Порой он был скорее похож на горемычного сироту, а не на вождя самурайского клана.Спуск во тьме воинам, обеспечивавшим безопасность князя, дался нелегко. Окружая его со всех сторон и ориентируясь исключительно по голосам, они в конце концов достигли столичной окраины.Когда тысячи человек, конных и пеших, вышли к реке Камо, они на миг застыли в изумлении, глядя на алую воду реки. Все, словно по команде, оглянулись назад: там над гребнями гор у них за спиной уже всходило солнце.Военачальник, ведающий провиантом, обратился к Мицутаде:— Будем кормить войско здесь или на привале в Нисидзине?Мицутада хотел было посоветоваться об этом с Мицухидэ, но как раз в этот момент Ёмода Масатака нагнал князя, и они сейчас, стоя рядом, пристально глядели в сторону реки Сиракава, которая уже осталась позади. Мицутада терпеливо ждал.— Масатака, это Матабэй? — спросил Мицухидэ.— Думаю, что так.Мицухидэ и Масатака глядели на всадника, стремительно нагонявшего войско в утреннем тумане.— Да, это Матабэй! — И Мицухидэ придержал коня, дожидаясь своего верного служаку, а окружающим его военачальникам приказал: — Переходите реку. Я вас догоню.Передовые части уже шли вброд через Камо на другой берег, на поверхности реки взыграла белая пена. Один за другим военачальники Акэти переправлялись со своими воинами на другой берег.Мицутада, решив, что настало удобное время, спросил:— Где будем завтракать? В Нисидзине?— Да. Конечно, все уже голодны, но в черте города устраивать привал мы не имеем права. Придется потерпеть до Китано, — ответил Мицухидэ.Примерно в двадцати кэнах от него прибывший Ёмода Матабэй уже спешился и привязывал лошадь к бревну, торчащему из воды.— Мицутада и Масатака, отправляйтесь на другой берег и вы! И ждите меня там. Я скоро вас догоню.После того как Мицутада и Масатака удалились, Мицухидэ в первый раз за все время подозвал Матабэя к себе.— Да, мой господин!— Что происходит в Адзути?— Доклад, сделанный вам ранее Амано Гэнъэмоном, соответствует действительности.— Я послал тебя вслед за ним, чтобы получить однозначный ответ относительно того, действительно ли князь Нобунага покидает столицу двадцать девятого и кого он с собой берет. Сказать, что прежний доклад соответствует действительности, — сущая отговорка. Ясно и недвусмысленно доложи обо всем, что тебе удалось узнать.— Твердо известно, что он выступает из Адзути двадцать девятого. Имена военачальников, которые с ним отправятся, мне установить не удалось. Но объявлено, что, кроме них, в свите будут находиться сорок — пятьдесят оруженосцев и личных слуг.— И где же он остановится, прибыв в Киото?— В храме Хонно.— Как это так — в храме Хонно?— Именно там, мой господин.— А не во дворце Нидзё?— Все в один голос говорят, что он остановится в храме Хонно, — уверенно, дабы не навлечь на себя новой вспышки гнева, заявил Матабэй. ХРАМ БОГА ОГНЯ В середине глинобитной стены, огораживавшей храмовый комплекс, имелись большие ворота, а вокруг каждого из малых храмов — отдельная изгородь с хорошо укрепленным входом. Сосновая роща, похожая на дзэн-буддийский сад, была тщательно ухожена. Солнечный свет и пение птиц только усиливали разлитое здесь ощущение покоя и мира.Привязав лошадей к деревьям, Мицухидэ с приверженцами поели, объединив завтрак и обед в одну трапезу. Поначалу планировалось устроить привал на реке Камо, но потом Мицухидэ решил отложить привал до прибытия в Китано.Воинам раздали дневной запас провианта: сырую бобовую пасту, маринованные сливы, бурый рис. Они ничего не ели с вечера и сейчас жадно набросились на еду.Трое или четверо монахов из расположенного неподалеку храма Мёсин, узнав во вновь прибывших членов клана Акэти, пригласили их к себе.Мицухидэ сидел на походном стуле под навесом, наскоро оборудованном его личными слугами. Он уже поел и сейчас диктовал писарю какое-то послание.— Жрецы храма Мёсин… их можно использовать в качестве гонцов! Кликни-ка их! — приказал он своему юному прислужнику.Когда жрецы возвратились, Мицухидэ вручил им только что законченное письмо.— Не будете ли вы так добры немедленно доставить это письмо в дом поэта Сёхи?Сразу же после этого он поднялся с места и пошел туда, где паслась его лошадь, по пути объясняя монахам:— К сожалению, мы сейчас очень спешим. Мне придется отказаться от встречи с настоятелем. Передайте ему, пожалуйста, мои сожаления.