы.Пленник догадывался, что находится неподалеку от оружейной палаты. Пол в темнице был застлан грубыми суковатыми досками. Камбэй прошел вдоль всех четырех стен, ощупывая их, и прикинул, что площадь комнаты примерно десять цуто.«И все-таки Мурасигэ достоин сожаления, — подумал он. — Ну чего он добьется, заточив меня в подземелье?»Камбэй, скрестив ноги, уселся посередине комнаты, прямо на голом полу. Вскоре он почувствовал, что начинает замерзать, но ни мебели, ни циновок в темнице не было.Вдруг его осенило: да у него же забыли отобрать малый меч! И Камбэй возблагодарил судьбу за милость, ведь теперь в крайнем случае он окончит жизнь достойно.Камбэй уже основательно продрог, но дух его оставался неукротимым. В юности он много и самоотверженно предавался медитации, был ярым приверженцем дзэн-буддизма и сейчас мог не без пользы провести время. «И все-таки хорошо, что сюда отправился именно я, — подумал Камбэй. — Если бы в плен угодил Хидэёси, нынешняя небольшая беда могла бы обернуться великим несчастьем».В этот момент ему в лицо ударил луч света — в комнате приоткрыли окно. Когда его глаза немного привыкли, он разглядел, что через решетку за ним наблюдает какой-то мужчина.— Ну что, Камбэй, замерз? — раздался голос Араки Мурасигэ.Камбэй с наигранным равнодушием произнес:— Да нет, меня еще согревает выпитое сакэ. Но к полуночи я, должно быть, и впрямь продрогну. Однако можете не сомневаться: если князь Хидэёси узнает о том, что Куроду Камбэя заморозили до смерти, то на заре непременно придет сюда и вскоре выставит вашу голову у ворот, на холодке. Мурасигэ, вы ведь не дурак! Чего вы добиваетесь, заточив меня здесь?Мурасигэ не знал, что и ответить. Он понимал, насколько постыдно поступает, но не нашел ничего лучшего, как презрительно рассмеяться:— Ну-ка, не скули, Камбэй! Говоришь, я дурак? Нет, братец, это ты как самый последний дурак угодил в ловушку.— Ругательства вам не помогут. Попробуйте-ка лучше призадуматься над тем, что происходит.Мурасигэ ничего не ответил, и Камбэй заговорил вновь:— Вы, конечно, считаете, будто я послан сюда с коварным умыслом погубить вас, да только не в моих правилах прибегать к подобного рода трюкам. Мне никогда не доставляло удовольствия злоумышлять против тех, с кем я дружен. Поэтому, обеспокоившись положением, в которое попали вы и князь Хидэёси, я прибыл сюда, причем, заметьте, один, без сопровождения. Неужели вы не можете этого понять? Неужели способны пренебречь дружбой князя Хидэёси и самурайским долгом вассала?Помолчав немного, Мурасигэ принялся запальчиво приводить новые доводы в свое оправдание:— О дружбе и чести можно восторженно рассуждать только в мирное время. А сейчас война! Страна охвачена смутой, и теперь все не так, как прежде. Если сам не плетешь интриг, то их непременно плетут против тебя, если не подличаешь, то с тобой обращаются подло. Мир так жесток, что убить или быть убитым сейчас проще, чем взять в руку палочки для еды. Вчерашний союзник сегодня становится врагом, и будь он прежде хоть трижды другом, его нужно схватить и бросить в темницу. Такова суровая правда жизни. Кстати, я еще не совсем истребил в себе жалость, потому и не убил тебя до сих пор.— О, теперь я понимаю, как вы относитесь к жизни, войне и понятию чести. Вы так же слепы, как и многие в наши дни. Мне больше не о чем с вами говорить. Валяйте! Уничтожайте самого себя!— Что такое? Ты смеешь утверждать, будто я слеп?— Совершенно верно, однако я все равно еще не утратил прежней симпатии к вам. И хочу напоследок открыть вам кое-что.— Что такое? У клана Ода есть тайные планы?— Да нет, я совсем не то имел в виду. Вы глубоко несчастный человек, Мурасигэ. Хотя ваша смелость не вызывает сомнений, вам, к сожалению, неведомо, как жить — и как выжить — в наше время и в нашей стране. У вас нет ни малейшего желания попробовать хоть что-то изменить. Человеческого достоинства у вас куда меньше, чем у простого горожанина или земледельца. И вы еще называете себя самураем!— Да как ты смеешь говорить такое! Выходит, я и не человек!— Верно. Вы зверь в человеческом облике.— Ну-ка, повтори!— Давайте-давайте! Разозлитесь как следует! Все равно это обернется против вас же… Но послушайте, Мурасигэ, если люди, живущие в мире, утратят чувство чести и преданности, они станут зверями. Задумайтесь: мы сражаемся друг с другом, а пламя всеобщей ненависти никак не гаснет. И что же теперь, уповать только на силу, злость и коварство и позабыть о чести и сердечности? Поступив так, вы станете врагом не только Нобунаги, но и всего рода человеческого, проклятием всей земли. И поскольку я убежден в том, что вы именно таков, я буду рад отсечь вам голову.