Так я и сделал, и вчера мы вместе приехали из Гильдфорда. Теперь, опасаясь, что вы будете писать мистеру Ногсу и можете сообщить что-нибудь о нас, мы сочли наилучшим посвятить вас в тайну. Сочетаться браком мы отправимся, с квартиры Крамльсов и будем рады видеть вас либо перед церковью, либо за завтраком, как вам угодно. Завтрак, понимаете ли, будет скромный, – сказал сборщик, горя желанием предотвратить всякие недоразумения по этому поводу,всего-навсего булочки и кофе и, понимаете ли, быть может, креветки или что-нибудь в этом роде как закуска.
– Да, да, понимаю, – ответил Николас. – О, я с великой радостью приду, мне это доставит величайшее удовольствие. Где остановилась леди? У миссис Крамльс?
– Нет, – сказал сборщик, – им негде было бы устроить ее на ночь, а потому она поместилась у одной своей знакомой и еще одной молодой леди: обе имеют отношение к театру.
– Вероятно, у мисс Сневелличчи? – спросил Николае.
– Да, так ее зовут.
– И, полагаю, обе будут подружками? – спросил Николас.
– Да, – с кислой миной сказал сборщик, – они хотят четырех подружек. Боюсь, что они это устроят несколько по-театральному.
– О нет, не думаю! – отозвался Николас, делая неловкую попытку превратить смех в кашель. – Кто же могут быть эти четыре? Конечно, мисс Сневелличчи, мисс Ледрук…
– Фе…феномен, – простонал сборщик.
– Ха-ха! – вырвалось у Николасв. – Прошу прощенья, не понимаю, почему я засмеялся… Да, это будет очень мило… феномен… Кто еще?
– Еще какая-то молодая женщина, – ответив сборщик, вставая, – еще одна подруга Генриетты Пичоукер. Итак, вы ни слова об этом не скажете, не правда ли?
– Можете всецело на меня положиться, – отозвался Николас. – Не хотите ли закусить или выпить?
– Her, – сказал сборщик, – у меня нет ни малейшего аппетита. Я думаю, это очень приятная жизнь – жизнь женатого человека?
– Я в этом нимало не сомневаюсь, – ответил Николае.
– Да, – сказал сборщик, – разумеется. О да! Несомненно. Спокойной ночи.
С эгими словами мистер Лиливик, в чьем поведении на протяжении всей этой беседы изумительнейшим образом сочетались стремительность, колебания, доверчивость и сомнения, нежность, опасения, скаредном и напыщенность, повернулся к двери и оставил Николасв хохотать в одиночестве, если он был к тому расположен.
Не трудясь осведомляться, показался ли Николасу следующий день состоящим из полагающегося ему числа часов надлежащей длительности, можно отметить, что для сторон, непосредственно заинтересованных, этот день пролетел с удивительной быстротой, в результате чего мисс Питоукер, проснувшись утром в спальне мисс Сневелличчи, заявила, что ничто не убедит ее в том, будто это тот самый день, при свете коего должна произойти перемена в ее жизни.
– Я никогда этому не поверю, – сказала мисс Питоукер, – просто не могу поверить. Что бы там ни говорили, я не могу решиться пройти через такое испытание!
Услыхав эти слова, мисс Сневелличчи и мис Ледрук, очень хорошо знавшие, что вот уже три или четыре года, как их прекрасная подруга приняла решение и в любой момент беззаботно прошла бы через ужасное испытание, если бы только могла найти подходящего джентльмена, не возражавшего против этого рискованного предприятия, – мисс Сневелличчи и мисс Ледрук начали проповедовать спокойствие и мужество и говорить о том, как должна она гордиться своей властью осчастливить на многие годы достойного человека, и о том, сколь необходимо для блага всего человечества, чтобы женщины выказывали в таких случаях стойкость и смирение; хотя сами они видят истинное счастье в одинокой жизни, которой не изменили бы по своей воле, – да, не изменили бы по каким бы то ни было суетным соображениям,но (благодарение небесам!), если бы настало такое время, они надеются, что знают свой долг слишком хорошо, чтобы возроптать, но с кротостью и покорностью подчинятся судьбе, для которой их явно предназначило провидение, дабы утешить и вознаградить их ближних.
– Я понимаю, что это страшный удар, – сказала мисс Сневелличчи, – порвать старые связи и тому подобное, как оно там называется, но я бы этому подчинилась, дорогая моя, право же, подчинилась.
– Я тоже, – сказала мисс Ледрук. – Скорее я бы приветствовала ярмо, чем бежала от него. Мне случалось разбивать сердца, и я очень сожалею об этом. Это ужасно, если подумать!
– Да, конечно, – сказала мисс Сневелличчи. – А теперь, Лед, дорогая моя, мы, право же, должны заняться ею, не то мы опоздаем, непременно опоздаем.
