— Мама, у нас в амбаре лежит такой большой меч, да?— Ну меч. На что он тебе?— А можно я возьму его? Он такой старый! Папе он все равно не нужен.— Опять играть в войну?— А что в этом плохого? Можно?— Нет! Ни в коем случае!— Но почему?— Сам подумай, что скажут, если сын крестьянина начнет расхаживать с мечом.— Но ведь когда-нибудь я стану самураем! — Хиёси топнул ногой, как ребенок, которому не дали игрушку. Он понял, что просить бесполезно.Мать поглядела на него, и слезы навернулись ей на глаза.— Глупенький! — обругала она его и, неловко стерев слезы, потащила за руку. — Хоть немножко помоги сестре, воды принеси!— Нет! Нет! — сопротивлялся Хиёси, упираясь пятками в землю. — Нет! Ненавижу тебя! Дура! Ни за что!Мать настойчиво тянула его за руку, но в этот миг из окна, занавешенного бамбуковой циновкой, послышался кашель и потянуло дымком из очага. Услышав голос отца, Хиёси сразу же понурился и примолк. Яэмону было под сорок, но, обреченный прожить остаток дней калекой, он обладал резким, хриплым голосом мужчины за пятьдесят.— Вот пожалуюсь отцу, что с тобой нет сладу! — Пальцы матери разжались.Хиёси закрыл лицо руками и тихонько заплакал.Глядя на маленького мальчика, дерзкого не по годам, мать сокрушенно думала о том, что из него вырастет.— Онака! Почему ты опять кричишь на Хиёси? Зачем воевать с собственным сыном да еще и плакать? — спросил Яэмон из-за окна болезненно-раздраженным тоном.— Тогда сам накажи его! — укоризненно возразила Онака.— За что же? — рассмеялся Яэмон. — За то, что он хочет поиграть с моим старым мечом?— Да.— Он ведь только хотел поиграть.— Ему нельзя.— Он ведь мальчик, к тому же мой сын. Что в этом дурного? Ну-ка, дай ему меч!Онака изумленно поглядела в сторону окна и обиженно закусила губу.«Я победил!» Хиёси возликовал, упиваясь своей победой, но через мгновение, увидев, как по изможденному лицу матери катятся слезы, он забыл о радости.— Ой, пожалуйста, не плачь! Не нужен мне никакой меч. Лучше помогу сестренке. — Он понесся в кухню, где сестра через бамбуковую трубку раздувала огонь в глиняной печке.Хиёси влетел в кухню с вопросом:— Воды принести?— Нет, спасибо, — ответила Оцуми, удивившись его порыву. Она недоуменно покачала головой.Хиёси приподнял крышку бадейки для воды.— Полное. Может, принести бобовую пасту?— Нет, не приставай!— Это я-то пристаю? Просто хочу тебе помочь. Что мне сделать для тебя? Может, соленья принести из амбара?— Мама, кажется, собиралась принести.— Ну, так что прикажешь мне делать?— Веди себя хорошо. И мама будет довольна.— А что, я разве плохо себя веду? Огонь есть? Давай я разведу! Ну-ка, подвинься!— Сама справлюсь!— Если ты только подвинешься…— Погляди, что наделал! Все погасло!— Врешь! Это у тебя все погасло!— Неправда!— Заткнись! — Хиёси, разозлившись на дрова, которые не хотели загораться, ударил сестру по щеке.Оцуми, громко заплакав, позвала на помощь отца. Кухня и жилая комната располагались по соседству, поэтому голос отца тут же загрохотал в ушах у Хиёси.— Не смей бить сестру! Мужчине недостойно поднимать руку на женщину. Хиёси, поди сюда! — послышался приказ из-за тонкой перегородки.Хиёси молча, с укоризной посмотрел на Оцуми. Мать вошла и застыла на пороге в отчаянии от того, что в доме, как всегда, ссорились.Яэмон был строгим отцом, самым грозным на свете. Хиёси поплелся в соседнюю комнату. Он сел на татами, выпрямился и посмотрел на отца.