https://wodolei.ru/catalog/rakoviny/nad-stiralnoj-mashinoj/
Донесения о передвижении войск в горной области вынудили Кацуиэ остановиться и перестроить своих людей в боевое порядки. Идти дальше он не мог, пока эти донесения не будут подтверждены или опровергнуты.Согласно другим, больше похожим на слухи вестям воинов Хидэёси видели в окрестностях Фувы. Волосы на голове у Кацуиэ и у его людей встали дыбом. Пытаясь представить себе численность и возможную тактику противостоящего им войска, они мрачнели, мысли их становились чернее тучи.Войско внезапно остановилось на берегу реки Иби. Кацуиэ с приближенными провел короткий военный совет в деревенском храме, надежно упрятанном в лесной чаще. Пробиваться с боем или отступать? Вопрос сейчас стоял так. Одним из возможных решений было бы временное отступление с тем, чтобы удержать Киёсу и заполучить в свои руки малолетнего Самбоси. А затем можно было объявить о злодеяниях Хидэёси, объединить других соратников и вновь выступить в поход, но с новыми силами. С другой стороны, войско Кацуиэ и само по себе было велико, а ему как самураю доставило бы огромное удовольствие пробиться сквозь вражеские заслоны, одержав над Хидэёси молниеносную победу.Взвешивая обе возможности, приверженцы Кацуиэ пришли к выводу, что первое решение означает затяжную войну, тогда как второе, независимо от исхода сражения, повлечет за собой быстрое разрешение опасной напряженности. Хотя в этом случае нельзя было исключать того, что вместо мгновенной победы над Хидэёси и его войском они сами потерпят сокрушительное поражение.Не следовало упускать из виду, что горная местность к северу от Сэкигахары была словно предназначена для того, чтобы устраивать засады. Вдобавок войско, которое Хидэёси наверняка удалось собрать в Нагахаме, уже не представляло собой, как недавно, жалкого отряда в несколько сотен человек. Союзниками или вассалами Хидэёси были владельцы небольших крепостей, рассеянных в южной части Оми, по Фуве и Ёро, могущественные провинциальные семьи и бесчисленные сельские самураи. Клан Сибата в этих краях ни на кого опереться не мог.— Противостояние Хидэёси в здешних местах кажется мне не слишком удачным замыслом. Стремительно вернувшись домой из Киёсу, он наверняка рассчитывал получить именно такое преимущество. Думаю, не следует рисковать, вступая с ним в бой здесь, на навязанных им условиях, — сказал Кацуиэ, вторя уже высказавшим свои суждения.Гэмба в ответ на это презрительно рассмеялся:— Если ты хочешь выставить себя на посмешище как человек, испугавшийся жалкого Хидэёси, то лучшего решения не найти.На любом военном совете предложения избрать оборонительную тактику звучат менее убедительно, чем призывы к наступлению. Слова Гэмбы оказали сильное воздействие на участников совета. Его беспримерная отвага, высокое положение в клане и добрые чувства, которые питал к нему Кацуиэ, — все это необходимо было принять во внимание.— Пуститься в бегство, едва завидев врага, не обменявшись с ним ни единым выстрелом, — такое наверняка погубит доброе имя клана Сибата, — заявил один из военачальников.— Другое дело, если бы мы приняли такое решение заранее, еще не выступив из Киёсу.— Князь Гэмба прав. Когда люди прослышат, что мы забрались в такую даль, а потом, испугавшись неприятеля, повернули обратно, мы станем посмешищем на долгие века.— Как насчет того, чтобы отступить, обороняясь в движении?— В конце концов, воины — это только воины, а командир у них и вовсе — Обезьяна.Все, кто моложе, один за другим выступали в поддержку Гэмбы.Единственным, кто до сих пор не огласил своего мнения, оставался Мэндзю Сёскэ.— А ты, Сёскэ, что скажешь?Кацуиэ редко интересовался мнением Сёскэ. К тому же в последнее время тот был у него в немилости и редко осмеливался заговорить первым. Сейчас он без особых размышлений ответил:— Полагаю, что Гэмба прав.Среди молодых воинов с горячей кровью, рвущихся в бой, Сёскэ слыл человеком хладнокровным и даже, несмотря на молодость, трусоватым. Теперь он прямо поддержал дерзкий план Гэмбы.