Дядя, право же, я не могу…
– Почему, дорогая моя? – отозвался Ральф, чей скрипучий голос звучал, однако, необычно хрипло, словно он говорил против воли и предпочел бы, чтобы такое предложение не было сделано. – Это всего одна секунда, ничего особенного тут нет. Если джентльмены на этом настаивают…
– Я не настаиваю, – с громким смехом сказал сэр Мальбери. – Иными словами, я отнюдь не настаиваю, чтобы мисс Никльби отрицала этот факт, ибо в таком случае я проиграю, но я буду рад увидеть ее ясные глазки, в особенности потому, что она оказывает такое предпочтение этому столу красного дерева.
– Верно, и это слишком пло-о-хо с вашей стороны, мисс Никльби, – сказал знатный молодой человек.
– Прямо-таки жестоко! – сказал мистер Пайк.
– Ужасно жестоко! – сказал мистер Плак.
– Я не боюсь проиграть, – сказал сэр Мальбери,потому что стоит заплатить вдвое больше за то, чтобы заглянуть в глаза мисс Никльби.
– Больше, чем вдвое! – сказал мистер Пайк.
– Гораздо больше! – сказал мистер Плак.
– Что показывают злодейские часы, Сноб? – спросил сэр Мальбери Хоук.
– Прошло четыре минуты.
– Браво!
– Быть может, вы сделаете над собой усилие ради меня, мисс Никльби? – спросил лорд Фредерик после небольшой паузы.
– Не трудитесь задавать такие вопросы, мой милый франт, – сказал сэр Мальбери. – Мисс Никльби и я понимаем друг друга: она принимает мою сторону и этим доказывает, что у нее есть вкус… Вам не везет, старина! Сколько, Сноб?
– Прошло восемь минут.
– Готовьте деньги, – сказал сэр Мальбери, – скоро вы мне их вручите.
– Ха-ха-ха! – захохотал мистер Пайк.
Мистер Плак, всегда запаздывавший, но старавшийся превзойти приятеля, пронзительно засмеялся.
Бедная девушка, от смущения едва ли понимавшая, что делает, решила оставаться совершенно спокойной, но, испугавшись, как бы не подумали, что, поступая таким образом, она одобряет похвальбу сэра Мальбери, выраженную очень грубым и пошлым тоном, она подняла глаза и посмотрела ему в лицо. Было что-то столь гнусное, столь наглое, столь отталкивающее во взгляде, встретившем ее взгляд, что, не в силах выговорить ни слова, она встала и выбежала из комнаты. С большим трудом она удерживалась от слез, пока не очутилась одна наверху, и тогда дала им волю.
– Превосходно! – сказал сэр Мальбери Хоук, пряча в карман ставки. – Это девушка с характером, и мы выпьем за ее здоровье.
Незачем говорить, что Пайк и Кь с жаром поддержали его предложение и что тост сопровождался многочисленными намеками от имени фирмы, имевшими отношение к полной победе сэра Мальбери. Пока внимание гостей было сосредоточено на главных участниках предшествующей сцены, Ральф смотрел на них волком и, казалось, вздохнул свободнее, когда ушла его племянница. Графины быстро заходили по кругу. Он откинулся на спинку стула и, по мере того как собеседники разгорячались от вина, смотрел то на одного, то на другого таким взглядом, который словно проникал в их сердца и открывал его нечистому любопытству каждую их суетную мысль.
Между тем Кэт, предоставленная самой себе, несколько успокоилась. Она узнала от служанки, что дядя хочет повидать ее перед уходом, а также получила приятные сведения, что джентльмены будут пить кофе в столовой. Перспектива больше не встретиться с ними немало способствовала тому, что волнение ее улеглось, и, взяв книгу, она принялась за чтение.
Время от времени она вздрагивала, когда внезапно открывалась дверь столовой, откуда вырывался дикий гул буйной пирушки, и не раз привставала в великой тревоге, если почудившиеся ей шаги на лестнице внушали страх, что кто-то из гостей, отбившись от общества, направляется сюда один. Но поскольку ничего оправдывающего ее опасения не случалось, она постаралась сосредоточить внимание на книге, которой мало-помалу заинтересовалась так, что прочла несколько глав, забыв о времени и месте, как вдруг с ужасом услышала свое имя, произнесенное мужским голосом над самым ее ухом.
Книга выпала у нее из рук. Рядом с ней на диване, совсем близко от нее, развалился сэр Мальбери Хоук, которому явно не пошло на пользу вино: оно никогда не идет на пользу негодяю.
– Какое восхитительное прилежание! – сказал сей превосходный джентльмен. – Оно неподдельно или цель его – показать во всей прелести ресницы?
Кэт, с тревогой бросив взгляд на дверь, ничего не ответила.
– Я созерцал их пять минут, – сказал сэр Мальбери. – Клянусь душой, они безупречны. Ах, зачем я заговорил и испортил такую прелестную картину!
– Будьте любезны замолчать, сэр, – отозвалась Кэт.
