Час Лошади приближался. Защитники крепости давно ценили каждую каплю питьевой воды на вес золота, ведь от запасов воды зависела их жизнь, но сегодня Мунэхару распорядился подать себе целое ведро, чтобы смыть с тела грязь и пот сорокадневной осады.Часы внезапного затишья между боями выдались на диво тихими. Солнце стояло в зените. Ветра не было, и только вода в искусственном озере, окружившем крепость, была того же болотно-грязного цвета, что и всегда.Мутные мелкие волны, сверкая на солнце, бились о стены крепости, время от времени вдали кричала какая-то птица.На противоположном берегу, на месте, именуемом Лягушачьим Носом, подняли маленькое красное знамя, извещая, что урочный час настал. Мунэхару резко поднялся с места. У присутствующих невольно на глаза навернулись слезы. Мунэхару, словно ничего не слыша и не видя, быстро прошел по направлению к крепостной стене.Весло вычерчивало на поверхности воды произвольный рисунок. В лодке отправлялось пятеро: Мунэхару, его брат Гэссё и трое вассалов. Прочие обитатели крепости, включая женщин и детей, взобрались на крыши и на крепостную стену. В голос никто не плакал, но люди или молились, сложив руки на груди, или отирали беззвучные слезы.Лодка мирно покачивалась на поверхности озера. Обернувшись, Гэссё увидел, что они отплыли на порядочное расстояние от крепости и что лодка находится посередине между Такамацу и Лягушачьим Носом.— Довольно, остановись, — сказал гребцу Мунэхару.Тот молча поднял весло из воды. Ждать оставалось недолго.Одновременно с тем, как лодка отплыла от стен крепости, в путь от Лягушачьего Носа отправилась другая. На ней должен был прибыть Хорио Москэ, которого Хидэёси назначил секундантом предстоящего самоубийства. На носу этой лодки реял маленький красный флаг, днище ее было выстлано красным ковром.Лодка, на которой отправился в последний путь Мунэхару, остановившись, медленно покачивалась на волне, а навстречу ей плыла лодка Москэ с красным флагом на носу. Озеро застыло. Окрестные горы застыли. Тишину нарушал лишь звук весла приближающейся лодки Москэ.Мунэхару повернулся в сторону горы Ивасаки, на которой располагалась ставка Мори, и отдал низкий поклон. В душе он благодарил клан за долгие годы щедрого покровительства. При взгляде на знамена Мори глаза Мунэхару наполнились слезами.— Здесь ли находится комендант осажденной крепости Симидзу Мунэхару? — задал обычный вопрос Москэ.— Да, здесь, — с достоинством ответил военачальник. — Меня зовут Симидзу Мунэхару. Я прибыл сюда совершить сэппуку во исполнение условий мирного договора.— Мне надо сказать кое-что, так что прошу вас повременить, — произнес Москэ. — Подплывите, пожалуйста, поближе.Последние слова были сказаны самураю в лодке Мунэхару, взявшему на себя роль гребца.Борта лодок легко стукнулись друг о друга.Москэ торжественно произнес:— У меня послание его светлости князя Хидэёси. Здесь содержится дополнительное условие, без которого мир невозможен. Долгая осада была для вас суровым испытанием, и его светлости угодно, чтобы вы приняли предложение, которым он выражает вам самую искреннюю признательность. Некоторая задержка с означенным сроком не должна вас тревожить. Пожалуйста, не омрачайте торжественного часа ненужной спешкой.С борта лодки Москэ на другую был передан кувшин отборного сакэ, вслед за ним — блюдо с изысканными яствами.Лицо Мунэхару посветлело от радости.— Как неожиданно! Что ж, если угодно князю Хидэёси, я буду рад отведать и того и другого. — Мунэхару отпил сакэ и передал чашку приверженцам. — Кажется, я немного захмелел. Должно быть, потому, что давно не пил такого превосходного сакэ. Простите мою неуклюжесть, Хорио, но мне хотелось бы совершить обрядовый танец. — Оборотясь к своим вассалам, он добавил: — Барабана нет. Спойте, отбивая такт ладошами.Мунэхару встал во весь рост и раскрыл белый веер. Вассалы принялись отбивать ритм ладонями, Мунэхару начал танец. Маленькая лодка закачалась на поверхности воды, вызывая частую рябь. Москэ, не в силах смотреть на танцующего, отвернулся и склонил голову.Едва пение смолкло, Мунэхару замер и произнес:— Москэ, теперь смотрите не отрываясь.Москэ увидел, как Мунэхару, опустившись на колени, вспарывает себе живот мечом. Днище лодки окрасилось кровью.— Брат, я уйду вместе с тобой! — вскричал Гэссё и тоже совершил сэппуку.После того как вассалы Мунэхару передали Москэ корзину с отрубленной головой военачальника и возвратились в крепость, они тоже лишили себя жизни.Воротясь в храм Дзихоин, Москэ доложил Хидэёси о самоубийстве Мунэхару и предъявил князю его голову.— Как жаль! — сказал Хидэёси. — Мунэхару был образцовым самураем.