Эта ужасная угроза положила конец веселью.
После весьма патетического прощания мистер Лиливик и новобрачная отбыли в Райд, где должны были провести два дня в полном уединении и куда с ними отправлялась девочка-феномен, избранная сопровождающей подружкой по особому настоянию мистера Лиливика, ибо пароходное общество, введенное в заблуждение ее ростом, согласилось взять за нее (в этом он удостоверился заранее) половинную плату.
Так как спектакля в тот вечер не было, мистер Крамльс заявил о своем намерении не отходить от стола, пока не будет покончено со спиртными напитками, но Николас, которому завтра предстояло в первый раз играть Ромео, ухитрился улизнуть благодаря временному замешательству, вызванному поведением миссис Граден, у которой неожиданно обнаружились резкие симптомы опьянения.
К бегству побудило его не только собственное желание, но и беспокойство за Смайка, который, получив роль аптекаря, до сей поры ровно ничего не мог вбить себе в голову, кроме общей идеи, что он очень голоден, каковую – быть может, по старой памяти – он усвоил с удивительной легкостью.
– Не знаю, что делать, Смайк, – сказал Николас, положив книгу. – Боюсь, что вы, бедняжка, не сможете это заучить.
– Боюсь, что так, – отозвался Смайк, покачивая головой. – Я думаю, если бы вы… но это причинит вам столько хлопот…
– Что такое? – спросил Николас. – Обо мне не беспокойтесь.
– Я думаю, – сказал Смайк, – если бы вы повторяли мне роль по маленьким кусочкам снова и снова, я мог бы ее запомнить с вашего голоса.
– Вы так думаете? – воскликнул Николас. – Прекрасная мысль! Ну-ка, посмотрим, кто раньше устанет. Во всяком случае, не я, Смайк, можете мне поверить. Ну-с, начнем. «Кто так громко зовет?»
– «Кто так громко зовет?» – сказал Смайк.
– «Кто так громко зовет?» – повторил Николас.
– «Кто так громко зовет?» – закричал Смайк.
Так продолжали они снова и снова спрашивать друг друга: «Кто так громко зовет?», а когда Смайк заучил это наизусть, Николас перешел к следующей фразе, а потом сразу к двум, а потом к трем, и так далее, пока около полуночи Смайк не обнаружил, к невыразимой радости, что он и в самом деле начинает припоминать кое-что из роли.
Рано утром они снова принялись за работу, и Смайк, обретя уверенность благодаря сделанным им успехам, усваивал быстрее и веселее. Когда он начал неплохо произносить слова, Николас показал ему, как он должен выходить, держась растопыренными пальцами за живот, и потирать его время от времени, согласно обычному приему, следуя которому актеры на сцене всегда дают понять, что им хочется есть. После утренней репетиции они снова принялись за работу, прервав ее только для того, чтобы наскоро пообедать, и трудились до самого вечера, пока не настало время отправляться в театр.
Никогда еще не бывало у учителя более старательного, смиренного, послушного ученика. Никогда еще не бывало у ученика более терпеливого, неутомимого, заботливого, доброжелательного учителя.
Как только они оделись, Николас возобновил свои уроки, продолжая их в перерывах между выходами на сцену. Успех был полный. Ромео заслужил дружные аплодисменты и величайшее одобрение, а Смайк был единодушно провозглашен как зрителями, так и актерами чудом и первым среди аптекарей.
Глава XXVI,
чреватая опасностями, угрожающими спокойствию духа мисс Никльби

Место действия – прекрасные апартаменты на Риджент-стрит; время – три часа пополудни для унылых и корпящих над работой и первый утренний час для веселых и жизнерадостных; действующие лица – лорд Фредерик Верисофт и его друг сэр Мальбери Хоук.
Эти два отменных джентльмена лениво развалились на двух диванах, разделенные столом, на котором был сервирован обильный завтрак, оставшийся, однако, нетронутым. Газеты были разбросаны по комнате, но и они, подобно трапезе, оставались незамеченными и в пренебрежении. Однако отнюдь не беседа мешала искать развлечения в чтении газет, ибо ни единым словом не обменялись эти двое и не произносили ни звука, за исключением тех случаев, когда один из них, начиная метаться в поисках более удобного местечка для раскалывавшейся от боли головы, издавал нетерпеливое восклицание и, казалось, заражал своим беспокойством другого.