Киносита Яэмон сидел перед очагом. Под рукой у него был посох, без которого он уже не мог передвигаться. Его локоть покоился на деревянном ящичке с инструментами для вязания и плетения пеньки. Этим занятиям он, впрочем, предавался лишь под настроение. Таким образом он вносил скудную лепту калеки в доход семьи.— Хиёси!— Слушаю, отец.— Не огорчай мать.— Хорошо.— И не ссорься с сестрой. Подумай о своем поведении. Как ты будешь вести себя, став взрослым, как будешь обращаться с женщинами, которые нуждаются в заботе?— Но я… но я же не…— Помолчи! Я пока не оглох! Я все о тебе знаю и о твоих проделках, хотя никогда не выхожу из этой комнаты.Хиёси задрожал. Он свято верил каждому слову отца. Яэмон не мог скрыть любовь, которую он питал к единственному сыну. Рука и нога изувечены, но благодаря сыну он, как казалось ему, будет жить вечно. Взглянув на сына, Яэмон сменил гнев на милость. Отец должен быть лучшим судьей своему ребенку. Яэмон даже в самом благодушном настроении не мог вообразить, что этот невзрачный сопливый мальчишка со временем способен превзойти родителей и возродить славу семьи. И все же Хиёси был его единственным сыном, и Яэмон лелеял в душе несбыточные надежды.— Этот меч в сарае… Хочешь получить его?— Ну… — Хиёси покачал головой.— Отвечай вразумительно.— Хочу, но…— Так и говори!— А мама не разрешает.— Все потому, что женщины ненавидят оружие. Жди здесь!Взяв посох, Яэмон нетвердо побрел в соседнюю комнату. В отличие от обычного жилища бедного крестьянина, в их доме было несколько комнат. Когда-то дом принадлежал родственникам Онаки. У Яэмона почти не было родичей, зато у его жены в округе жило великое множество родни.Хиёси не наказали, но он по-прежнему чувствовал себя неуверенно. Яэмон вернулся с коротким мечом, завернутым в холстину. Он принес не тот клинок, что ржавел в амбаре.— Хиёси, этот меч — твой! Носи его!— Правда?— Я бы не хотел, чтобы ты щеголял с ним на людях. Ты еще мал, и тебя просто засмеют. Расти побыстрее, чтобы никто не посмел издеваться над тобой. Обещаешь? Этот меч выковали для твоего деда… — Яэмон надолго замолчал, а потом продолжил, медленно выговаривая слова и не сводя с сына тяжелого взгляда: — Твой дед был крестьянином. Когда он решил искать лучшей доли и выбиться в люди, он попросил кузнеца выковать этот меч. У нашего рода Киносита когда-то имелись семейные хроники, но они сгорели в пожаре. В бурные времена многим семействам выпала такая же участь.Лампа горела в соседней комнате, а та, в которой находились они, была озарена пламенем очага. Слушая отца, Хиёси не отрывал глаз от огненных языков. Яэмон не знал, понимал ли его Хиёси, но чувствовал, что не смог бы говорить об этом с женой или дочерью.— Если бы семейные хроники уцелели, я бы поведал тебе о наших предках. Существует, однако, живое фамильное древо, и ты — его наследник. Вот оно. — Яэмон погладил вену у себя на запястье. — Это кровь рода Киносита.Таков был отцовский урок. Хиёси кивнул и стиснул свое запястье. И в его теле текла такая же кровь. Вот оно, самое живое фамильное древо!— Мне неизвестны наши предки до твоего деда, но я убежден, что среди них были и великие люди. Возможно, самураи или ученые, но кровь их жива, и я передал ее тебе.— Да, — кивнул Хиёси.— Из меня, увы, не вышло великого человека. Я — жалкий калека, поэтому ты, Хиёси, должен стать великим человеком!— Отец, — произнес Хиёси, широко раскрыв глаза, — что я должен сделать для этого?— Нет предела тому, чего ты можешь достичь. Я умру спокойно, если ты станешь бесстрашным воином и сбережешь меч своего деда.