– А чего бы вы хотели? – был не менее естественный вопрос хозяина.
Николас заговорил о холодной говядине, но холодной говядины не было; о вареных яйцах, но яиц не было; о бараньих котлетах, но бараньих котлет не было и за три мили отсюда, хотя на прошлой неделе их было столько, что не знали, куда их девать, и послезавтра их будет получено чрезвычайно много.
– В таком случае, – сказал Николас, – предоставляю решать вам, что я хотел сделать с самого начала, если бы вы мне позволили.
– Так вот что я вам скажу, – отозвался хозяин, – в гостиной сидит джентльмен, который заказал к девяти часам горячий мясной пудинг и картофель. Приготовлено больше, чем он может съесть, и я почти не сомневаюсь, что, если я попрошу у него разрешения, вы можете поужинать вместе с ним. Я это устрою в одну минуту.
– Нет, – возразил Николас, удерживая его. – Мне бы не хотелось. Я… по крайней мере… э, да почему бы мне не сказать прямо? Так вот, вы видите, что я путешествую очень скромно и сюда пришел пешком. Мне кажется более чем вероятным, что джентльмен не останется доволен такой компанией, и хотя я, как видите, весь в пыли, но я слишком горд, чтобы навязывать ему свою особу.
– Господь с вами! – сказал трактирщик. – Ведь это только мистер Крамльс, уж он-то непривередлив.
– Непривередлив? – переспросил Николас, на которого, по правде сказать, произвело некоторое впечатление упоминание о вкусном пудинге.
– Конечно, нет! – ответил хозяин. – Я знаю, ему понравится ваша манера вести разговор. Но мы скоро все это выясним. Вы только минуту подождите.
Хозяин поспешил в гостиную, не дожидаясь разрешения Николасв, а тот не пытался его задержать, мудро рассудив, что при данных обстоятельствах ужин – дело слишком серьезное, чтобы этим шутить. Очень скоро хозяин вернулся в чрезвычайном возбуждении.
– Готово! – сказал он тихим голосом. – Я знал, что он согласится. Вы там увидите такое, на что стоит посмотреть. Ей-богу, здорово они это проделывают!
Некогда было осведомляться, к чему относилось это замечание, сделанное восторженным тоном, так как он уже распахнул дверь комнаты, куда и направился Николас в сопровождении Смайка с узлом на плече (он таскал его с таким тщанием, словно это был мешок золота).
Николас приготовился увидеть нечто странное, однако же не столь странное, как зрелище, представившееся его глазам. В дальнем конце комнаты два подростка, один весьма рослый, а другой малорослый, оба одетые матросами – или по крайней мере театральными матросами, с поясами, пряжками, косицами и пистолетами, – были погружены в занятие, которое на афишах называется страшным поединком: они орудовали двумя короткими палашами, какими обычно пользуются в наших второстепенных театрах. Малорослый одерживал верх над рослым, который очутился в смертельной опасности, и за обоими наблюдал большой грузный мужчина, примостившийся на углу стола; мужчина энергически заклинал их выбивать побольше искр из палашей, и тогда они на первом же представлении не преминут потрясти весь зал.
– Мистер Винсент Крамльс, – с величайшим почтением сказал хозяин гостиницы, – вот этот молодой джентльмен.
Мистер Винсент Крамльс поздоровался с Николасом легким кивком – это было нечто среднее между приветствием римского императора и кивком собутыльника – и предложил хозяину закрыть дверь и удалиться.
– Вот это картина! – сказал мистер Крамльс, жестом предлагая Николаса не приближаться и не портить се. – Маленький его загнал. Если большой не поразит его через три секунды, ему конец! Повторите-ка это, ребята!
Двое сражающихся снова принялись за работу и рубились, пока не высекли из палашей сноп искр, к великому удовольствию мистера Крамльса, который, по-видимому, считал это очень важным достижением. Схватка началась примерно с двухсот ударов палашом, наносимых то малорослым, то рослым матросом без каких-либо решительных результатов, пока малорослый не опустился под ударом на одно колено; но для него это были пустяки, ибо и на одном колене он продолжал обороняться, пустив в ход левую руку, и дрался отчаянно, пока рослый матрос не выбил у него из рук палаша. Казалось, малорослый, доведенный до крайности, немедленно сдастся и запросит пощады; но вместо этого он внезапно выхватил из-за пояса большущий пистолет и приставил его ко лбу рослого матроса, который был этим так ошарашен (от неожиданности), что дал время малорослому поднять палаш и начать сначала. Битва возобновилась, и обеими сторонами были нанесены всевозможные и невероятные удары, как то – удары левой рукой, и из-под колена, и через правое плечо, и через левое; когда же малорослый матрос энергически полоснул по ногам рослого, – причем ноги были бы начисто сбриты, если бы удар возымел действие, – рослый перепрыгнул через палаш малорослого, а затем, чтобы сравнять шансы и честно вести игру, нанес малорослому матросу такой же удар по ногам, а малорослый перепрыгнул через его палаш. После этого долго занимались ложными выпадами и подтягиванием «невыразимых», – вследствие отсутствия подтяжек, – а затем малорослый (который несомненно был добродетельным персонажем, ибо всегда одерживал верх) начал неистовое наступление и сошелся с рослым грудь с грудью, а рослый после безуспешного сопротивления упал и в страшных мучениях испустил дух, в то время как малорослый поставил ногу ему на грудь и просверлил в нем дыру насквозь.