Уже одни эти признаки в достаточной мере подтверждали догадку о размерах дебоша прошедшей ночи, даже если бы не было других указаний на то, в каких увеселениях прошла эта ночь. Два грязных бильярдных шара, две продавленные шляпы, бутылка из-под шампанского с обернутой вокруг горлышка запачканной перчаткой, чтобы крепче можно было сжимать ее в руке в качестве наступательного оружия, сломанная трость, карточная коробка без крышки, пустой кошелек, разорванная цепочка от часов, горсть серебра, перемешанного с сигарными окурками, сигарный пепел – все эти и многие другие следы разгула ясно свидетельствовали о том, какой характер носили прошлой ночью проказы джентльменов.
Первым заговорил лорд Верисофт. Спустив ноги в туфлях на пол и протяжно зевнув, он с трудом принял сидячее положение и обратил тусклый, томный взгляд на своего друга, которого окликнул сонным голосом.
– Ну? – отозвался сэр Мальбери, повернувшись.
– Мы весь де-ень будем здесь лежать? – спросил лорд.
– Вряд ли мы годимся на что-нибудь другое, – ответил сэр Мальбери, – во всяком случае, в ближайшее время. Сегодня утром во мне нет ни искры жизни.
– Жизни! – воскликнул лорд Фредерик. – Я чувствую себя так, как будто ничего не может быть уютнее и приятнее смерти.
– Так почему же вы не умираете? – сказал сэр Мальбери.
Задав такой вопрос, он отвернулся и, казалось, сделал попытку заснуть.
Его неунывающий друг и ученик придвинул стул к столу и попробовал поесть, но, убедившись, что это невозможно, поплелся к окну, затем начал слоняться по комнате, приложив руку к пылающему лбу, и, наконец, снова бросился на диван и снова разбудил своего друга.
– В чем дело, черт побери? – простонал сэр Мальбери, садясь на своем ложе.
Хотя сэр Мальбери произнес это довольно недоброжелательно, однако он, по-видимому, не считал себя вправе хранить молчание. Несколько раз потянувшись и заявив с содроганьем, что «дьявольски холодно», он приступил к эксперименту за столом, накрытым для завтрака; здесь он преуспел больше, чем его менее выносливый ученик, а потому за этим столом и остался.
– А не вернуться ли нам, – протянул сэр Мальбери, помедлив с куском, наткнутым на вилку, – а не вернуться ли нам, к малютке Никльби, а?
– К какой малютке Никльби, – к ростовщику или к девице? – спросил лорд Фредерик.
– Вы меня поняли, я вижу, – отозвался сэр Мальбери. – Разумеется, к девице.
– Вы мне обещали отыскать ее, – сказал лорд Фредерик.
– Совершенно верно, – подтвердил его друг, – но с той поры я передумал. В делах вы мне не доверяете – отыскивайте ее сами.
– Не-ет, – возразил тот.
– А я говорю – да! – заявил друг. – Вы ее отыщете сами. Не думайте, что я хочу сказать – когда вам это удастся! Я не хуже вас знаю, что без меня вам ее в глаза не видать. Да. Я говорю, что вы можете ее отыскать – можете , – а я вам укажу путь.
– Ах, будь я проклят, если вы не истинный, дьявольски честный, несравненный друг! – сказал молодой лорд, на которого эта речь произвела весьма живительное действие.
– Я вам скажу – как , – продолжал сэр Мальбери. – На том обеде она была приманкой для вас.
– Не может быть! – вскричал молодой лорд. – Какой чер…
– Приманкой для вас, – повторил его друг. – Старый Никльби сам мне это сказал.
– Что за славный малый! – воскликнул лорд Фредерик. – Благородный мошенник!
– Да, – сказал сэр Мальбери, – он знал, что она миленькое создание…
– Миленькое! – перебил молодой лорд. – Клянусь душой, Хоук, она безупречная красавица… э… картинка, статуя… э… клянусь душой, это так!
– Что ж, – отозвался сэр Мальбери, пожимая плечами и подчеркивая свое равнодушие, подлинное или притворное, – это дело вкуса. Если у нас с вами вкусы несходные, тем лучше.
– Проклятье! – воскликнул лорд. – В тот вечер вы от нее не отставали. Я едва мог сказать слово.
– Для одного раза она совсем недурна, совсем недурна, – сказал сэр Мальбери, – но не стоит того, чтобы еще раз стараться ей понравиться. Если вы желаею всерьез приударить за племянницей, скажите дядюшке, что вы хотите знать, где она живет, и как она живет, и с кем, иначе вы отказываетесь быть его клиентом. Он не замедлит вам сообщить.
– Почему же вы мне этого раньше не сказали, вместо того чтобы заставлять меня целую ве-ечность пылать, чахнуть, влачить жалкое существование? – спросил лорд Фредерик.
– Во-первых, я этого не знал, – небрежно ответил сэр Мальбери. – а во-вторых, я не думал, что для вас это так важно.