Такие благочестивые соображения, а быть может, боязнь опоздать, поддерживали невесту во время церемонии одевания, после чего крепкий чай и бренди предлагались попеременно как средства для укрепления ее ослабевших ног и с целью придать большую твердость ее поступи.
– Как вы себя чувствуете сейчас, милочка? – осведомилась мисс Сневелличчи.
– О Лиливик! – воскликнула невеста. – Если б вы знали, что я претерпеваю ради вас!
– Конечно, он знает, милочка, и никогда не забудет, – сказала мисс Ледрук.
– Вы думаете, он не забудет? – воскликнула мисс Питоукер, проявляя и в самом деле недюжинные способности к сценическому искусству. – О, вы думаете, он не забудет? Вы думаете, Лиливик будет помнить всегда… всегда, всегда, всегда?
Неизвестно, чем мог закончиться этот взрыв чувств, если бы мисс Сневелличчи не возвестила в тот момент о прибытии экипажа. Это известие столь поразило невесту, что она избавилась от всевозможных тревожных симптомов, проявлявшихся очень бурно, подбежала к зериалу и, оправив платье, спокойно заявила, что готова принести себя в жертву.
Затем ее почти внесли в карету и там «поддерживали» (как выразилась мисс Сневелличчи), непрестанно давая нюхать ароматические соли, глотать бренди и прибегая к другим легким возбуждающим средствам, пока не подъехали к двери директора, которую уже распахнули оба юных Крамльса, нацепившие белые кокарды и нарядившиеся в наилучшие и ослепительнейшие жилеты из театрального гардероба. Благодаря совместным усилиям этих молодых джентльменов и подружек и с помощью извозчика мисс Питоукер была, наконец, доставлена в состоянии крайнего изнеможения на второй этаж, где, едва успев увидеть молодого жениха, она упала и обморок с величайшей благопристойностью.
– Генриетта Питоукер! – воскликнул сборщик. – Мужайтесь, моя красавица.
Мисс Питоукер схватила сборщика за руку, но волнение лишило ее дара речи.
– Разве вид мой столь ужасен, Генриетта Питоукер? – сказал сборщик.
– О нет, нет, нет! – отозвалась невеста. – Но все мои друзья, милые друзья моей юности, покинуть их всех – это такой удар!
Выразив таким образом свою скорбь, мисс Питоукер принялась перечислять милых друзей своей юности и призывать тех из них, кто здесь присутствовал, чтобы они подошли и поцеловали ее. Покончив с этим, она вспомнила, что миссис Крамльс была для нее больше, чем мать, а затем, что мистер Крамльс был для нее больше, чем отец, а затем, что юные Крамльсы и мисс Нинетта Крамльс были для нее больше, чем братья и сестры. Эти разнообразные воспоминания, из которых каждое сопровождалось объятиями, заняли немало времени, и в церковь они должны были ехать очень быстро, опасаясь, как бы не опоздать.
Процессия состояла из двух одноконных экипажей; в первом ехали мисс Бравасса (четвертая подружка), миссис Крамльс, сборщик и мистер Фолер, которого выбрали шафером сборщика. Во втором ехали невеста, мисс Сневелличчи, мисс Ледрук и феномен. Наряды были великолепны. Подружки были сплошь покрыты искусственными цветами, а феномен оказался почти невидимым благодаря портативной зеленой беседке, в которую был заключен. Мисс Ледрук, отличавшаяся слегка романтическим складом ума, нацепила на грудь миниатюру какого-то неведомого офицера, которую не так давно купила по дешевке. Другие леди выставили напоказ драгоценные украшения из поддельных камней, почти не уступавших настоящим, а миссис Крамльс выступала с суровым и мрачным величием, которое вызвало восторг всех присутствующих.
Но вид мистера Крамльса, пожалуй, еще более соответствовал торжественности церемонии я поражал больше, чем вид других членов компании. Этот джентльмен, представлявший отца невесты, возымел счастливую и оригинальную мысль «приготовиться» к своей роли, и надел парик особого фасона, известный под названием «коричневый Георг», и вдобавок облачился в табачного цвета костюм прошлого века с серыми шелковыми чулками и башмаками с пряжками. Для наилучшего исполнения роли он решил быть глубоко потрясенным, и в результате, когда они вошли в церковь, рыдания любящего родителя были столь душераздирающими, что церковный сторож предложил ему удалиться в ризницу и до начала церемонии выпить для успокоения стакан воды.
Шествие по проходу между скамьями было великолепно: невеста и четыре подружки, выступавшие тесной группой, что было заранее обдумано и прорепетировано; сборщик в сопровождении своего шафера, подражавшего его поступи и жестам, к неописуемому удовольствию театральных друзей на хорах; мистер Крамльс с его немощной и расслабленной походкой; миссис Крамльс, подвигавшаяся театральной поступью (шаг вперед и остановка), – это было самое великолепное зрелище, какое когда-либо случалось наблюдать. С церемонией покончили очень быстро, и, когда присутствующие расписались в метрической книге (для этой цели мистер Крамльс, когда дошла до него очередь, старательно протер и надел огромные очки), все в прекрасном расположении духа вернулись домой завтракать. И здесь они встретили Николаса, дожидавшегося их возвращения.
