– отрекается от меня, я пришел сюда сегодня. Есть и другой мотив моего прихода – мотив, продиктованный человеколюбием. Я пришел сюда, – сказал Ральф, озираясь с ядовитой и торжествующей улыбкой и злорадно растягивая слова (как будто он ни за что не лишил бы себя удовольствия произнести их), – с целью вернуть отцу его ребенка. Да, сэр, – продолжал он, нетерпеливо наклоняясь вперед и обращаясь к Николасу, когда заметил, что тот изменился в лице, – вернуть отцу его ребенка, его сына, сэр, похищенного, обманутого ребенка, которого вы не отпускаете ни на шаг с гнусной целью отнять у него те жалкие деньги, какие он может когда-нибудь получить.
– Что касается этого, те вам известно, что вы лжете, – гордо сказал Николас.
– Что касается этого, то мне извество, что я говорю правду. Здесь со мной его отец, – возразил Ральф.
– Здесь! – с усмешкой подхватил Сквирс, выступая вперед. – Вы это слышите? Здесь! Не предостерегал ли я вас, что его отец может вернуться и отправить его назад во мие? Да, ведь его отец – мой друг, мальчик немедленно должен вернуться ко мне, немедленно! Ну-ка, что вы на это скажете, а? Ну-ка, что вы на это скажете? Не жалеете, что столько труда потратили даром, не жалеете, а?
– Вы носите на своей шкуре следы, оставленные мною, – сказал Николас, спокойно отворачиваясь, – и, в благодарность за них, можете говорить сколько вам угодно. Долго вам придетея говорить, мистер Сквирс, прежде чем вы их сотрете.
Упомянутый достойный джентльмен бросил быстрый; взгляд на стол, словно эта реплика вызвала у него желание швырнуть в голову Николаса бутылку или кружку; но этому замыслу (если таковой у него был) помешал Ральф, который, тронув его за локоть, попросил сообщить отцу, что он может явиться и потребовать сына.
Так как это было делом милосердия, мистер Сквирс охотно повиновался и, выйдя с этой целью из комнаты, почти немедленно вернулся, поддерживая елейного на вид человека с масленым лицом, который, вырвавшись от него и показав присутствующим физиономию и облик мистера Снауди, направился прямо к Смайку, заключил беднягу в неуклюжие объятия, зажав его голову под мышкой, и поднял в вытянутой руке свою широкополую шляпу в знак благочестивой благодарности, восклицая при этом:
– Я и не помышлял о такой радостной встрече, когда видел его в последний раз! О, я и не помышлял о ней!
– Успокойтесь, сэр, – с грубоватым сочувствием сказал Ральф, – теперь вы его обрели.
– Да, обрел! О, обрел ли я его? Обрел ли я его? – вскричал мистер Снаули, едва смея этому поверить. – Да, он здесь, во плоти!
– Плоти очень мало, – сказал Джон Брауди.
Мистер Снауди был слишком занят своими родительскими чувствами, чтобы обратить внимание на это замечание, и с целью окончательно удостовериться, что его дитя возвращено ему, снова засунул его голову себе под мышку и там ее и оставил.
– Что побудило меня почувствовать такой живой интерес к нему, когда этот достойный наставник юношества привел его в мой дом? Что побудило меня загореться желанием жестоко покарать его за то, что он убежал от лучших своих друзей, своих пастырей и наставников? – вопросил Снаули.
– Это был родительский инстинкт, сэр, – заметил Сквирс.
– Да, это был он, сэр! – подхватил Снаули. – Возвышенное чувство, чувство древних римлян и греков, зверей полевых и птиц небесных, за исключением кроликов и котов, которые иной раз пожирают своих отпрысков. Сердце мое устремилось к нему. Я бы мог… не знаю, чего бы не мог я с ним сделать, обуянный гневом отца!
– Это только показывает, что значит природа, сэр, – сказал мистер Сквирс. – Чудная штука – природа.
– Она священна, сэр, – заметил Снаули.
– Я вам верю, – заявил мистер Сквирс с добродетельным вздохом. – Хотел бы я знать, как бы могли мы без нее обходиться. Природу, – торжественно сказал мистер Сквирс, – легче постигнуть, чем описать. О, какое блаженство пребывать в состоянии, близком к природе!
Во время эгой философической тирады присутствующие остолбенели от изумления, а Николас переводил зоркий взгляд со Снаули на Сквирса и со Сквирса на Ральфа, раздираемый чувством отвращения, сомнения и удивления. В этот момент Смайк, ускользнув от своего отца, бросился к Никодасу и в самых трогательных выражениях умолял не отдавать его и позволить ему жить и умереть около него.
– Если вы отец этого мальчика, – начал Николас,посмотрите, в каком он жалком состоянии, и подтвердите, что вы действительно намерены отослать его обратно в это отвратительное логово, откуда я его увел.
– Опять оскорбление! – закричал Сквирс. – Опомнитесь! Вы не стоите пороха и пули, но так или иначе я сведу с вами счеты.
