– И я скажу, что стоит попробовать! – воскликнула миссис Никльби, с торжеством откладывая газету. – Если у твоего дяди нет возражений.
Кэт была слишком обескуражена жестоким столкновением с жизнью и в сущности в тот момент слишком мало интересовалась тем, какая судьба ей уготована, чтобы приводить какие бы то ни было возражения.
Мистер Ральф Никльби не привел никаких, напротив – весьма одобрил эту мысль. Не выразил он и особого удивления по случаю внезапного банкротства мадам Манталини, да и странно было бы, если бы он его выразил, поскольку банкротство было подготовлено и подстроено главным образом им самим. Итак, не теряя времени, узнали фамилию и адрес, и мисс Никльби в то же утро отправилась со своей матушкой на поиски миссис Уититерли, Кэдоген-Плейс, Слоун-стрит.
Кэдоген-Плейс служит единственным легким мостиком, соединяющим две великие крайности, – связующим звеном между аристократическими тротуарами Бельгрев-сквера и варварством Челси. Кэдоген-Плейс вливается в Слоун-стрит, но сторонится ее; Обитатели Кэдоген-Плейс смотрят сверху вниз на Слоун-стрит и считают Бромтон вульгарным. Они притворяются людьми великосветскими и делают вид, будто не знают, где находится Нью-роуд. Нельзя сказать, чтобы они притязали быть на равной ноге с аристократами Бельгрев-сквера и Гровенор-Плейс, но по отношению к ним они занимают приблизительно то же положение, что незаконные дети знати, которые довольствуются тем, что хвастают своей родней, хотя она от них отрекается. Подражая по мере сил виду и манерам знатных особ, обитатели Кэдоген-Плейс принадлежат к среднему классу. Кэдоген-Плейс-проводник, передающий электрическую искру гордыни, рожденной происхождением и званием, населению других районов, – искру, ему не принадлежащую, но заимствованную из чужого источника: или же, подобно связке, соединяющей сиамских близнецов, он содержит частицу жизненной сущности обоих тел, но не принадлежит ни тому, ни другому.
В этом сомнительном районе проживала миссис Уититерли, и в дверь миссис Уититерли постучала дрожащей рукой Кэт Никльби. Дверь открыл дюжий лакей с головой, посыпанной мукой или мелом, а может быть выкрашенной (похоже на то, что напудренной она не была), и дюжий лакей, взяв визитную карточку, передал ее маленькому пажу – такому маленькому, что на нем не могли поместиться в должном порядке пуговицы, необходимые для костюма пажа, и поэтому они были пришиты в четыре ряда. Сей юный джентльмен понес карточку на подносе наверх, а в ожидании его возвращения Кэт и ее мать были проведены в столовую, довольно неопрятную и запущенную и так удобно устроенную, что она годилась для любых занятий, кроме принятия пищи.
Как полагается и согласно всем достоверным описаниям светской жизни, которые мы находим в книгах, миссис Уититерли надлежало быть в своем будуаре, но возможно, что в то время в будуаре брился мистер Уититерли. Как бы там ни было, несомненно одно: миссис Уититерли дала аудиенцию в гостиной, где было все, что требуется и что необходимо, включая занавески и обивку розового цвета – дабы придавать мягкий оттенок лицу миссис Уититерли, а также маленькую собачку – чтобы хватать посетителей за ноги для развлечения миссис Уититерли, и упомянутого выше пажа – чтобы подавать шоколад для услаждения миссис Уититерли.
У леди вид был нежный и томный, а лицо отличалось интересной бледностью; было что-то увядшее и в ней, и в мебели, и в самом доме. Она полулежала на диване в такой естественной позе, что ее можно было принять за актрису, совсем готовую для первой сцены в балете и ожидавшую только поднятия занавеса.
– Подайте стулья.
Паж подал.
– Выйдите, Альфонс.
Альфонс вышел; но если у какого-нибудь Альфонса было ясно написано на лице «Билл», то именно таким мальчуганом был этот паж.
– Увидев ваше объявление, я взяла на себя смелость зайти к вам, сударыня, – сказала Кэт после нескольких секунд неловкого молчания.
– Да, – отозвалась миссис Уититерли, – кто-то из моих людей поместил его в газете… Да.
– Я подумала, – скромно продолжала Кэт, – быть может, если вы еще не приняли окончательного решения, вы простите, что я вас потревожила своей просьбой…
– Да-а-а, – снова протянула миссис Уититерли.
– Если вы уже сделали выбор…
– Ах, боже мой, нет! – перебила леди. – Меня не так легко удовлетворить. Право, не знаю, что вам сказать. Вы еще никогда не занимали места компаньонки?
Миссис Никльби, нетерпеливо подстерегавшая удобный случай, ловко вмешалась, прежде чем Кэт успела ответить.
– У чужих людей никогда, сударыня, – сказала славная леди, – но моей компаньонкой она была в течение нескольких лет. Я – ее мать, сударыня.