Приближенные еще никогда не видели главнокомандующего настолько опечаленным. Но вскоре после возвращения Москэ Хидэёси призвал к себе монаха Экэя. Когда тот прибыл, Хидэёси вручил ему грамоту:— Единственное, что осталось, это обмен посланиями. Взгляните, что я написал, и я сразу вышлю гонца за письменными предложениями Мори.Экэй просмотрел грамоту, затем почтительно вернул ее Хидэёси. Хидэёси распорядился подать кисточку и подписал послание. Надрезав палец, он скрепил подпись собственной кровью. Теперь мирный договор с его стороны был подписан.Несколько часов спустя в лагере Мори началась настоящая суматоха. Как вихрь, разнеслась по расположению войска весть о гибели Нобунаги. В ставке у Тэрумото многие, с самого начала выступавшие против заключения мирного договора, теперь принялись вслух выражать возмущение, настаивая на том, чтобы немедленно напасть на Хидэёси.— Нас обманули!— Этот ублюдок обвел нас вокруг пальца!— Мирный договор следует немедленно расторгнуть!Кобаякава, однако же, объявил со всей решительностью:— Никто нас не обманывал. Мы сами начали переговоры о мире. Хидэёси здесь ни при чем. И конечно, у него не было никакой возможности заранее предвидеть, какое несчастье случится в Киото.Но его брат Киккава, представлявший сторонников войны, обратился к князю Тэрумото со следующими словами:— Смерть Нобунаги означает распад единого до этого часа клана Ода. Отныне они не в силах противостоять нам. Хидэёси — первый, чье имя приходит в голову, когда задумываешься о возможном наследнике Нобунаги. Сейчас для нас будет удобно и просто напасть на него, помня о слабости его тылов. Если мы решимся, то захватим власть над всей империей.— Нет-нет, я не согласен, — возразил Кобаякава. — Хидэёси единственный человек, способный восстановить мир и порядок. Вдобавок есть старое самурайское правило: «Не нападай на врага, когда он горюет». Даже если мы разорвем договор и нападем, он, если, конечно, выживет, непременно воротится и сумеет отомстить.— И все же нельзя упускать такую возможность, — продолжал упорствовать Киккава.В качестве последнего довода Кобаякава привел слова, которыми, умирая, напутствовал наследника и приверженцев их великий предшественник: «Клан должен оставаться в нынешних границах. Сколько бы силы или богатства мы ни скопили, не следует ни в коем случае выходить за пределы западных провинций».Пришла пора князю Мори объявить о своем решении.— Я согласен с моим дядюшкой Кобаякавой. Мы не нарушим мирного договора и не превратим Хидэёси еще раз в нашего смертельного врага.Тайный военный совет закончился вечером четвертого числа. Когда Киккава и Кобаякава вернулись к себе в лагерь, их дожидалась группа лазутчиков. Их командир указал рукой во тьму, заявив:— Клан Укита начал отводить свое войско.Услышав об этом, Киккава щелкнул языком. Благоприятная возможность миновала. Кобаякава прочитал мысли старшего брата:— Ты все еще сожалеешь о принятом князем решении?— Разумеется, сожалею.— Допустим, мы поступили бы так, как предлагал ты, — отозвался Кобаякава. — Неужели ты и впрямь рассчитывал стать властителем всей страны? — После этих слов в разговоре возникла долгая пауза. — Судя по твоему молчанию, я догадываюсь, что ты осознаешь: такое тебе не по плечу. Если власть в стране берет тот, кто не обладает для этого достаточными способностями, настают хаос и разорение. В этом случае погиб бы весь клан Мори, но этим, поверь, дело бы не кончилось.— Можешь больше ничего не говорить. Я все понимаю, — отвернувшись от брата, произнес Киккава.Грустно глядя на усеянное крупными звездами ночное небо над родными западными провинциями, он пытался сдержать слезы, катившиеся по щекам. КРОВАВЫЕ ПОМИНКИ Необходимость немедленно отвести войско Оды была главной причиной, по которой Хидэёси решился на подписание мирного договора; клан Укита, его союзник, начал отвод войска в ту же ночь. Но из главного лагеря, в котором находился сам Хидэёси, не было пока отведено ни единого воина. Наутро пятого числа Хидэёси еще ничего не предпринял. Хотя мыслью он рвался в столицу, ничто внешне не говорило в пользу того, что войско Оды готово сняться с позиций.— Хикоэмон, насколько понизился уровень воды в искусственном озере?— Примерно на два локтя.— Проследи, чтобы это не происходило чересчур быстро.Хидэёси вышел в прилегающий к храму сад. Хотя плотину уже начали разрушать и вода постепенно убывала, крепость Такамацу все еще стояла посередине грязного озера гигантских размеров. Хидэёси прошлым вечером отправил одного из своих вассалов в крепость, чтобы принять сдачу противника, а сейчас защитники Такамацу переправлялись на плотах на берег.