— Если даже Сёскэ настроен решительно, то нам надо последовать предложению Гэмбы и пробовать пробиться вперед, не страшась возможных засад. Едва переправившись через реку, мы вышлем вперед лазутчиков и станем продвигаться без спешки. Предосторожность и предусмотрительность не помешают. Пусть первыми выступят пешие воины, а следом за ними копьеносцы. Что касается стрелков, им надлежит идти во главе замыкающего отряда. Когда противник в засаде, от ружейного огня мало проку. А если лазутчики обнаружат присутствие врага и сумеют подать сигнал, следует немедленно ударить в барабан, не выказывая перед лицом врага и тени робости. Полковым командирам следует ждать моих приказов.Определив, в какую сторону идти, войско переправилось через реку Иби безо всяких затруднений. И двинулось далее, на Акасаку. По-прежнему о враге ничего не было слышно.Лазутчики и передовые дозоры ушли далеко вперед и уже находились в окрестностях деревни Таруи. И здесь они не заметили ничего подозрительного.На дороге показался одинокий путник. Воинам дозора, насторожившимся при его появлении, удалось захватить его и допросить. Под угрозой пыток и казни у незнакомца быстро развязался язык; от услышанного пришли в замешательство сами мучители.— Если вы спрашиваете меня, видел ли я на дороге людей князя Хидэёси, то отвечаю: да, видел. Сегодня рано утром в окрестностях Фувы, а потом еще раз, проходя через деревню Таруи.— Сколько там было воинов?— Точно сказать не могу, наверняка — несколько сотен.— Несколько сотен?Лазутчики переглянулись. Отпустив путника, они поспешили с донесением к Кацуиэ.Полученные новости были неожиданны. Вражеский отряд оказался настолько малочисленным, что Кацуиэ и его люди почуяли подвох. Так или иначе, был отдан приказ продолжать движение вперед, и войско тронулось. Как раз в это мгновение доложили, что к ним скачет посланец от Хидэёси. Когда гонец прибыл, Кацуиэ со своими вассалами с изумлением увидели перед собой не тяжеловооруженного воина, а юношу, почти мальчика, в шелковом плаще и ярком цветастом кимоно. Даже поводья его лошади были украшены какими-то искусственными цветочками.— Меня зовут Ики Ханситиро, — заявил юноша. — Я младший оруженосец господина Хидэкацу. Я прибыл, чтобы предложить князю Кацуиэ услуги в качестве проводника.С такими словами Ханситиро проехал мимо лазутчиков, немало удивившихся его появлению. Лишь пропустив юношу, командир лазутчиков спохватился, окликнул его, затем погнался за ним в такой растерянности, что чуть не свалился с лошади.Кацуиэ и его приближенные недоверчиво и подозрительно уставились на юношу. Они были настроены на решительную схватку, а сейчас их воля к борьбе таяла на глазах. Конечно, копья и стволы ружей сверкали на солнце по-прежнему грозно. Посреди этого великолепия изящно одетый юноша с достоинством спешился и почтительно поклонился.— Оруженосец господина Хидэкацу? Понятия не имею, кто он такой и что бы это могло значить, однако приведите его сюда. Я с ним потолкую, — сказал Кацуиэ.Кацуиэ стоял под деревом на обочине, нетерпеливо пританцовывая на траве. Затем он распорядился принести походный стул. Изо всех сил стараясь скрыть волнение, владеющее им и его приближенными, он предложил юноше сесть.— У тебя ко мне послание?— Вы, должно быть, устали, возвращаясь домой по такой жаре, — ответил Ханситиро, показывая тем, как хорошо он воспитан.Как ни странно, он говорил словами, которыми приветствуют путника в мирное время. Достав письмо из корзины, перекинутой на алой ленте через плечо, юноша продолжил:— Князь Хидэёси посылает вам приветствие. — И он передал письмо Кацуиэ.Кацуиэ, по-прежнему настороженный, взял письмо, но не стал сразу распечатывать. Щурясь на ярком солнце, он уставился на Ханситиро:— Так ты утверждаешь, будто ты оруженосец господина Хидэкацу?— Да, мой господин.— А что, господин Хидэкацу в добром здравии?— Да, мой господин.— Должно быть, он уже совсем взрослый.— В этом году ему исполняется семнадцать лет, мой господин.— Как быстро летит время! Давненько я его не видел.