Замолчав, Камбэй услышал за окном гул голосов. Оказывается, Мурасигэ окружили вассалы и оруженосцы и принялись кричать, перебивая друг друга:— Убейте его!— Нет, наш господин, позвольте мы убьем его сами!— Такое оскорбление нельзя стерпеть!— Спокойнее, самураи, спокойнее!Судя по всему, приближенные Мурасигэ расходились во взглядах на грядущую судьбу Камбэя. Одни требовали убить его на месте, другие уверяли товарищей в том, что из этого ничего путного не выйдет, меж тем как сам Мурасигэ не мог ни на что решиться.В конце концов возобладало мнение тех, кто считал, что спешить с убийством Камбэя нет никакой необходимости, и Мурасигэ удалился в окружении своих воинов.Когда голоса и шаги стихли вдали, Камбэй задумался. Да, знамя восстания уже поднято, на сей счет не оставалось ни малейших сомнений, однако среди воинов нет полного согласия: одни прямо-таки рвутся в бой против вчерашних союзников, тогда как другие всерьез подумывают о том, что с кланом Ода лучше все-таки не ссориться. А войско, лишенное единства, не может представлять серьезной угрозы.Но, как ни говори, а Мурасигэ прогнал послов князя Нобунаги и принялся усиленно готовиться к войне. А сейчас вот бросил в темницу и его, Камбэя. Значит, военачальник сделал окончательный выбор. «Какая жалость», — подумал Камбэй. Нет, не на свою судьбу он сейчас сетовал, а на невежество и тупость Мурасигэ. Уходя, тот захлопнул окошко, но Камбэй успел заметить, что на пол его темницы упал какой-то клочок бумаги. Он на ощупь отыскал и подобрал его, но прочитать написанного, естественно, не смог: в помещении царила такая тьма, что собственных рук было не разглядеть.Однако на следующее утро, когда через неплотно прикрытое окно просочился слабый свет, он вспомнил об этой записке и прочитал ее. Это оказалось письмо Одэры Масамото, адресованное Араки Мурасигэ.
«Тот самый наглец, о котором мы с вами недавно беседовали, приехал ко мне, чтобы уговорить отказаться от наших планов. Я ввел его в заблуждение, сказав, будто хочу вначале выслушать ваше мнение, так что он, вероятно, вскоре прибудет к вам в крепость. Человек этот очень опасен, не стоит оставлять его в живых. Надеюсь, что вы воспользуетесь подходящей возможностью и избавите мир от этой неприятной персоны».
Потрясенный Камбэй взглянул на дату под письмом. Да, оно и впрямь отправлено в тот же день, когда он вел переговоры с Масамото, а затем покинул крепость Готяку.— Что ж, выходит, он отправил это письмо вдогонку за мной, — пробормотал Камбэй. — Какое вероломство! А все-таки интересная штука — жизнь! — Он говорил вслух, сам того не замечая. Звуки его голоса глухо, как в пещере, разносились по всей темнице. — Очень интересная штука!Ему предстоит еще не раз столкнуться с истиной и ложью, испытать избыток чувств и душевную пустоту, пережить горе и радость и проникнуться верой и смятением. Это и означает жить на свете. Однако на несколько недель Камбэй оказался оторван от мира, а значит, и от жизни.
Войска, окружившие крепости Итами, Такацуки и Ибараги, были готовы в любое мгновение нанести удар. Тем не менее из ставки Нобунаги на горе Амано такого приказа все не поступало. Воины и командиры уже начали терять терпение.— По-прежнему ничего? — спрашивали они друг у друга.Задал этот вопрос и Нобунага, причем уже во второй раз за день. Однако ожидал он прямо противоположного известия, чем его воины. Князя всерьез тревожило положение клана Ода, причем не только в западных и восточных провинциях, но и в столице. Нобунаге хотелось во что бы то ни стало избежать войны в своем родном краю.Всякий раз, когда в душе у Нобунаги поселялось беспокойство, ему не терпелось повидаться с Хидэёси. Будь такая возможность, он бы вообще его от себя никуда не отпускал. Совсем недавно Хидэёси сообщил ему, что Камбэй отправился на переговоры к своему бывшему князю Масамото, а оттуда намеревался поехать в Итами и постараться убедить Мурасигэ отказаться от восстания, и просил Нобунагу еще на некоторое время отложить штурм мятежных крепостей.— Не слишком ли он уверен в своих силах? — заметил по этому поводу Нобунага. — Впрочем, Хидэёси умеет добиваться своего.Но, как ни взывал Нобунага к голосу собственного разума, нетерпение, царившее в его ставке, становилось все более и более томительным. Военачальники уже не скрывали раздражения и бранили Хидэёси за недомыслие:— Почему Хидэёси послал именно этого человека! Да кто, в конце концов, такой этот Камбэй? По происхождению он вассал того самого Одэры Масамото, который вместе с Мурасигэ, предав нас, заключил союз с кланом Мори и поднял знамя восстания в западных провинциях. Как же можно было поручать такое важное дело Камбэю?