– Стойте! – вмешался Ральф, когда Снаули хотел заговорить. – Давайте покончим с этим делом, не будем перебрасываться словами с безмозглым повесой. Это ваш сын, что вы можете доказать. А вы, мистер Сквирс, знаете, что это тот самый мальчик, который жил с вами столько лет под фамилией Смайк. Знаете вы это?
– Знаю ли я?! – подхватил Сквирс. – Еще бы мне не знать!
– Прекрасно, – сказал Ральф. – Нескольких слов будет достаточно. У вас был сын от первой жены, мистер Снаули?
– Был, – ответил тот, – и вот он стоит.
– Сейчас мы это докажем, – сказал Ральф. – Вы разошлись с вашей женой, и она взяла мальчика к себе, когда ему был год. Вы получили от нее сообщение после того, как года два прожили врозь, что мальчик умер? И вы ему поверили?
– Конечно, поверил, – ответил Снаули. – О, радость…
– Будьте рассудительны, прошу вас, сэр! – сказал Ральф. – Это деловой вопрос, и восторги неуместны. Жена умерла примерно через полтора года, не позднее, в каком-то глухом местечке, где она служила экономкой. Так ли было дело?
– Дело было именно так, – ответил Снаули.
– И на смертном одре написала вам письмо или признание, касавшееся этого самого мальчика, которое дошло до вас несколько дней назад, да и то окольным путем, так как на нем не было никакого адреса, только ваша фамилия?
– Вот именно, – сказал Снаули. – Правильно до мельчайших подробностей, сэр!
– И это признание, – продолжал Ральф, – заключалось в том, что смерть его была ее измышлением с целью причинить вам боль, – короче говоря, являлась звеном в системе досаждать друг другу, которую вы оба, по-видимому, применяли, – что мальчик жив, но слабоумен и неразвит, что она поместила его через доверенное лицо в дешевую школу в Йоркшире, что несколько лет она платила за его обучение, а затем, терпя нужду и собираясь уехать из Англии, постепенно забросила его и просит простить ей это?
Снаули кивнул головой и потер глаза, – кивнул слегка, глаза же потер энергически. – Это была школа мистера Сквирса,снова заговорил Ральф.Мальчика доставили туда под фамилией Смайк, все подробности были сообщены полностью, даты в точности совпадают е записями в книгах мистера Сквирса. В настоящее время мистер Сквирс живет у вас; два других ваших мальчика находятся у него в школе. Вы сообщили ему о сделанном вами открытии, он привел вас ко мне, как к человеку, порекомендовавшему ему того, кто похитил вашего ребенка, а я привел вас сюда. Так ли это?
– Вы говорите, как хорошая книга, сэр, в которой нет ничего, кроме правды, – заявил Снаули.
– Вот ваш бумажник, – сказал Ральф, доставая его из кармана, – здесь свидетельства о вашем браке и о рождении мальчика, два письма вашей жены и все прочие документы, которые могут подтвердить эти факты прямо или косвенно, здесь они?
– Все до единого, сэр.
– И вы не возражаете против того, чтобы с ними здесь ознакомились, и пусть эти люди убедятся, что вы имеете возможность немедленно обосновать ваши требования перед коронным судом и судом разума и можете взять на себя надзор иад вашим родным сыном безотлагательно. Так ли я вас понимаю?
– Я сам не мог бы понять себя лучше, сэр.
– Ну так вот! – сказал Ральф, швырнув бумажник на стол. – Пусть они просмотрят их, если угодно, а так как это подлинные документы, то я бы вам советовал стоять поблизости, пока их будут изучать, иначе вы рискуете лишиться нескольких бумаг.
С этими словами Ральф сел, не дожидаясь приглашения, и, сжав губы, на секунду слетка раздвинувшиеся в улыбке, скрестил руки и в первый раз посмотрел на своего племянника.
Николас в ответ на это последнее оскорбление, метнул негодующий взгляд, но, овладев собой по мере сил, занялся пристальным изучением документов, в чем оказал ему помощь Джон Брауди. В них не было ничего, что могло бы быть оспорено. Свидетельства были по всем правилам заверены и представляли собою выписки из приходских книг; первое письмо действительно имело такой вид, словно было написано давно и хранилось уже много лет, почерк второго в точности ему соответствовал (если принять в рассуждение, что его писала особа, находившаяся в крайне тяжелом положении), и было еще несколько заметок и записей, которые не менее трудно было подвергнуть сомнению.
– Дорогой Николас, – прошептала Кэт, с беспокойством смотревшая через его плечо, – может ли быть, что это так? Он сказал правду?
– Боюсь, что да, – ответил Николас. – А вы что скажете, Джон?
Джон почесал голову, покачал ею, но ровно ничего не сказал.
– Заметьте, сударыня, – сказал Ральф, обращаясь к миссис Никльби, – что поскольку этот мальчик несовершеннолетний и слаб умом, мы могли прийти сюда сегодня, опираясь на власть закона и в сопровождении отряда полиции. Бесспорно, я так бы и поступил, сударыня, если бы не принял во внимание чувств ваших и вашей дочери.