– Вас будут не один раз вызывачь на бис, если вы, ребята, постараетесь, – сказал мистер Крамльс. – А теперь отдышитесь и переоденьтесь.
Обратившись с такими словами к участникам поединка, он приветствовал затем Николаса, который обнаружил, что лицо у мистера Крамльса вполне отвечало размерам его тела, что у него очень толстая нижняя губа, хриплый голос, словно он имел привычку очень много кричать, и очень короткие черные волосы, обритые почти до самой макушки, – для того (как узнал он впоследствии), чтобы легче было надевать характерные парики любой формы и фасона.
– Что вы об этом скажете, сэр? – осведомился мистер Крамльс.
– Очень хорошо, превосходно! – ответил Николас.
– Верно, вы не часто видите таких ребят, как эти,сказал мистер Крамльс.
Николас согласился, добавив, что если бы они были больше под пару…
– Под пару? – воскликнул мистер Крамльс.
– Я хочу сказать – если бы они были приблизительно одного роста,пояснил Николас.
– Одного роста! – повторил мистер Крамльс. – Да ведь вся суть поединка в том, чтобы разница между ними была один-два фута! Как можете вы без надувательства завоевать симпатию зрителей, если малорослый не сражается против верзилы или – еще лучше – если не сражается один против пятерых? Но для этого у нас в нашей труппе не хватает людей!
– Понимаю, – ответил Николас. – Прошу прощения. Признаюсь, мне это не пришло в голову.
– В этом все дело, – сказал мистер Крамльс. – Послезавтра я начинаю выступать в Портсмуте. Если вы направляетесь туда, загляните в театр и посмотрите, как идут дела.
Николас обещал это исполнить в случае возможности и, придвинув стул поближе к очагу, тотчас завязал разговор с директором. Тот был очень разговорчив и общителен, быть может не только по природным наклонностям, но и под влиянием больших глотков виски с водой и больших понюшек табаку, который он доставал из бурого бумажного пакета, находившегося в жилетном кармане. Он без всяких умолчаний поведал о своих делах и пространно сообщил о достоинствах своей труппы и о талантах своей семьи: оба подростка с палашами являлись почтенными членами той и другой. По-видимому, разные леди и джентльмены должны были собраться завтра в Портсмуте, куда направлялись и отец с сыновьями (не на весь сезон, но как бродячая труппа), с величайшим успехом закончив выступления в Гильдфорде.
– Вы держите путь туда же? – спросил директор.
– Д-да, – сказал Николас. – Да. туда же.
– Вы хоть немного знаете город? – осведомился директор, который как будто полагал, что имеет право требовать такого же доверия, какое он сам оказывал.
– Нет, – ответил Николас.
– Никогда не бывали там?
– Никогда.
Мистер Винсент Крамльс отрывисто, сухо кашлянул, как бы желая сказать: «Не хотите говорить откровенно, не говорите», – и взял из бумажного пакетика столько понюшек табаку, одну за другой, что Николас подивился, где они все поместились.
Занимаясь эчим делом, мистер Крамльс время от времени посматривал с величайшим интересом на Смайка, который как будто с первой же минуты произвел на него сильное впечатление. Сейчас Смайк задремал и клевал носом, сидя на стуле.
– Простите, пожалуйста, – сказал директор, наклоняясь к Николасу и понижая голос, – но какое замечательное лицо у вашего друга!
– Бедняга! – слабо улыбнувшись, сказал Николас. – Хотел бы я, чтобы оно было немножко полнее и не такое измученное.
– Полнее?! – с неподдельным ужасом воскликнул директор. – Вы бы его навеки испортили!
– Вы так думаете?
– Думаю ли я так, сэр! – вскричал директор, энергически хлопнув себя по колену. – Да ведь таков, как он есть, без всяких толщинок на теле и разве что с одним мазком краски на лице, он был бы таким актером на роли умирающих с голоду, каких у нас в стране еще не видывали! Наденьте на него костюм аптекаря в «Ромео и Джульетте», положите чуть-чуть красной краски на кончик носа, и его непременно встретят тремя овациями, как только он просунет голову в дверь против суфлерской будки.