Хиёси промолчал. Он выглядел растерянным. Он не был уверен в себе и тщательно избегал отцовского взгляда.«Что ж, естественно, он ведь еще дитя», — подумал Яэмон, заметив смятение сына. Пожалуй, дело не столько в крови, которая течет в жилах, а в окружении, где живет человек. От этой мысли сердце его наполнилось горечью.Онака тем временем приготовила ужин и молча сидела в углу, ожидая, пока муж закончит говорить. Их мечты о будущем сына не совпадали. Ей была ненавистна сама мысль о том, что муж сделает из Хиёси самурая. Она в душе молилась о счастье сына. Какое безрассудство обращаться с подобной речью к малому ребенку! «Хиёси, отец говорит все это из ожесточения! — хотелось воскликнуть ей. — Ты совершишь страшную ошибку, последовав по его стопам. Уродился дурачком, так оставайся им, но, пожалуйста, стань крестьянином, пусть даже у тебя лишь клочок земли». Вслух же она сказала:— Ладно, давайте ужинать. Хиёси, Оцуми, садитесь поближе к очагу.Она раздала всем миски и палочки для еды. Ужин ничем не отличался от любого другого в их доме и состоял из одного жидкого просяного супа. Яэмон, как обычно, почувствовал обиду и стыд, потому что был главой семейства, неспособным прокормить жену и детей. Хиёси и Оцуми, жадно схватив миски, раскрасневшись, уплетали скудную еду. По их аппетиту нельзя было заподозрить детей в том, что трапеза казалась им нищенской, ведь они и не знали других кушаний.— Хозяин лавки подарил мне бобовую пасту. У нас еще остались сушеные овощи и каштаны в амбаре, так что Оцуми и Хиёси должны есть как следует, — сказала Онака, пытаясь подбодрить мужа. Сама она не притронулась к пище, пока дети не наелись досыта и отец не отодвинул от себя миску. Сразу после ужина все отправились спать, как было принято в деревне. После заката никто не зажигал света в Накамуре.С наступлением тьмы отзвуки постоянных сражений — человеческие шаги по дорогам и полям — становились слышны издалека. И беженцы, и гонцы с тайными поручениями предпочитали передвигаться ночью.Хиёси часто снились страшные сны. Были они отголоском этой тайной ночной жизни или образы сражений за власть на этой земле заполняли его сознание? Этой ночью он во сне лягнул Оцуми, лежавшую рядом на циновке, а когда сестра вскрикнула от неожиданности, завопил:— Хатиман! Хатиман! Хатиман!Вскочив с постели, он насторожился, как перед дракой. Мать успокоила его, но Хиёси еще долго ворочался без сна.— Прижги ему шею моксой, — распорядился Яэмон.— Зря ты показал ему меч и рассказал о предках, — отозвалась жена.На следующий год в доме случились большие перемены: от тяжелого недуга умер Яэмон. Глядя в лицо покойного отца, Хиёси не плакал. На похоронах он баловался и дурачился.Осенью, когда Хиёси пошел восьмой год, к ним в дом понаехала многочисленная родня. Весь вечер они готовили рисовые колобки, пили сакэ и распевали песни. Один из родичей объяснил Хиёси:— У тебя будет новый отец. Он был другом Яэмона и тоже состоял на службе у князей Ода. Его зовут Тикуами. Ты должен стать ему почтительным сыном.Набив рот колобком, Хиёси заглянул в глубь дома. Мать накрасила лицо и выглядела необычно привлекательной. Рядом с нею был пожилой незнакомец, и она не смела поднять на него глаза. Картина эта привела Хиёси в восторг.— Хатиман! Хатиман! Цветы для новобрачных! — закричал он. Этой ночью мальчик веселился больше всех гостей.