– Вы уже принимали во внимание ее чувства, – сказал Николас, привлекая к себе сестру.
– Благодарю вас, – отозвался Ральф. – Ваша похвала, сэр, стоит многого.
– Как мы теперь поступим? – спросил Сквирс. – Эти извозчичьи лошади схватят насморк, если мы не тронемся в путь: вот одна из них уже чихает так, что распахнулась парадная дверь. Каков порядок дня? Едет ли с нами юный Снаули?
– Нет, нет, нет! – воскликнул Смайк, пятясь и цепляясь за Николаса.Нет! Пожалуйста, не надо. Я не хочу уходить с ним от вас. Нет, нет!
– Это жестоко, – сказал Снаули, обращаясь за поддержкой к своим друзьям. – Для того ли родители производят на свет детей?
– А разве родители производят на свет детей вот этого? – напрямик сказал Джон Брауди, указывая на Сквирса?
– Не на ваше дело! – ответствовал этот джентльмен, насмешливо постукивая себя по носу.
– Не мое дело?! – повторил Джон. – Вот как! И по твоим словам, школьный учитель, никому не должно быть дела до этого. Вот потому, что никому нет дела, такие как ты и держаться на поверхности. Ну, куда ты лезешь? Черт побери, не вздумай наступать мне на ноги, приятель!
Переходя от слов к делу, Джон Брауди ткнул локтем в грудь мистера Сквирса, который двинулся к Смайку, ткнул с такой ловкостью, что владелец школы зашатался, попятился, налетел на Ральфа Никльби и, потеряв равновесие, свалил этого джентльмена со стула и сам тяжело рухнул на него.
Это случайное обстоятельство послужило сигналом для весьма решительных действий. В разгар шума, вызванного просьбами и мольбами Смайка, воплями и восклицаниями женщин и бурными пререканиями мужчин, сделаны были попытки насильно увести блудного сына. Сквирс уже потащил его к порогу, но Николас (который до сей поры явно колебался, как поступить) схватил Сквирса за шиворот и, встряхнув так, что зубы, еще оставшиеся у того во рту, зашатались, вежливо проводил его до двери и, вышвырнув в коридор, захлопнул за ним дверь.
– А теперь, – сказал Николас двум другим, – будьте добры последовать за вашим другом.
– Мне нужен мой сын, – сказал Снаули.
– Ваш сын выбирает сам, – ответил Николас. – Он предпочитает остаться здесь, и он здесь останется.
– Вы его не отдадите? – спросил Снаули.
– Я его не отдам против его воли, чтобы он стал жертвою той жестокости, на какую вы его обрекаете, словно он собака или крыса, – ответил Николас.
– Стукните этого Никльби подсвечником! – крикнул в замочную скважину мистер Сквирс. – И пусть кто-нибудь принесет мне мою шляпу, пока ему не вздумалось украсть ее.
– Право же, мне очень жаль, – сказала миссис Никльби, которая вместе с миссис Брауди стояла в углу, плача и кусая пальцы, тогда как Кэт (очень бледная, но совершенно спокойная) старалась держаться поближе к брату,право же, мне очень жаль, что все это случилось. Я не знаю, как следовало бы поступить, и это сущая правда. Николас должен лучше знать, и я надеюсь, что он знает. Конечно, трудно содержать чужих детей, хотя молодой мистер Снаули, право же, такой старательный и услужливый! Но если бы это уладилось по-хорошему, если бы, например, старый мистер Снаули согласился платить некоторую сумму за стол и квартиру и порешили бы на том, чтобы два раза в неделю подавали рыбу и два раза пудинг, или яблоки, запеченные в тесте, или чтонибудь в этом роде, я думаю, все были бы вполне удовлетворены.
На это предложение, сопровождавшееся обильными слезами и вздохами и не совсем соответствовавшее сути дела, никто не обратил ни малейшего внимания. Поэтому бедная миссис Никльби принялась объяснять миссис Брауди преимущества такого плана и печальные последствия, неизбежно вытекавшие из невнимания к ней в тех случаях, когда она давала советы.
– Вы, сэр, – сказал Снаули, обращаясь к устрашенному Смайку,чудовищный, неблагодарный, бессердечный мальчишка! Вы не хотите, чтобы я вас полюбил, когда я этого хочу. Пойдете вы домой или нет?
– Нет, нет, нет! – отпрянув, закричал Смайк.
– Он никогда никого не любил! – заорал в замочную скважину Сквирс. – Он никогда не любил меня, он никогда не любил Уэкфорда, а уж тот – прямо настоящий херувим. Как же вы после этого хотите, чтобы он полюбил своего отца? Он никогда не полюбит своего отца, никогда! Он не знает, что такое иметь отца. Он этого не понимает. Ему не дано понять.
С добрую минуту мистер Снаули пристально смотрел на своего сына, а затем, прикрыв глаза рукой и снова подняв вверх шляпу, как будто стал оплакивать черную его неблагодарность. Затем, проведя рукавом по глазам, он подхватил шляпу мистера Сквирса и, забрав ее под одну руку, а свою собственную под другую, медленно и грустно вышел из комнаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131