– Полно! – сказал сэр Мальбери. подкладывая себе под локоть свой складной цилиндр и еще ближе придвигаясь к молодой леди. – Вы не должны этого говорить такому верному вашему рабу, мисс Никльби… Клянусь душой, это дьявольски жестокое обращение.
– Я бы хотела, чтобы вы поняли, сэр, – сказала Кэт, не в силах подавить дрожь, но говоря с великим возмущением, – ваше поведение оскорбляет меня и вызывает отвращение. Если сохранилась у вас хоть искра благородства, оставьте меня.
– Но почему? – осведомился сэр Мальбери. – Почему вы, нежное мое создание, представляетесь такой суровой? Ну, будьте же более непосредственны… милая моя мисс Никльби, будьте более непосредственны… прошу вас.
Кэт быстро встала, но, когда она поднималась, сэр Мальбери ухватился за ее платье и насильно удержал ее.
– Сейчас же отпустите меня, сэр! – воскликнула она в негодовании. – Вы слышите? Сейчас же! Сию минуту!
– Ну, сядьте же. сядьте, – сказал сэр Мальбери.Я хочу поговорить с вами.
– Сию же минуту отпустите меня, сэр! – вскричала Кэт.
– Ни за что на свете! – откликнулся сэр Мальбери. С этими словами он наклонился, как бы желая снова ее усадить, но молодая леди с силой рванулась, стараясь освободиться, а он потерял равновесие и во весь рост растянулся на полу. Когда Кэт бросилась вон из комнаты, в дверях показался Ральф и очутился лицом к лицу с ней.
– Что это значит? – спросил Ральф.
– Это значит, сэр, – в страшном волнении ответила Кэт, – что в этом доме, где я, беспомощная девушка, дочь вашего покойного брата, могла бы, казалось, найти защиту, мне нанесли такие оскорбления, которые должны заставить вас содрогнуться. Дайте мне уйти!
Ральф содрогнулся, когда девушка устремила на него негодующий взор, однако он не подчинился ее требованию: он повел ее к стоявшему в глубине комнаты креслу, а затем, подойдя к сэру Мальбери Хоуку, который тем временем встал, указал ему рукой на дверь.
– Ступайте, сэр! – сказал Ральф приглушенным голосом, который сделал бы честь любому дьяволу.
– Что вы хотите этим сказать? – свирепо спросил его друг.
На морщинистом лбу Ральфа веревками вздулись вены, и мускулы вокруг рта задергались, словно от нестерпимого волнения. Но он презрительно улыбнулся и снова указал на дверь.
– Да вы что, не знаете меня, сумасшедший старик? – воскликнул сэр Мальбери.
– Знаю, – сказал Ральф.
Элегантный негодяй на секунду струсил под пристальным взглядом более старого грешника и, бормоча что-то, двинулся к двери.
– Вам нужен был лорд? – сказал он, внезапно останавливаясь у порога, как будто его осенила новая мысль, и снова поворачиваясь к Ральфу. – Черт подери, я встал поперек дороги, да?
Ральф снова улыбнулся, но ничего не ответил.
– Кто привел его к вам, – продолжал сэр Мальбери, – как бы вы могли без меня заполучить его в свои сети?
– Сети большие и, пожалуй, полным-полны, – сказал Ральф. – Берегитесь, как бы кто не задохся в петлях.
– За деньги вы готовы отдать свою плоть и кровь и самого себя, если бы не заключили раньше договора с чертом! – возразил тот. – И вы хотите мне внушить, что ваша хорошенькая племянница была доставлена сюда не для того, чтобы служить приманкой для этого пьяного мальчишки там, внизу?
Хотя и тот и другой вели этот диалог негромко, Ральф невольно озирался, желая удостовериться, что Кэт не пересела на другое место, где она могла бы их слышать. Противник его заметил свое преимущество и воспользовался им.
– И вы хотите мне внушить, что это не так? – спросил он снова. – Вы хотите мне сказать, что, проберись он сюда наверх вместо меня, вы бы не были чуточку более слепым, и чуточку более глухим, и чуточку менее наглым, чем сейчас? Ну-ка, Никльби, ответьте мне на Это!
– Я вам вот что скажу, – ответил Ральф, – я привел ее сюда в интересах дела…
– Ах, вот оно то самое слово! – со смехом вставил сэр Мальбери. – Вот сейчас вы опять становитесь самим собой.
– …в интересах дела, – продолжал Ральф, говоря медленно и твердо, как человек, решивший не говорить лишних слов, – так как думал, что, быть может, она произведет впечатление на глупого юнца, которого вы прибрали к рукам и по мере сил толкаете к гибели. Но я был уверен, – зная его, – что немало времени пройдет, прежде чем он оскорбит ее девические чувства, а если он не оскорбит их из-за фатовства или по легкомыслию, то будет относиться с уважением и к полу и к характеру даже племянницы своего ростовщика. Но, если в мои замыслы входило незаметно завлечь его с помощью этой затеи, я не думал о том, чтобы подвергнуть девушку распутным и наглым выходкам такого человека, как вы. Теперь мы понимаем друг друга.
– Тем более что так вы ничего не выигрываете? – огрызнулся сэр Мальбери.
– Вот именно, – сказал Ральф.