– О! – сказала миссис Уититерли. – Я вас понимаю.
– Уверяю вас, сударыня, – продолжала миссис Никльби, – было время, когда я и не помышляла о том, что моей дочери придется идти в услужение, так как ее бедный дорогой папа был джентльменом с независимыми средствами и оставался бы им и теперь, если бы он только вовремя внял моим неустанным мольбам и…
– Милая мама, – тихо сказала Кэт.
– Милая моя Кэт, – возразила миссис Никльби, – если ты позволишь мне говорить, я возьму на себя смелость объяснить этой леди…
– Мне кажется, мама, в этом нет необходимости. И несмотря на сдвинутые брови и подмигивания, коими миссис Никльби давала понять, что имеет сообщить нечто, долженствующее немедленно решить дело, Кэт, бросив на нее выразительный взгляд, настояла на своем. И на сей раз миссис Никльби должна была остановиться на пороге торжественной речи.
– Что вы умеете делать? – закрыв глаза, спросила миссис Уититерли.
Кэт, краснея, начала перечислять основные свои таланты, а миссис Никльби отсчитывала их один за другим по пальцам, заранее подведя итог. К счастью, оба вычисления совпали, так что у миссис Никльби не оказалось повода заговорить.
– У вас хороший характер? – спросила миссис Уититерли, приоткрыв на секунду глаза и снова их закрыв.
– Надеюсь, – ответила Кэт.
– И у вас есть вполне респектабельная рекомендация, подтверждающая все, что вы говорите?
Кэт ответила утвердительно и положила на стол визитную карточку своего дяди.
– Будьте добры, придвиньте свой стул поближе и дайте мне посмотреть на вас, – сказала миссис Уитятерли. – Я так близорука, что плохо различаю черты вашего лица.
Кэт, хотя и не без смущения, исполнила эту просьбу, и миссис Уититерли принялась томно рассматривать ее лицо, что продолжалось минуты две или три.
– Ваша наружность мне нравится, – сказала она, позвонив в маленький колокольчик. – Альфонс, попросите сюда вашего хозяина.
Паж вышел исполнить поручение и после короткого промежутка, в течение которого обе стороны не обмолвились ни словом, распахнул двери перед напыщенным джентльменом лет тридцати восьми, с простоватой физиономией и очень скудной растительностью на голове, который на минуту наклонился к миссис Уититерли и заговорил с ней шепотом.
– О! – сказал он, затем обернувшись: – Да! Это чрезвычайно важно. Миссис Уититерли – натура очень чувствительная, очень деликатная, очень хрупкая: оранжерейное растение, экзотическое растение…
– О Генри, дорогой мой! – перебила миссис Уититерли.
– Это так, любовь моя, ты знаешь, что это так. Одно дуновение, – сказал мистер Уититерли, сдувая воображаемую пушинку, – пфу! – и тебя нет.
Леди вздохнула.
– Душа твоя слишком велика для твоего тела, – продолжал мистер Уититерли.Твой ум изнуряет тебя – Это утверждают все медики; как тебе известно, нет ни одного врача, который не гордился бы тем, что его приглашают к тебе. Каково их единодушное заявление? «Дорогой мой доктор,сказал я сэру Тамли Снафиму в этой самой комнате, когда он недавно был здесь, – дорогой мой доктор, каким недугом страдает моя жена? Скажите мне все. Я могу это вынести. Нервы?» – «Дорогой мой, – сказал он, – гордитесь этой женщиной, лелейте ее: для лучшего общества и для вас она служит украшением. Ее недуг – душа. Она растет, расцветает, ширится, кровь закипает, ускоряется пульс, усиливается возбуждение… Фью!»
Тут мистер Уититерли, который, увлекшись своим описанием, размахивал правой рукой на расстоянии меньше одного дюйма от шляпки миссис Никльби, поспешно отдернул руку и высморкался столь энергически, как будто это было проделано какой-нибудь мощной машиной.
– Ты изображаешь меня хуже, чем я на самом деле. Генри, – со слабой улыбкой сказала миссис Уититерли.
– Нет, Джулия, нет! – возразил мистер Уититерли. – Общество, в котором ты вращаешься – вращаешься по необходимости, в силу своего положения, связей и достоинств, – представляет собой водоворот и вихрь, действующий страшно возбуждающе. Силы небесные! Могу ли я когда-нибудь забыть тот вечер, когда ты танцевала с племянником баронета на балу избирателей в Эксетере! Это было потрясающе.
– Я всегда расплачиваюсь за такие триумфы, – сказала миссис Уититерли.
– И по этой-то причине, – отозвался ее супруг, – ты должна иметь компаньонку, которая была бы очень кротка, очень отзывчива, отличалась бы мягкостью характера и полным спокойствием.
Тут и мистер и миссис Уититерли, обращавшиеся скорее к обеим Никльби, чем друг к другу, прервали разговор и посмотрели на своих слушательниц с таким видом, будто хотели сказать: «Что вы обо всем этом думаете?»