После полудня жара усилилась. Дорога на Сагу была на редкость сухой, и конские копыта вздымали в воздух тучи пыли. Мицухидэ ехал молча, с присущей ему тщательностью обдумывая ход дальнейших событий, мысленно взвешивая уязвимость собственных планов, оценивая возможное недовольство соратников и не исключая провала всей затеи. Нынешний замысел Мицухидэ назойливо будоражил мысль, подобно оводу, который неизменно возвращается, сколько ни гони его прочь, подобно наваждению, преследовавшему его и во сне и наяву, изматывая и душу и тело. Он попросту утратил способность мыслить здраво.За все прожитые им пятьдесят четыре года Мицухидэ еще ни разу не доводилось действовать вот так, на свой страх и риск, как сейчас. И никогда еще он не чувствовал себя настолько уверенным в себе. Казалось бы, все должно быть наоборот, у него было достаточно оснований усомниться в правильности своего решения, но увы… «Я не совершил ни единой, даже самой ничтожной ошибки, — думал Мицухидэ. — Никто не может догадаться о том, что у меня на уме».Пребывая в Сакамото, он терзался сомнениями: стоит осуществлять свой замысел или нет? Но нынешним утром, услышав повторный доклад, он окончательно уверовал в собственную правоту, хотя в глубине души и был потрясен своей решимостью. Час пробил, само Небо дарует ему эту возможность. Нобунага в сопровождении всего сорока или пятидесяти легковооруженных охранников избирает временной резиденцией храм Хонно в Киото. Бес, уже овладевший душой и разумом Мицухидэ, нашептывал ему, что такую возможность упускать нельзя.Его решение нельзя было, строго говоря, назвать сознательным волеизъявлением, скорее это была вынужденная реакция на сложившиеся обстоятельства. Люди порой пребывают всю жизнь в убеждении, что действуют всегда в соответствии с собственной волей, хотя жестокая истина заключается в том, что все их поступки диктуются обстоятельствами. Вот и Мицухидэ сейчас, будучи твердо убежден в том, что ему покровительствует само Небо, в то же время страшился гнева Небес.Мицухидэ переправился через реку Кацура и тем же вечером прибыл в свою крепость Камэяма. Как раз в эти минуты солнце скрылось за горизонтом. Заранее оповещенные о прибытии своего господина, жители города встретили его праздничным фейерверком. Мицухидэ был мудрым правителем и пользовался любовью подданных.Количество дней в году, проводимых Мицухидэ в кругу семьи, можно было пересчитать по пальцам одной руки. У него было семь дочерей и двенадцать сыновей. Примерно две трети их уже жили отдельно от родителей или были усыновлены другими семействами, но несколько младших детей, множество внуков и прочих родичей по-прежнему обитали в крепости.Его жена Тэруко часто вздыхала:— Когда наконец мне больше уже не придется приглядывать за детьми?Она брала под свое крыло детей приверженцев, павших на поле боя, и даже незаконнорожденных детей Мицухидэ. Эта благородная и мудрая женщина относилась к материнским обязанностям с великим рвением, и, хотя ей уже исполнилось пятьдесят, она посвящала детям все свое время.С тех пор как Мицухидэ пришлось покинуть Адзути, он не знал покоя, во всяком случае — равного домашнему, и нынешней ночью он спал спокойно. Да и на следующий день свидание с женой и с детьми воздействовало на него лучше всякого лекарства.Можно было предположить, что радость от встречи с родными побудит Мицухидэ отказаться от задуманного, но это было не так. Он не колебался. Напротив, сейчас в его душе возник еще один, куда более честолюбивый замысел.Тэруко стала его женой, когда он еще не состоял ни у кого на службе. Счастливая тем, что есть, она сейчас ни о чем, кроме детей, и не думала. Молча взирая на нее сейчас, Мицухидэ мысленно обращался к ней: «Твой муж отныне станет другим. Скоро все будут смотреть на тебя с благоговением — как на супругу следующего сёгуна». И, окинув взглядом свое многочисленное семейство, он предался тщеславным грезам: «Не жить вам больше в этой захолустной крепости. Я поселю вас во дворце, еще более изысканном, чем тот, что в Адзути. Насколько счастливее тогда станет ваша жизнь!»Позже в тот день Мицухидэ выехал из крепости в сопровождении всего нескольких ближайших приверженцев. Причем не тех, кто сопровождал его постоянно. Сам Мицухидэ был в обычном, не воинском, обличье. И хотя никто ничего не объявлял, даже стражники у крепостных ворот знали, что их господин намеревается провести ночь в храме Атаго.Перед выступлением на запад Мицухидэ направился в храм в сопровождении лишь ближайших друзей помолиться и попросить у Небес удачи в ратном деле. Он решил устроить в храме поэтический вечер, а на следующий день вернуться в крепость.Когда Мицухидэ объявил о том, что едет в храм помолиться и приглашает туда несколько друзей из столицы, никто не догадывался о том, что он на самом деле замышлял.