— Сегодня отец велел ему доехать до деревни Таруи, чтобы приветствовать вас.— Неужели?Кацуиэ был изрядно озадачен. Он грузно откинулся на сиденье, и камешек, оказавшийся под одной из ножек, раскололся на кусочки под тяжестью его тела. Хидэкацу был сыном Нобунаги, усыновленным Хидэёси.— Приветствовать — кого? — на всякий случай переспросил Кацуиэ.— Вас, ваша светлость, кого же еще!Прикрыв лицо веером, Ханситиро позволил себе рассмеяться. Он был еще совсем подростком, поэтому оказался не в силах совладать со своими чувствами.— Меня? Он приехал сюда приветствовать меня? — Кацуиэ все еще не мог поверить.— Сперва прочитайте письмо, мой господин, — учтиво посоветовал Ханситиро.Кацуиэ пребывал в таком смятении, что успел начисто забыть о письме, которое по-прежнему держал в руке. Пока он, рассеянно кивая, вчитывался в строчки, на его лице отражалось множество сменяющих друг друга чувств. Автором письма был вовсе не Хидэкацу. Судя по почерку, его собственноручно начертал Хидэёси. Тон был весьма дружествен и чистосердечен.
«Дорога из северного Оми в Этидзэн, несомненно, хорошо вам знакома, потому что вам не раз доводилось проезжать по ней в обе стороны. Тем не менее я посылаю своего приемного сына Хидэкацу, чтобы он проводил вас. Кое-кто, не имея на то оснований, поговаривает, будто Нагахама представляет собой превосходное укрепленное место, чтобы воспрепятствовать вашему возвращению. Однако не будем придавать значения вздорной молве. Чтобы окончательно опровергнуть и развеять ее, я посылаю вам в проводники своего приемного сына, и вы можете оставить его в заложниках до тех пор, пока не почувствуете себя в полной безопасности. Мне хотелось бы самому встретить вас в Нагахаме и дать пир в вашу честь, но после возвращения из Киёсу я так и не сумел полностью выздороветь…»
Слова гонца и содержание письма поневоле вызвали у Кацуиэ раскаяние. Он не мог не сравнивать собственную подозрительность с великодушием, проявленным Хидэёси. До сих пор он страшился всевозможных хитростей и козней со стороны Обезьяны, а сейчас почувствовал сильнейшее облегчение. Давным-давно за ним закрепилась слава непревзойденного полководца, а что касается его умения плести интриги, то оно было общепризнанно; стоило Кацуиэ что-либо затеять, как люди говорили: он опять взялся за свое. Сейчас он даже не потрудился скрыть подлинные чувства за обычной маской. Он умел признавать свои ошибки — именно за это его в последние годы жизни ценил Нобунага — наряду с отвагой, преданностью и умением мыслить масштабно. Все шло на пользу великому делу клана Ода. Поэтому Нобунага облек Кацуиэ высоким доверием, назначив его главнокомандующим в северной войне, одарил большим уделом, подчинил множество самураев и целиком и полностью доверял. Сейчас, когда князя Оды не стало, Кацуиэ тосковал по нему, знавшему и понимавшему его лучше, чем кто другой, и полагал, что на свете не осталось никого, кому можно было служить, на кого можно было опереться в своих сомнениях.Внезапно тронутый полученным от Хидэёси письмом, он в мгновение ока переменил отношение к былому заклятому сопернику на противоположное. Внезапно он осознал, что их взаимная враждебность исходит от его собственной подозрительности и недоверчивости.За минуту Кацуиэ полностью переменился:— Теперь, когда нашего Нобунаги не стало, Хидэёси является тем человеком, которому мы можем во всем довериться.Тем же вечером он самым дружественным образом коротал время с Хидэкацу. На следующий день в сопровождении высокородного юноши он проследовал через Фуву и вошел в Нагахаму. По-прежнему он был полон новым чувством преданности по отношению к Хидэёси.Но уже прибыв в Нагахаму и вместе со своими старшими соратниками проводив Хидэкацу до крепостных ворот, он испытал еще одно сильное потрясение, обнаружив, что самого Хидэёси давным-давно нет в Нагахаме. Он уехал в Киото и занимался там какими-то важными государственными делами!— Хидэёси снова обвел меня вокруг пальца! — в ярости вскричал Кацуиэ.Прежняя подозрительность овладела им, и он спешно выступил вместе с войском в родной Этидзэн.