Когда настал вечер, Хидэёси заслал лазутчика в лагерь Мори. Затем, обсудив положение дел с Камбэем и другими военачальниками, велел начать спешные приготовления к отходу.— И пусть сразу уничтожат плотину, — приказал он Камбэю.Сейчас плотина была прорвана в десяти местах. Вода стала убывать почти сразу. На поверхности образовались бесчисленные водовороты, и она хлынула в проломы плотины с ревом, который напоминал сильный морской прибой.Кто кого обгонит: идущая на убыль вода или нахлестывающий коня на восток Хидэёси? Небольшая возвышенность, на которой была воздвигнута крепость Такамацу, превратилась в сухую площадку, тогда как низины представляли собой сейчас болото, вкривь и вкось иссеченное речными потоками. Это означало, что даже если Мори решатся на преследование, у них уйдет два-три дня на то, чтобы пересечь труднопроходимую местность.Седьмого числа Хидэёси прибыл к переправе через реку Фукуока и обнаружил половодье. Воины с трудом вели лошадей вброд, связав попарно навьюченную на них поклажу, а сами переправлялись, образовав живую цепь, в которой держали друг друга за руки или за древки копий. Таким образом, идущие впереди подстраховывали идущих сзади и наоборот.Хидэёси перешел реку первым и, установив походный стул на дальнем берегу, уселся, наблюдая за переправой.— Спокойствие и сдержанность! — кричал он своим воинам.Казалось, ни дождь, ни ветер ему не мешают.— Стоит утонуть одному, и враг заговорит, что мы потеряли на переправе пять сотен. Каждый потерянный узел с поклажей умножат на сто. Так что берегите и жизнь, и оружие, и поклажу.Арьергард догнал основное войско; оба берега реки были заполонены воинами Оды, переправлявшимися одной живой колонной. Командующий арьергардом предстал перед Хидэёси с докладом о положении дел в крепости Такамацу. Отход войска завершился, а от Мори по-прежнему не было ни слуху ни духу. Услышав об этом, Хидэёси несколько повеселел. Он выглядел сейчас так, словно впервые за долгое время почувствовал себя в относительной безопасности — теперь он мог сосредоточить силы на одном направлении.Войско вернулось в Химэдзи наутро восьмого числа. Промокшие до костей и с головы до ног забрызганные грязью, воины прошли двадцать ри за одни сутки.— Первое, что мне нужно, — сказал Хидэёси, — хорошо вымыться.Комендант крепости простерся ниц перед князем. Принеся свои поздравления в связи с благополучным возвращением, он доложил, что прибыли два гонца, причем один из них примчался из Нагахамы со срочными вестями.— Разберусь с ними после омовения. Приготовьте мне фуро. Я до нитки промок под дождем.Хидэёси по плечи погрузился в горячую воду. Утреннее солнце светило в окно, лучи, пробиваясь сквозь решетчатые ставни, играли на лице Хидэёси, насквозь пронизывали поднимающиеся над чаном струйки пара. Кожа Хидэёси стала темно-бурого цвета, а на лбу выступили крупные капли пота. Тысячи крошечных радуг играли в облаках пара.Хидэёси привстал, шумно расплескав воду.— Эй, кто-нибудь! Потрите мне спину!На его зов немедленно явились двое мальчиков, дожидавшихся за дверьми. С истовым рвением они принялись растирать спину Хидэёси от шеи до поясницы.Вдруг Хидэёси расхохотался:— Не может быть!Наклонившись, он обнаружил, что грязь с его тела по виду напоминает птичий помет.Откуда бралось у этого весельчака торжественное достоинство, с которым он вел себя на поле брани? Его обнаженное тело было тощим и невзрачным. За пять лет изнурительной войны в западных провинциях ему здорово досталось, но и без того он был для сорокашестилетнего мужчины слишком худ. Даже сейчас давало о себе знать нищее детство в родной Накамуре. Его тело напоминало узловатую ель на краю скалы или карликовое сливовое дерево, растущее под дождем и снегом.Однако было бы несправедливо сравнивать его возраст и здоровье с годами и силой тела обычных людей. Хидэёси был переполнен жизненной волей. В минуту гнева или восторга он ухитрялся выглядеть юношей.Вытеревшись досуха и расслабившись, он кликнул мальчика и отдал приказ:— Немедленно передай военачальникам. По первому звуку раковины войско принимается за еду, по второму — обедают вспомогательные части, по третьему — общий сбор на площади перед крепостью.Хидэёси призвал к себе Хикоэмона, а также казначея с помощниками.— Сколько у нас сейчас в казне? — спросил Хидэёси.— Примерно семьсот пятьдесят мер серебра и более восьмидесяти слитков золота, — ответил казначей.Хидэёси приказал Хикоэмону:— Раздать воинам, каждому — в соответствии с заслугами.Затем он спросил, сколько риса осталось в амбарах, и, услышав ответ, добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174