Вы мне сказали, что я умею настаивать и добиваться своего. Я на этом настаиваю и ни на какие другие условия не пойду. Принимайте их, если хотите. А нет – так женитесь на ней без моей помощи, если можете. Все равно я получу следуемые мне деньги.
Ко всем просьбам, уговорам и предложениям компромисса между его собственными условиями и теми, какие выдвинул сначала Артур Грайд, Ральф оставался глух, как уж. Он отказался от дальнейшего обсуждения этого вопроса, и, пока старый Артур толковал о непомерных его требованиях и предлагал внести изменения, мало-помалу приближаясь к условиям, от которых вначале отказался, – Ральф сидел в глубоком молчании, внимательно просматривая записки и документы, которые находились в его бумажнике.
Убедившись, что немыслимо произвести хотя бы малейшее впечатление на непоколебимого друга, Артур Грайд, который еще до прихода своего приготовился к такому результату, согласился с тяжелым сердцем на предложенный договор и тут же заполнил требуемое обязательство (все необходимое для этого Ральф имел под рукой); предварительно он поставил условием, чтобы мистер Никльби сейчас же отправился вместе с ним к Брэю и начал переговоры немедленно, если обстоятельства окажутся благоприятными и сулящими удачу их замыслам.
Во исполнение этого последнего соглашения достойные джентльмены вскоре вышли вместе, а Ньюмен Ногс с бутылкой в руке вылез из шкафа, из верхней дверцы коего, под страшной угрозой быть открытым, он несколько раз высовывал свой красный нос, когда обсуждению подлежали пункты, больше всего его интересовавшие.
– Теперь у меня нет никакого аппетита, – сказал Ньюмен, пряча фляжку в карман. – Я пообедал.
Проговорив это жалобным и грустным тоном, прихрамывающий Ньюмен одним прыжком очутился у двери, а второй такой же прыжок вернул его обратно.
– Я не знаю, кто она и что она, – сказал он, – но я жалею ее всем сердцем и всей душой. И не могу ей помочь и не могу помочь никому из тех, против кого каждый день затевается сотня заговоров, хотя не было ни одного такого подлого, как этот. Ну что ж! От этого мне еще больнее, но не им. Дело не становится хуже оттого, что я о нем что-то знаю, и оно мучит меня так же, как и самих жертв. Грайд и Никльби! Прекрасная упряжка! О, мерзость, мерзость, мерзость!
Предаваясь таким размышлениям и нанося при каждом восклицании жестокие удары по тулье своей злосчастной шляпы, Ньюмен Ногс, слегка опьяневший от содержимого «карманного пистолета», к которому он прикладывался во время своего пребывания в шкафу, отправился на поиски того утешения, какое могут доставить говядина и овощи в дешевом ресторане.
Тем временем два заговорщика вошли в тот самый дом, где всего несколько дней назад впервые побывал Николас, и, получив доступ к мистеру Брэю и убедившись, что его дочери нет дома, приступили наконец, после искуснейшего вступления, на какое только было способно величайшее мастерство Ральфа, к подлинной цели своего посещения.
– Вот он сидит перед вами, мистер Брэй, – сказал Ральф, в то время как больной, еще не пришедший в себя от изумления, полулежал в кресле, переводя взгляд с него на Артура Грайда. – Что ж тут такого, если он имея несчастье быть одним из виновников вашего пребывания в этом месте? Я был вторым виновником. Люди должны жить. Вы настолько знаете жизнь, что не можете не видеть этого в настоящем свете. Мы предлагаем наилучшее возмещение, какое только можем предложить. Возмещение? Предложение вступить в брак, за которое ухватился бы не один титулованный отец. Мистер Артур Грайд богат, как принц. Подумайте, какая это находка.
– Моя дочь, сэр, – надменно возразил Брэй, – такая, какой я ее воспитал, явилась бы щедрым вознаграждением за самое большое состояние, которое может предложить человек в обмен на ее руку.
– Это как раз то, что я вам говорил, – сказал хитрый Ральф, обращаясь к своему другу, старому Артуру.
– Как раз то, что заставило меня почитать это дело таким легким и пристойным. Обе стороны ничем не обязаны одна другой. У вас деньги, у мисс Маделайн красота и прекрасные качества. У нее молодость, у вас деньги. У нее нет денег, у вас нет молодости. Одно стоит другого, вы квиты… Брак, поистине заключенный на небесах.
– Говорят, браки заключаются на небесах, – добавил старый Артур, отвратительно подмигивая тому, кого он пожелал сделать своим тестем. – Стало быть, если мы сочетаемся браком, это предназначено судьбой.
– Подумайте также, мистер Брэй, – сказал Ральф, поспешно заменяя этот довод соображениями, теснее связанными с землей, – подумайте о том, что ставится на карту в зависимости от того, будет принято или отвергнуто предложение моего друга…
– Как могу я принять его или отвергнуть? – перебил мистер Брэй, с раздражением сознавая, что в сущности решать должен он сам. – От моей дочери зависит принимать или отвергать, от моей дочери! Вы это знаете.