– Ну-с, завтракать, завтракать! – сказал Крамльс, помогавший миссис Граден, которая занималась приготовлениями, оказавшимися более внушительными, чем могло быть приятно сборщику.
Вторичного приглашения не понадобилось. Гости сбились в кучу, по мере сил протискались к столу и приступили к делу; мисс Питоукер очень краснела, когда кто-нибудь на нее смотрел, и очень много ела, когда на нее никто не смотрел, а мистер Лиливик принялся за работу, как бы преисполнившись холодной решимости: раз уже все равно придется платить за все эти вкусные вещи, то он постарается оставить как можно меньше Крамльсам, которые будут доедать после.
– Очень быстро проделано, сэр, не правда ли? – осведомился мистер Фолер у сборщика, перегнувшись к нему через стол.
– Что быстро проделано, сэр? – спросил мистер Лиливик.
– Завязан узел, прикреплена к человеку жена, – отвечал мистер Фолер.Немного на это времени нужно, правда?
– Да, сэр, – краснея, отозвался мистер Лиливик. – На это не нужно много времени. А дальше что, сэр?
– О, ничего! – сказал актер. – И немного нужно времени человеку, чтобы повеситься, а? Ха-ха!
Мистер Лиливик положил нож и вилку и с негодующим изумлением обвел взглядом сидевших за столом.
– Чтобы повеситься? – повторил мистер Лиливик. Воцарилось глубокое молчание, ибо величественный вид мистера Лиливика был неописуем.
– Повеситься! – снова воскликнул мистер Лиливик. – Сделана ли здесь, в этом обществе, попытка провести параллель между женитьбой и повешеньем?
– Петля, знаете ли, – сказал мистер Фолер, слегка приуныв.
– Петля, сэр! – подхватил мистер Лиливик. – Кто осмеливается говорить мне о петле и одновременно о Генриетте Пи…
– Лиливик, – подсказал мистер Крамльс.
– …и одновременно о Генриетте Лиливик? – вопросил сборщик. – В этом доме, в присутствии мистера и миссис Крамльс, которые воспитали талантливых и добродетельных детей, дабы они были для них благословением и феноменами и мало ли чем еще, мы должны слушать разговоры о петлях?
– Фолер, вы меня изумляете, – сказал мистер Крамльс, считая, что приличие требует быть задетым этим намеком на него и на спутницу его жизни.
– За что вы на меня так накинулись? – вопросил злополучный актер. – Что я такое сделал?
– Что сделали, сэр! – вскричал мистер Лиливик. – Нанесли удар, потрясающий основы общества!
– И наилучшие, нежнейшие чувства, – присовокупил Крамльс, снова входя в роль старика.
– И самые святые и почтенные общественные узы, – сказал сборщик. – Петля! Словно человек, вступающий в брак, был пойман, загнан в западню, схвачен за ногу, а не по собственному желанию пошел и не гордится своим поступком!
– Я вовсе не хотел сказать, что вас поймали, и загнали, и схватили за ногу, – ответил актер. – Я очень сожалею; больше я ничего не могу добавить.
– Вы и должны сожалеть, сэр! – заявил мистер Лиливик. – И я рад слышать, что для этого у вас еще хватает чувства.
Так как последней репликой спор, по-видимому, закончился, миссис Лиливик нашла, что это самый подходящий момент (внимание гостей уже не было отвлечено) залиться слезами и прибегнуть к помощи всех четырех подружек, каковая была оказана немедленно; впрочем, это вызвало некоторое смятение, так как комната была маленькая, а скатерть длинная, и при первом же движении целый отряд тарелок был сметен со стола. Однако, невзирая на это обстоятельство, миссис Лиливик отказывалась от утешений, пока воюющие стороны не поклянутся оставить спор без дальнейших последствий, что они и сделали, предварительно проявив в достаточной мере свою неохоту; и начиная с этого времени мистер Фолер сидел погруженный в мрачное молчание, довольствуясь тем, что щипал за ногу Николаса, когда кто-нибудь начинал говорить, и тем выражал свое презрение как к оратору, так и к чувствам, которые тот демонстрировал.
Было произнесено великое множество спичей: несколько спичей Николасом, и Крамльсом, и сборщиком, два – юными Крамльсами, приносившими благодарность за оказанную им честь, и один феноменом – от имени подружек, причем миссис Крамльс пролила слезы. Немало также и пели благодаря мисс Ледрук и мисс Бравасса и, весьма вероятно, пели бы еще больше, если бы кучер экипажа, ждавшего, чтобы отвезти счастливую чету туда, где она предполагала сесть на пароход, отходивший в Райд, не прислал грозного извещения, что, если они не выйдут немедленно, он не преминет потребовать восемнадцать пенсов сверх условленной платы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131