Наступил конец седьмого месяца. Во исполнение собственного обещания Хидэёси передал крепость, город и край Нагахама Кацуиэ, который в свою очередь отдал их своему приемному сыну Кацутоё.Кацуиэ все еще не мог понять, почему на большом совете Хидэёси настоял на передаче крепости именно Кацутоё. И никто из участников тогдашнего совета, не говоря о простом народе, не насторожился, узнав об этом условии, и не задумался, что бы оно могло значить.У Кацуиэ был еще один приемный сын, Кацутоси, в этом году ему исполнялось пятнадцать лет. Приверженцы клана Сибата, небезразличные к собственному будущему, постоянно жаловались на то, что если отношения между Кацуиэ и Кацутоё со временем не улучшатся, то это угрожает существованию клана.— Кацутоё такой нерешительный, — жаловался Кацуиэ. — Он ничего не в силах предпринять с должной ясностью и недвусмысленностью. Он даже не рад тому, что я признал его своим сыном. А Кацутоси, напротив, относится ко мне с истинной любовью и считает родным отцом.Но хоть и любил Кацуиэ своего приемного сына Кацутоси куда сильнее, чем Кацутоё, к Гэмбе он был привязан еще больше. Чувство к Гэмбе превышало не только родственную, но и родительскую любовь; сам Кацуиэ и не думал скрывать свою приязнь. С большой симпатией относился он и к младшим братьям Гэмбы — Ясумасе и Кацумасе — и назначил обоих комендантами стратегически важных крепостей, хотя им еще не исполнилось тридцати.Так хорошо относились друг к другу глава клана и его приверженцы и родичи, что только Кацутоё выпадал из этого круга, явно недолюбливая приемного отца и братьев Сакума.Однажды, во время празднования Нового года, произошел такой случай. Родичи и соратники пришли поздравить Кацуиэ. Полагая, что первая здравица будет произнесена в его честь, Кацутоё вышел в первый ряд и почтительно опустился на колени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174
«Дорога из северного Оми в Этидзэн, несомненно, хорошо вам знакома, потому что вам не раз доводилось проезжать по ней в обе стороны. Тем не менее я посылаю своего приемного сына Хидэкацу, чтобы он проводил вас. Кое-кто, не имея на то оснований, поговаривает, будто Нагахама представляет собой превосходное укрепленное место, чтобы воспрепятствовать вашему возвращению. Однако не будем придавать значения вздорной молве. Чтобы окончательно опровергнуть и развеять ее, я посылаю вам в проводники своего приемного сына, и вы можете оставить его в заложниках до тех пор, пока не почувствуете себя в полной безопасности. Мне хотелось бы самому встретить вас в Нагахаме и дать пир в вашу честь, но после возвращения из Киёсу я так и не сумел полностью выздороветь…»
Слова гонца и содержание письма поневоле вызвали у Кацуиэ раскаяние. Он не мог не сравнивать собственную подозрительность с великодушием, проявленным Хидэёси. До сих пор он страшился всевозможных хитростей и козней со стороны Обезьяны, а сейчас почувствовал сильнейшее облегчение. Давным-давно за ним закрепилась слава непревзойденного полководца, а что касается его умения плести интриги, то оно было общепризнанно; стоило Кацуиэ что-либо затеять, как люди говорили: он опять взялся за свое. Сейчас он даже не потрудился скрыть подлинные чувства за обычной маской. Он умел признавать свои ошибки — именно за это его в последние годы жизни ценил Нобунага — наряду с отвагой, преданностью и умением мыслить масштабно. Все шло на пользу великому делу клана Ода. Поэтому Нобунага облек Кацуиэ высоким доверием, назначив его главнокомандующим в северной войне, одарил большим уделом, подчинил множество самураев и целиком и полностью доверял. Сейчас, когда князя Оды не стало, Кацуиэ тосковал по нему, знавшему и понимавшему его лучше, чем кто другой, и полагал, что на свете не осталось никого, кому можно было служить, на кого можно было опереться в своих сомнениях.