– Совершенно верно, – энергически подтвердил Ральф, – но у вас остается право дать совет, изложить доводы за и против, намекнуть о своем желании.
– Намекнуть о желании, сэр! – воскликнул должник, то надменный, то угодливый, но всегда соблюдающий свою выгоду. – Я отец ее? Зачем бы я стал намекать и действовать украдкой? Или вы полагаете, как друзья ее матери и мои враги, – будь они прокляты все! – что по отношению ко мне она исполняет больше чем свой долг, сэр, больше чем свой долг? Или вы думаете, что мои несчастья являются достаточным основанием для того, чтобы наши отношения изменились и чтобы она приказывала, а я повиновался? Намекнуть о желании! Быть может, видя меня вот в этих стенах, почти лишенного возможности подняться с кресла без посторонней помощи, вы полагаете, что я – какое-то разбитое, ни на что не способное существо и у меня нет ни мужества, ни права делать то, что я считаю необходимым для блага моей дочери? Осталось ли у меня право намекнуть о своем желании?! Надеюсь!
– Простите, вы меня не выслушали, – сказал Ральф, который досконально знал этого человека и соответствующим образом вел свою игру. – Я хотел сказать, что, если бы вы намекнули о своем желании – только намекнули, – это, конечно, было бы равносильно приказанию.
– Да, разумеется, так бы оно и было! – сердито подхватил мистер Брэй. – Если вы случайно не слыхали о тех временах, сэр, то я вам скажу, что было время, когда я всегда торжествовал над всеми родственниками ее матери, хотя на их стороне были власть и богатство, а на моей только воля.
– Но вы меня не выслушали, – продолжал Ральф со всею кротостью, на какую был способен. – У вас еще есть все качества, чтобы блистать в обществе, и перед вами долгая жизнь, конечно, если… вы будете дышать более свежим воздухом, и под более ясными небесами, и среди избранных друзей. Развлечения – ваша стихия, в ней вы блистали прежде. Светское общество и свобода – вот что вам нужно. Франция и ежегодная рента, – которая обеспечила бы вам возможность жить там в роскоши, которая снова дала бы вам власть над жизнью, которая возродила бы вас к новому существованию… Когда-то город гремел молвой о ваших расточительных увеселениях, и вы могли бы снова засверкать на сцене, извлекая пользу из опыта и живя на счет других, вместо того чтобы давать другим жить на ваш счет. Какова оборотная сторона картины? Что там? Я не знаю, какое кладбище ближайшее, но вижу могильную плиту на нем, где бы оно ни было, и вижу дату – быть может, отделенную от наших дней двумя годами, быть может, двадцатью. Это все!
Мистер Брэй облокотился на ручку кресла и заслонил лицо рукой.
– Я говорю ясно, – сказал Ральф, – потому что чувствую глубоко. В моих интересах, чтобы вы выдали свою дочь за моего друга Грайда, ибо тогда он позаботится о том, чтобы мне заплатили – по крайней мере часть. Я этого не скрываю. Я это открыто признаю. Но какую пользу извлечете вы, направив ее на этот путь? Не упускайте эту пользу из виду. Ваша дочь может возражать, протестовать, плакать, говорить, что он слишком стар, уверять, что ее жизнь будет несчастной; А какова сейчас ее жизнь?
Жестикуляция больного показала, что эти доводы не были оставлены им без внимания, так же как ничто в его поведении не ускользнуло от внимания Ральфа.
– Какова она сейчас, говорю я? – продолжал коварный ростовщик. – И какие могут быть у нее перспективы? Если вы умрете, люди, которых вы ненавидите, сделают ее счастливой. Можете вы перенести такую мысль?
– Нет! – воскликнул Брэй под влиянием мстительного чувства, которого не мог подавить.
– Я так и думал, – спокойно сказал Ральф. – Если извлечет она пользу из чьей-нибудь смерти, то пусть это будет смерть ее мужа (это было сказано более тихим голосом). Пусть не вспоминает она о вашей смерти как о событии, которое нужно считать началом более счастливой жизни. Каково же возражение? Обсудим его. Ее поклонник – старик. Ну что ж! Как часто люди знатные и состоятельные, у которых нет ваших оправданий, потому что им доступны все радости жизни, как часто, говорю я, они выдают своих дочерей за стариков или (что еще хуже) за молодых людей, безголовых и бессердечных, чтобы подразнить праздное свое тщеславие, укрепить фамильные связи или обеспечить себе место в парламенте! Решайте за нее, сэр, решайте за нее. Вы должны лучше знать, и впоследствии она будет вам благодарна.
– Тише, тише! – воскликнул мистер Брэй, внезапно встрепенувшись и дрожащей рукой зажав рот Ральфу. – Я слышу, она у двери.
В этом быстром движении, говорившем о стыде и страхе, был проблеск совести, который на одно короткое мгновение сорвал тонкое покрывало лицемерия с гнусного замысла и показал всю его подлость и отвратительную жестокость.