Некоторые не ограничивались обвинениями Хидэёси в недальновидности и намекали, будто и сам он ищет союза с кланом Мори.Меж тем постоянно поступающие донесения не приносили никаких обнадеживающих известий. Не поддавшийся на уговоры Камбэя Одэра Масамото держался по отношению к Нобунаге все более и более враждебно. Он во всеуслышание рассуждал о том, что в западных провинциях позиции клана Ода крайне слабы. Более того: в последние дни между ним и кланом Мори то и дело сновали гонцы.Наконец терпение Нобунаги иссякло.— Действия Камбэя — это заведомо ложная уловка, — заявил он. — Пока мы сидим сложа руки в ожидании вестей от этого недостойного человека, враг объединяет против нас силы и крепит оборону. Если так будет продолжаться, то к тому моменту, когда мы решимся на наступление, ситуация станет для нас безнадежной.Тут-то и пришло известие от Хидэёси: Камбэй все еще не вернулся, и о его судьбе нельзя сказать ничего определенного. В письме Хидэёси сквозило отчаяние. Нобунага прищелкнул языком, а затем отшвырнул шкатулку с письмом в сторону.— Только напрасно потеряли время, — горестно произнес князь и яростно взревел: — Эй, люди! Немедленно напишите Хидэёси! Приказываю ему явиться сюда безотлагательно! Ни мгновения на сборы!Затем, отыскав взглядом Сакуму Нобумори, Нобунага спросил:— Такэнака Хамбэй, я знаю, лечился в храме Нандзэн в Киото. Он все еще там?— Полагаю, что да, — ответил вассал.— Что ж, отправляйся туда, — резко бросил князь, — и передай Хамбэю мой приказ: Сёдзюмару, сына Куроды Камбэя, что находится у него в крепости в качестве заложника, незамедлительно обезглавить и голову послать отцу в крепость Итами.Нобумори низко поклонился. Все присутствующие онемели от страха: безудержный гнев Нобунаги мог обрушиться на любого из них. Слишком долго сохранял Нобунага несвойственное ему терпение, и теперь его захлестнула волна ярости: уши его побагровели, а на лице застыло жестокое выражение.— Мой господин, прошу вашего внимания, — нарушил тишину один из вассалов.— В чем дело, Кадзумасу? Ты смеешь противиться мне?— Как смею я противиться вам, мой господин? Хотел бы только спросить, почему вы, не задумавшись ни на мгновение, отдали приказ убить сына Куроды Камбэя? Почему не захотели взвесить все обстоятельства?— Мне нечего взвешивать: Камбэй — изменник, это совершенно ясно. Он притворился, будто хочет убедить Одэру Масамото и Араки Мурасигэ, и тем самым вынудил меня воздерживаться от боевых действий на протяжении последних десяти дней. Да и сам Хидэёси понял, что Камбэй обвел его вокруг пальца.— Но не следует ли все же истребовать у князя Хидэёси полный отчет, прежде чем казнить сына Камбэя?— Сейчас идет война, и процедуры мирного времени не годятся. Я вызвал сюда Хидэёси, но вовсе не затем, чтобы выслушивать его мнение. Я потребую у него отчета о том, как и почему он дал себя провести, — отрезал Нобунага. — Поторопись с исполнением приказа, Нобумори.— Да, мой господин. Я передам его Хамбэю, как вы велели.Нобунага меж тем становился все мрачнее. Повернувшись к писцу, он нетерпеливо спросил:— Ну что, готово письмо к Хидэёси?— Да, мой господин. Угодно вам прочитать его?Нобунага мельком взглянул на бумагу и тут же передал ее гонцу, приказав отправляться в Хариму.Но прежде чем гонец успел удалиться, один из слуг объявил:— Только что прибыл князь Хидэёси!— Как? Хидэёси уже здесь? — Нобунага все еще гневался, но было видно, что эта новость его обрадовала.И вот, уже издали, донесся голос Хидэёси, весело и беззаботно с кем-то переговаривавшегося на ходу. Нобунага тут же попытался напустить на себя прежний грозный вид, но гнев таял у него в груди, как лед под солнечными лучами, и тут уж он не мог ничего с собою поделать.Хидэёси вошел в комнату, поздоровался с присутствующими военачальниками, учтиво опустился на колени перед Нобунагой, а затем взглянул князю прямо в глаза.Нобунага безмолвствовал. Князь отчаянно боролся с собой, пытался показать, будто невероятно разгневан. Подобного обращения не выносили даже члены княжеского семейства. Такие прославленные военачальники, как Кацуиэ и Нобумори, покрывались смертельной белизной, а пожилые полководцы Нива и Такигава терялись и принимались бормотать какие-то жалкие оправдания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174