И вновь наступило лето. Высоко поднялись колосья в поле. Каждый день Хиёси вместе с остальными деревенскими ребятишками голышом купался в реке, ловил и ел маленьких красных лягушек в поле. Мясо полевых лягушек было даже вкуснее меда корейских пчел. Онака научила Хиёси есть лягушек. Она сказала, что это лучше любого лекарства для детей, — и сразу же лягушки стали его любимым лакомством.Отчим разыскивал Хиёси каждый раз, когда пасынок играл со сверстниками.— Обезьяна! Обезьяна! — издали кричал Тикуами.Отчим оказался неутомимым тружеником. Не прошло и года, как он поправил дела семейства настолько, что о голоде забыли. Хиёси нагружали мелкой работой по хозяйству, и трудиться ему надлежало с утра до ночи. Если он отлынивал или шалил, тяжелая рука Тикуами повсюду настигала его. Хиёси возненавидел новые порядки в семье. Работа его не страшила, но ему хотелось хотя бы на мгновение ускользнуть от пристального взгляда отчима. Каждый день, невзирая на множество дел, Тикуами позволял себе короткий послеобеденный отдых, а Хиёси тут же исчезал из дому. Счастье длилось недолго — издалека вырастала фигура Тикуами и слышался его голос:— Обезьяна! Куда подевалась наша обезьяна?Хиёси мгновенно прятался в высоких зарослях проса. Иногда Тикуами надоедало искать мальчика и он поворачивал назад. Хиёси выскакивал из укрытия с победным кличем, каждый раз забывая, что вечером не получит ужина и будет наказан. Он забывал обо всем на свете, увлекшись играми.Сегодня Тикуами раздраженно рыскал по полям:— Куда запропастился этот дьяволенок?Хиёси взобрался на высокий берег реки.Тикуами, поднявшись на берег, обнаружил там Офуку, стоящего в полном одиночестве. Офуку, единственный из мальчишек, носил одежду и летом. Он никогда не купался и не ел красных лягушек.— Ты из посудной лавки? Не видел, куда спряталась наша обезьяна? — спросил Тикуами.— Не знаю, — ответил Офуку.— Если ты соврал, я пойду к твоему отцу и пожалуюсь, — припугнул его Тикуами.Трусливый Офуку побледнел.— Он вон там прячется. — Он указал на маленькое суденышко у берега.Увидев приближающегося отчима, Хиёси выскочил из лодки, как крошечный водяной.Тикуами рывком сшиб мальчика с ног. Хиёси разбил губы о камень, изо рта хлынула кровь.— Ай, больно!— Поделом тебе!— Извините меня!Залепив Хиёси оплеух, Тикуами схватил его за руку и поволок домой. Тикуами называл пасынка не иначе как обезьяной, но относился к нему неплохо. Желая поскорее выбраться из нищеты, он держался с домашними строго и надеялся вдобавок исправить характер Хиёси даже силой, если понадобится.— Тебе уже девять лет, а ты бездельник непутевый! — прикрикнул Тикуами.Дома он еще несколько раз ударил мальчика кулаком. Мать Хиёси попыталась было защитить сына.— Нечего с ним нежничать! — огрызнулся Тикуами.Он ударил Хиёси еще раз, когда Онака заплакала.— Чего слезы льешь? Я бью эту дрянную обезьяну, желая ей добра. Одни неприятности от него!Поначалу Хиёси, когда отчим занимался рукоприкладством, закрывал лицо руками и просил прощения. Теперь он плакал в три ручья, как полоумный в истерике, и выкрикивал бранные слова:— За что? Скажи! Неизвестно откуда взялся и прикидываешься тут отцом! Задираешь нас, а вот мой настоящий отец…— Как ты смеешь? — Мать бледнела, вздыхала и подносила руку к губам.— Сопляк! Нашелся умник! — гремел Тикуами, впадая в неистовый гнев.Он запирал Хиёси в амбаре и запрещал жене кормить его. До самой темноты вопли Хиёси оглашали дом.— Выпусти меня! Дурак! Болван! Ты что, оглох? Дождешься, что я сожгу здесь все дотла!Он выл по-собачьи, но к полуночи засыпал. Однажды Хиёси услышал чей-то голос у самого уха:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174