Отец упал в кресло, бледный и трепещущий; Артур Грайд схватил и принялся мять свою шляпу, не смея поднять глаз; даже Ральф на секунду съежился, как побитая собака, устрашенный появлением молодой невинной девушки.
Эффект был почти таким же кратковременным, как и внезапным. Ральф первый пришел в себя и, заметив встревоженный вид Маделайн, попросил бедную девушку успокоиться, заверив ее, что нет никаких основании пугаться.
– Внезапный спазм, – сказал Ральф, бросив взгляд на мистера Брэя. – Сейчас он уже оправился.
Самое жестокое и искушенное сердце не осталось бы бесчувственным при виде юного и прекрасного существа, чью верную гибель они обсуждали всего лишь минуту тому назад; девушка обвила руками шею своего отца и расточала ему слова ласкового участия и любви – самые нежные слова, какие могут коснуться слуха отца иди сорваться с уст ребенка. Но Ральф холодно наблюдал, а Артур Грайд, пожирая слезящимися глазами внешнюю красоту и оставаясь слепым к красоте духа, оживлявшего телесную оболочку, несомненно проявил какие-то пылкие чувства, однако это были не те теплые чувства, какие обычно вызывает созерцание добродетели.
– Маделайн, – сказал отец, мягко освобождаясь из объятий, – это пустяки.
– Но такая же спазма была у вас вчера. Ужасно видеть, как вы страдаете. Не могу ли я чем-нибудь помочь?
– Сейчас ничем. Здесь два джентльмена, Маделайн, одного из них ты видела раньше. Она говорила, – добавил мистер Брэй, обращаясь к Артуру Грайду, – что я всегда чувствую себя хуже, стоит мне посмотреть на вас. Ну-ну! Быть может, она изменит свое мнение; девушкам, знаете ли, разрешается изменять свои мнения. Ты очень устала, дорогая?
– Право же, нет.
– Несомненно устала. Ты слишком много работаешь.
– Ах, если бы я могла работать еще больше!
– Я знаю, что ты этого хочешь, но ты переоцениваешь свои силы. Эта жалкая жизнь, моя милочка, с повседневной работой и утомлением тебе не под силу. Я в этом уверен. Бедная Маделайн!
Говоря эти ласковые слова, мистер Брэй привлек к себе дочь и нежно поцеловал ее в щеку. Ральф, зорко и внимательно присматривавшийся к нему, направился к двери и поманил Грайда.
– Вы дадите нам знать? – спросил Ральф.
– Да, да, – отозвался мистер Брэй, поспешно отстраняя дочь. – Через неделю. Дайте мне неделю.
– Через неделю, – сказал Ральф, поворачиваясь к своему спутнику, – считая с сегодняшнего дня. До свиданья! Мисс Маделайн, целую вашу руку.
– Обменяемся рукопожатием, Грайд, – сказал мистер Брэй, протягивая руку, когда старый Артур отвесил поклон. – Несомненно, намерения у вас хорошие. Теперь я поневоле это признаю. Если я был должен вам деньги, это не ваша вина. Маделайн, моя милая, дай ему руку.
– Ах, боже мой, если бы молодая леди снизошла! Хотя бы кончики пальцев! – сказал Артур в нерешительности, готовый отступить.
Маделайн невольно отшатнулась от этого уродца, но все-таки вложила концы пальцев в его руку и тотчас же отняла их. После неудачной попытки сжать их, чтобы удержать и поднести к губам, старый Артур с причмокиванием поцеловал свои собственные пальцы и с разнообразными, выражающими влюбленность гримасами отправился за своим другом, который к тому времени был уже на улице.
– Ну, что он скажет? Что он скажет? Что скажет гигант пигмею? – осведомился Артур Грайд, ковыляя к Ральфу.
– А что скажет пигмей гиганту? – отозвался Ральф, подняв брови и глядя сверху вниз на вопрошающего.
– Он не знает, что сказать, – ответил Артур Грайд. – Он надеется и боится. Но не правда ли, она лакомый кусочек?
– Я не большой ценитель красоты, – проворчал Ральф.
– Но я ценитель! – заявил Артур, потирая руки. – Ах, боже мой, какие красивые были у нее глаза, когда она склонилась над ним! Такие ресницы… нежная бахрома! Она… она посмотрела на меня так ласково.
– Я думаю, не слишком уж влюбленным взором, а? – сказал Ральф.
– Вы так думаете? – отозвался старый Артур. – Не кажется ли вам, что этого можно добиться? Не кажется ли вам, что можно?
Ральф бросил на него презрительный и хмурый взгляд я процедил насмешливо сквозь зубы:
– Вы обратили внимание: он говорил ей что она устала и слишком много работает и переоценивает свои силы?
– Да, да. Так что же?
– Как вы думаете, говорил ли он ей это когда-нибудь раньше? И что такая жизнь ей не под силу?! Да, да. Он ее изменит, эту жизнь.
– Вы думаете, дело сделано?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131