Внезапно тронутый полученным от Хидэёси письмом, он в мгновение ока переменил отношение к былому заклятому сопернику на противоположное. Внезапно он осознал, что их взаимная враждебность исходит от его собственной подозрительности и недоверчивости.За минуту Кацуиэ полностью переменился:— Теперь, когда нашего Нобунаги не стало, Хидэёси является тем человеком, которому мы можем во всем довериться.Тем же вечером он самым дружественным образом коротал время с Хидэкацу. На следующий день в сопровождении высокородного юноши он проследовал через Фуву и вошел в Нагахаму. По-прежнему он был полон новым чувством преданности по отношению к Хидэёси.Но уже прибыв в Нагахаму и вместе со своими старшими соратниками проводив Хидэкацу до крепостных ворот, он испытал еще одно сильное потрясение, обнаружив, что самого Хидэёси давным-давно нет в Нагахаме. Он уехал в Киото и занимался там какими-то важными государственными делами!— Хидэёси снова обвел меня вокруг пальца! — в ярости вскричал Кацуиэ.Прежняя подозрительность овладела им, и он спешно выступил вместе с войском в родной Этидзэн.
Наступил конец седьмого месяца. Во исполнение собственного обещания Хидэёси передал крепость, город и край Нагахама Кацуиэ, который в свою очередь отдал их своему приемному сыну Кацутоё.Кацуиэ все еще не мог понять, почему на большом совете Хидэёси настоял на передаче крепости именно Кацутоё. И никто из участников тогдашнего совета, не говоря о простом народе, не насторожился, узнав об этом условии, и не задумался, что бы оно могло значить.У Кацуиэ был еще один приемный сын, Кацутоси, в этом году ему исполнялось пятнадцать лет. Приверженцы клана Сибата, небезразличные к собственному будущему, постоянно жаловались на то, что если отношения между Кацуиэ и Кацутоё со временем не улучшатся, то это угрожает существованию клана.— Кацутоё такой нерешительный, — жаловался Кацуиэ. — Он ничего не в силах предпринять с должной ясностью и недвусмысленностью. Он даже не рад тому, что я признал его своим сыном. А Кацутоси, напротив, относится ко мне с истинной любовью и считает родным отцом.Но хоть и любил Кацуиэ своего приемного сына Кацутоси куда сильнее, чем Кацутоё, к Гэмбе он был привязан еще больше. Чувство к Гэмбе превышало не только родственную, но и родительскую любовь; сам Кацуиэ и не думал скрывать свою приязнь. С большой симпатией относился он и к младшим братьям Гэмбы — Ясумасе и Кацумасе — и назначил обоих комендантами стратегически важных крепостей, хотя им еще не исполнилось тридцати.Так хорошо относились друг к другу глава клана и его приверженцы и родичи, что только Кацутоё выпадал из этого круга, явно недолюбливая приемного отца и братьев Сакума.Однажды, во время празднования Нового года, произошел такой случай. Родичи и соратники пришли поздравить Кацуиэ. Полагая, что первая здравица будет произнесена в его честь, Кацутоё вышел в первый ряд и почтительно опустился на колени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174