– Вы на него смотрите с профессиональной точки зрения, – смеясь, сказал Николас.
– Ну еще бы! – отозвался директор. – С той поры, как я занялся этой профессией, мне не доводилось видеть молодого человека, который бы так подходил для этой роли. А я играл толстых детей, когда мне было полтора года.
Мясной пудинг, появившийся одновременно с младшими Крамльсами, перевел разговор на другие темы и, собственно говоря, совсем прервал его на время. Эти два молодых джентльмена орудовали ножами и вилками едва ли с меньшей ловкостью, чем палашами, и так как у всей компании аппетит оказался не менее острым, чем любой вид оружия, для разговоров не было времени, пока не покончили с ужином.
Не успели младшие Крамльсы проглотить последний оставшийся на столе кусок, как обнаружили приглушеными зевками и потягиваньем явное желание отойти ко сну, каковое желание Смайк проявлял еще более энергически: за ужином он несколько раз засыпал в процессе еды. Поэтому Николас предложил немедленно разойтись, но директор и слышать об этом не хотел, клянясь, что он предвкушал удовольствие предложить своему новому знакомому разделить с ним чашу пунша, и, если тот откажется, он будет это рассматривать как весьма неблаговидный поступок.
– Пусть они уходят, – сказал мистер Винсент Крамльс, – а мы с вами уютно и приятно посидим вдвоем у камелька.
Николаса не особенно клонило ко сну, – по правде говоря, он был слишком озабочен, – поэтому, помявшись сначала, он принял предложение и обменялся рукопожатием с юными Крамльсами; и когда директор, со своей стороны, отпустил, сердечно благословив, Смайка, Николас уселся против этого джентльмена у камина, чтобы помочь осушить чашу, которая вскоре появилась, дымясь так, что было радостно ее созерцать, и распространила чрезвычайно приятный и соблазнительный аромат.
Но, несмотря на пунш и на директора, который рассказывал разнообразнейшие истории, курил трубку и нюхал табак в невероятном количестве, Николас был рассеян и угнетен. Мысли его вращались вокруг родного дома, а когда они сосредоточивались на теперешнем его положении, неуверенность в завтрашнем дне приводила его в уныние, которое он не мог побороть, несмотря на все свои усилия. Внимание его было отвлечено: он слышал голос директора, но был глух к тому, что тот говорил. И когда мистер Винсент Крамльс закончил длинный рассказ о каком-то приключении громким смехом и вопросом, что бы при таких обстоятельствах сделал Николае, тот принужден был принести искреннее извинение и признаться в полном своем неведении, о чем шла речь.
– Да, я это заметил, – сказал мистер Крамльс. – У вас есть что-то на душе. В чем дело?
Николас невольно улыбнулся, услышав столь прямой вопрос, но, не считая нужным уклоняться от ответа, признался, что у него есть опасения, достигнет ли он цели, какая привела его в эти края.
– Что это за цель? – спросил директор.
– Получить какую-нибудь работу, которая обеспечила бы мне и моему бедному спутнику самое необходимое для жизни, – ответил Николас. – Вот вам вся правда. Конечно, вы давно уже ее угадали, но все же я могу льстить себе мыслью, что любезно открыл вам ее.
– А что вы можете найти в Портсмуте скорее, чем в другом месте? – осведомился мистер Винсент Крамльс, растапливая в огне свечи сургуч на мундштуке своей трубки и разминая его мизинцем.
– Я думаю, из порта выходит много судов, – ответил Николас. – Я попытаюсь получить место на каком-нибудь корабле. Во всяком случае, там будет что есть и пить.
– Солонина и разбавленный ром, гороховое пюре и сухари из мякины,сказал директор, затянувшись трубкой, чтобы она не потухла, и снова принимаясь украшать ее.
– Бывает и хуже, – сказал Николас. – Думаю, я могу все это перенести так же, как и другие юноши моих лет и в моем положении.
– Придется переносить, если вы попадете на борт судна, – сказал директор. – Но только вы никаким образом не попадете.
– Почему?
– Потому что нет такого шкипера иди штурмана, который нашел бы, что вы стоите полагающейся вам соли, если он может нанять опытного парня вместо вас. А их там столько же, сколько устриц продается на улицах.
– Что вы хотите сказать? – осведомился Николае, встревоженный этим предсказанием и уверенным тоном, которым оно было произнесено. – Люди не рождаются опытными моряками. Я думаю, их нужно обучать?
Мистер Винсент Крамльс кивнул головой.
– Нужно, но не в вашем возрасте и не таких джентльменов, как вы.
Наступило молчание. У Николаса вытянулась физиономия, и он мрачно смотрел на огонь.
– Вам не приходило на ум никакой другой профессии, которой легко мог бы заняться молодой человек с нашей наружностью и манерами, и при этом посмотреть мир с большими удобствами?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131