– Знакомства с миссис Уититерли, – сказал ее супруг, адресуясь к миссис Никльби, – ищут и добиваются в высшем свете и в ослепительных кругах. На нее действует возбуждающе опера, драма, изящные искусства и… и… и…
– Аристократическое общество, дорогой мой, – вставила миссис Уититерли.
– Да, вот именно, аристократическое общество, – сказал мистер Уититерли. – И военные. Она составляет и высказывает множество разнообразнейших мнений о множестве разнообразнейших предметов. Если бы некоторые великосветские особы знали подлинное мнение о них миссис Уититерли, пожалуй, они так бы не задирали нос, как задирают сейчас.
– Полно, Генри, – сказала леди, – нехорошо так говорить.
– Я не называю имен, Джулия, – возразил мистер Уититерли, – и никто не будет в обиде. Я упоминаю об этом обстоятельстве лишь с целью показать, что ты – особа незаурядная, что между твоим духом и плотью происходят постоянные столкновения и что тебя нужно покоить и лелеять. А теперь я выслушаю беспристрастно и хладнокровно, какими качествами обладает молодая леди, претендующая на это место.
В результате его просьбы были снова перечислены все достоинства Кэт, причем мистер Уититерди часто перебивал и переспрашивал. В конце концов было решено, что наведут справки и не позже чем через два дня мисс Никльби будет дан окончательный ответ на адрес ее дяди. Когда эти условия были приняты, паж проводил их до окна на лестнице, а дюжий лакей, сменив здесь караул, довел их в целости и сохранности до двери на улицу.
– Очевидно, это люди из лучшего общества, – сказала миссис Никльби, взяв под руку дочь. – Какая выдающаяся особа миссис Уититерли!
– Вы так думаете, мама? – вот все, что ответила Кэт.
– Да разве можно думать иначе, милая моя Кэт? – возразила ее мать. – Она очень бледна и кажется изнуренной. Надеюсь, она не доведет себя до полного истощения, но я этого сильно опасаюсь.
Эти мысли привели дальновидную леди к вычислениям, сколько может продлиться жизнь миссис Уититерли и велики ли шансы, что безутешный вдовец предложит свою руку ее дочери. Еще не дойдя до дому, она освободила душу миссис Уититерли от всех телесных уз, с большой помпой выдала замуж Кэт в церкви Сент Джордж на Ганновер-сквере и оставила нерешенным только менее важный вопрос: где поставить предназначавшуюся ей самой великолепную кровать красного дерева, крытую французским лаком, – в задней ли половине дома на Кэдоген-Плейс, во втором этаже, или же в третьем, окнами на улицу. Преимущества каждого из этих помещений она не могла как следует взвесить, а посему покончила с этим вопросом, решив предложить его на рассмотрение своему зятю.
Справки были наведены. Ответ – нельзя сказать, чтобы к большой радости Кэт, – оказался благоприятным, и к концу недели она перебралась со всем своим движимым имуществом и драгоценностями в дом миссис Уититерли, где мы и оставим ее на время.
Глава XXII,
Николас в сопровождении Смайка отправляется на поиски счастья. Он встречает мистера Винсента Крамльса, а кто он такой – здесь объясняется

Весь капитал, находившийся в распоряжении Николаса – на руках, по праву наследования и в перспективе – после уплаты за квартиру и расчета с маклером, у которого он брал напрокат жалкую мебель, превышал не больше чем на несколько полупенсов сумму в двадцать шиллингов. И все-таки Николас с легким сердцем приветствовал рассвет того дня, когда решил покинуть Лондон, и вскочил с постели с тою бодростью, какая, по счастью, является уделом молодежи, а иначе и мире не было бы стариков.
Была ранняя весна – холодное, сухое, туманное утро. Несколько тощих теней сновало по мглистым улицам, и изредка вырисовывались сквозь густой пар грубые очертания какой-нибудь возвращающейся домой наемной кареты, которая, медленно приближаясь, дребезжала и, проезжая мимо, сбрасывала тонкий слой инея с побелевшей крыши и вскоре снова скрывалась в дымке. Иногда слышались шарканье стоптанных башмаков и зябкий шаг бедного трубочиста, пробиравшегося к месту утренней своей работы, тяжелые шаги ночного сторожа, медленно маршировавшего взад и вперед и проклинавшего томительные часы, которые еще отделяли его ото сна, грохот тяжелых повозок и подвод, стук более легких экипажей, доставлявших на различные рынки покупателей и торговцев, удары в дверь, не доносившиеся до тех кто крепко спал. Все эти звуки время от времени касались слуха, но все казались приглушенными туманом и почти такими же расплывчатыми, каким был каждый предмет для глаза. С наступлением дня ленивая мгла сгущалась, и те, у кого хватило мужества встать, и из-за оконной занавески посмотреть на сумрачную улицу, забирались обратно в постель и свертывались клубочком, чтобы снова заснуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131