Двадцать слуг и полдюжины конных охранников были одеты почти по-домашнему — даже на соколиную охоту одеваются иначе, не столь легко. Накануне монахов из храма Итокуин и жрецов из Атаго предупредили о прибытии Мицухидэ, поэтому сейчас там готовились к встрече со своим господином. Едва спешившись, Мицухидэ пожелал видеть монаха по имени Гёю, а когда тот явился, спросил:— А что, Сёха приедет?Гёю ответил, что знаменитый поэт уже прибыл и поджидает Мицухидэ.— Вот как? Он уже здесь? Прекрасно! А других стихотворцев он с собой привез?— Судя по всему, у господина Сёхи было мало времени на приготовления к этой поездке. Он получил ваше приглашение только вчера вечером и не смог связаться ни с кем их тех, кого ему хотелось пригласить. Он привез с собой собственного сына Синдзэна, а кроме того, ученика по имени Кэннё и родича по имени Сёсицу.— Вот как? — Мицухидэ рассмеялся. — Он, наверное, на меня рассердился? Конечно, с моей стороны это было весьма безрассудной просьбой, но, уже столько раз выказав ему свое восхищение отправкой паланкинов и эскортов, я решил, что сейчас будет приятней и в какой-то мере забавней, если и на него падет часть хлопот, связанных с нашей встречей. Вот почему я пригласил его сюда столь внезапно. Но, как и следовало ожидать, Сёха даже не подумал о том, чтобы сказаться больным. И сразу же отправился в горы.Мицухидэ пошел вверх по крутой и высокой каменной лестнице. Двое монахов возглавляли шествие, а спутники Мицухидэ замыкали его. Каждый раз, когда им казалось, будто они уже вышли на ровную площадку, впереди их ждал очередной подъем. Отсюда, сверху, кипарисы казались еще зеленее, а темно-фиолетовое, уже почти вечернее небо — еще темнее. Чувствовалось скорое наступление тьмы. С каждым шагом вверх становилось все холоднее: на вершине горы воздух значительно прохладней, чем у ее подножия.— Господин Сёха приносит вам извинения, — сказал Гёю, когда они с Мицухидэ вошли в гостевые покои храма. — Он вышел бы поприветствовать вас, но ему кажется, что вы сначала хотите помолиться, и он собирается выйти к вам уже после этого.Мицухидэ молча кивнул. Потом, выпив чашку воды, осведомился у своего вожатого:— Как мне пройти к главному алтарю божества? Мне хотелось бы начать там, а потом, пока не стемнело, посетить храм Атаго.Жрец повел его по идеально расчищенной тропинке. Они вошли во внешние приделы храма, жрец зажег священные свечи. Мицухидэ низко поклонился и какое-то время стоял, молча творя молитву. Трижды жрец помахал веткой священного дерева над головой Мицухидэ и каждый раз после этого подавал ему глиняную чашу со священным сакэ.— Мне доводилось слышать, что этот храм посвящен Богу Огня. Так ли это? — осведомился Мицухидэ.— Точно так, мой господин, — отозвался жрец.— И еще мне доводилось слышать, что если, помолившись этому богу, ты воздержишься от употребления огня, то твои молитвы будут услышаны.— Так утверждают с незапамятных времен. — Жрец ответил уклончиво и в свою очередь задал вопрос Мицухидэ: — Интересно, откуда это пошло? — но тут же, сменив тему разговора, стал излагать историю храма.Рассказ жреца вскоре наскучил Мицухидэ, и он принялся разглядывать священные фонари во внешнем приделе. В конце концов он молча поднялся с места и пошел вниз по лестнице. Уже совсем стемнело, когда он дошел до храма Атаго. Оставив монахов, Мицухидэ в одиночестве прошел в храм, посвященный сёгуну Дзидзо. Здесь он решил попытать счастья, но первый же вытянутый им жребий сулил ему неудачу. Он вытянул второй жребий — и в нем значилась неудача. На мгновение Мицухидэ оцепенел, словно превратившись в камень. Подняв коробку, в которой лежали жребии, он благоговейно поднес ее ко лбу, закрыл глаза и вслепую вытянул третий жребий. На этот раз ему была обещана «Великая удача».Мицухидэ повернулся и пошел к поджидавшим его снаружи приверженцам. Издали они наблюдали за тем, как их господин тянул жребий, но расценили это как всего лишь пустую забаву. Как-никак Мицухидэ был не только просто умным, но и предельно рассудительным человеком. Трудно было предположить, что он примет важное решение, основываясь на подобном предсказании.
В свежей листве светили яркие фонарики, озаряя гостевые покои храма. Сёхе и другим стихотворцам предстояло нынешней ночью писать, нанося на бумагу слагаемые ими стихи.Ночное торжество началось пиром, на котором Мицухидэ была отведена роль почетного гостя. Гости веселились, смеялись и выпили такое количество сакэ, что, казалось, за праздной беседой напрочь забыли о поэзии.— Летние ночи коротки, — провозгласил устроитель пира, которым конечно же был настоятель храма. — Уже поздно, и я боюсь, мы не успеем написать до рассвета ста связанных между собою стихотворений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174