Он отвернулся и, давая этот ответ, бросил взгляд через плечо. В глазах обоих негодяев было такое выражение, как будто каждый понимал, что ему от другого не спрятаться. Сэр Мальбери пожал плечами и медленно вышел из комнаты.
Его друг закрыл дверь и с беспокойством посмотрел в ту сторону, где его племянница все еще сохраняла позу, в которой он ее оставил. Она бросилась на диван и, опустив голову на подушку, закрыв лицо руками, казалось, все еще плакала от мучительного стыда и обиды.
Ральф мог войти в дом нищего должника и указать на него бейлифу, хотя бы этот должник сидел у смертного ложа ребенка; он мог поступить так не задумываясь, потому что считал это делом обычным и повседневным, а должник являлся нарушителем его единственного кодекса морали. Но эта молодая девушка ничего плохого не сделала, кроме того, что родилась на свет, она терпеливо подчинялась всем его желаниям, старалась угодить ему и, что важнее всего, не была должна ему денег, и потому он чувствовал смущение и беспокойство.
Ральф сел на стул поодаль, потом на другой стул, поближе, потом еще чуточку ближе, потом придвинулся еще ближе и, наконец, присел на тот же диван и положил руку на руку Кэт.
– Успокойтесь, дорогая моя, – сказал он, когда она отдернула руку и снова разрыдалась. – Успокойтесь, успокойтесь! Не вспоминайте, не думайте сейчас об этом!
– О, сжальтесь, отпустите меня домой! – вскричала Кэт. – Позвольте мне уйти отсюда и вернуться домой.
– Да, да, – сказал Ральф, – вы поедете домой. Но сначала вы должны осушить слезы и успокоиться. Дайте я приподниму вам голову. Вот так, вот так.
– О дядя! – стиснув руки, воскликнула Кэт. – Что я вам сделала, что я такое сделала? Почему вы так со мной поступаете? Если бы я вас оскорбила мыслью, словом или делом, то и в таком случае ваш поступок был бы жесток по отношению ко мне и к памяти того, кого вы когда-то, должно быть, любили! Но…
– Вы только послушайте меня минутку, – перебил Ральф, не на шутку встревоженный взрывом ее чувств. – Я не думал, что это случится, я никак не мог это предвидеть. Я сделал все, что мог… Давайте пройдемся. Вам стало дурно оттого, что здесь душно и жарко от этих ламп. Сейчас вам будет лучше, если вы только сделаете над собой самое маленькое усилие.
– Я сделаю что угодно, – отозвалась Кэт, – только отпустите меня домой.
– Да, да, отпущу, – сказал Ральф, – но сначала вы должны прийти в себя, потому что в таком виде вы всех напугаете, а об этом никто знать не должен, кроме вас и меня. Ну, давайте еще пройдемся. Вот так. Вот у вас уже и вид стал лучше.
С этими ободряющими словами Ральф Никльби прохаживался взад и вперед с племянницей, опиравшейся на его руку, и буквально трепетал от ее прикосновения.
Так же точно, когда он счел возможным ее отпустить, он поддерживал ее, спускаясь по лестнице, после того как оправил на ней шаль и оказал другие мелкие услуги – по всей вероятности, в первый раз в жизни. Ральф провел ее через вестибюль, затем вниз по ступеням и не отнимал своей руки, пока она не села в карету.
Когда дверца экипажа с силой захлопнулась, гребень с головы Кэт упал к ногам ее дяди; он поднял его и подал ей; лицо ее было освещено фонарем. Вьющаяся прядь волос, упавшая ей на лоб, следы едва высохших слез, раскрасневшиеся щеки, печальный взгляд – все это зажгло какие-то воспоминания, тлеющие в груди старика; и лицо умершего брата словно явилось перед ним, совсем такое, каким оно было однажды, в минуту детского горя, и мельчайшие подробности вспыхнули в его памяти так ярко, как будто это случилось вчера.
Ральф Никльби, который оставался непроницаемым для всех кровных и родственных чувств, который был глух ко всем призывам скорби и отчаяния, пошатнулся, смотря на это лицо, и вернулся в свой дом как человек, узревший привидение.
Глава XX,
Николас встречается, наконец, с дядей, которому он выражает свои чувства с большом откровенностью. Его решение

Ранним утром в понедельник – на следующий день после званого обеда – маленькая мисс Ла-Криви бодро пробиралась по улицам к Вест-Энду, получив важное поручение уведомить мадам Манталини, что мисс Никльби слишком расхворалась, чтобы выйти сегодня, но завтра, надеется она, будет в силах вновь приняться за исполнение своих обязанностей. А пока мисс Ла-Криви шла, мысленно перебирая разные изящные выражения и элегантные обороты с целью выбрать наилучшие и воспользоваться ими для своего сообщения, она очень много размышляла о причинах недомогания своей юной приятельницы.
«Не знаю, что и думать, – говорила себе мисс ЛаКриви. – Вчера вечером глаза у нее были несомненно красные. Она сказала, что у нее голова болит, но от головной боли глаза не краснеют. Должно быть, она плакала».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131