Истина, однако, заключалась в том, что за время, истекшее со дня обеда у Ральфа Никльби, сэр Мальберп Хоук тайком использовал все имевшиеся в его распоряжении средства, чтобы обнаружить, откуда столь внезапно появилась Кэт и куда она скрылась. Однако без помощи Ральфа, с которым он не поддерживал никаких отношений, после того как они столь недружелюбно расстались тогда, все его усилия были тщетны, а потому он принял решение сообщить молодому лорду о признании, которое выудил у достойного ростовщика. К сему побуждали его различные соображения; среди них отнюдь не последнее место занимало намерение узнать то, что могло стать известно слабохарактерному молодому человеку, а желание встретить снова племянницу ростовщика и прибегнуть к любым хитростям, чтобы сломить ее гордость и отомстить за презрение, преобладало над всеми его помыслами. Это был хитроумный план, который не мог не соответствовать его интересам с любой точки зрения, ибо даже то обстоятельство, что он вырвал у Ральфа Никльби признание, с какой целью тот ввел свою племянницу в такое общество, а также его полная личная незаинтересованность, раз он столь откровенно сообщил об этом своему другу, должны были показать его в самом лучшем свете и чрезвычайно облегчить переход монет (и без того частый и быстрый) из кармана лорда Фредерика Верисофта в карман сэра Мальбери Хоука.
Так рассуждал сэр Мальбери, и, руководствуясь этими соображениями, он и его друг вскоре отправились к Ральфу Никльби, чтобы осуществить план, задуманный сэром Мальбери и якобы благоприятствующий целям его друга, но в действительности способствующий достижению его собственных целей.
Ральфа они застали дома, и одного. Когда он ввел их в гостиную, ему как будто пришла на память сцена, здесь происшедшая, потому что он бросил на сэра Мальбери странный взгляд, на который тот никак не ответил, если не считать небрежной улыбки.
Они приступили к короткому собеседованию о денежных делах, и едва с этими делами было покончено, как одураченный лорд (следуя указаниям своего друга) не без замешательства попросил разрешения поговорить наедине с Ральфом.
– Наедине… вот как!.. – воскликнул сэр Мальбери, притворяясь изумленным. – О, превосходно! Я пойду в соседнюю комнату. Но только не заставляйте меня долго ждать.
С этими словами сэр Мальберн подхватил свою шляпу и, напевая какую-то песенку, скрылся за дверью между двумя гостиными и закрыл ее за собой.
– Ну-с, милорд, в чем дело? – спросил Ральф.
– Никльби, – сказал его клиент, растягиваясь на диване, на котором он сидел, чтобы приблизить свои губы к уху старика, – какое прелестное создание ваша племянница!
– Неужели, милорд? – отозвался Ральф. – Может быть, может быть. Я себе не забиваю головы такими вещами.
– Вы знаете, что она чертовски хорошенькая девушка, – сказал клиент. – Вы это должны знать, Никльби. Полно, не отрицайте!
– Да, ее как будто считают хорошенькой, – ответил Ральф. – Пожалуй, я это и сам знаю, а если бы я и не знал, то вы – знаток в таких вещах, и ваш вкус, милорд… всегда бесспорно хорош.
Никто, кроме молодого человека, к которому были обращены эти слова, не остался бы глух к тому ироническому тону, каким они были произнесены, и не остался бы слеп при виде презрительного взгляда, их сопровождающего. Но лорд Фредерик Верисофт был и глух и слеп и принял их за комплимент.
– Быть может, вы чуточку правы и чуточку не правы – и то и другое, Никльби. Я хочу знать, где живет эта красотка, чтобы еще раз глянуть на нее хоть одним глазком, Никльби.
– В самом деле… – начал обычным своим тоном Ральф.
– Не говорите так громко, – воскликнул лорд, превосходно повторяя преподанный ему урок. – Я не хочу, чтобы Хоук слышал.
– Вы знаете, что он ваш соперник? – спросил Ральф, зорко посмотрев на него.
– Всегда он мой соперник, черт его побери, – сказал клиент, – а сейчас я хочу его обскакать. Ха-ха-ха! Как он взбесится, Никльби, оттого, что мы здесь разговариваем без него! Одно только слово, Никльби: где она живет? Вы только скажите мне, где она живет, Никльби.
«Идет на приманку, – подумал Ральф, – идет на приманку».
– Ну, Никльби, ну! – настаивал клиент. – Где она живет?
– Право же, милорд, – сказал Ральф, медлительно потирая руки, – я должен подумать, прежде чем ответить.
– К чему. Никльби? Вам вовсе не нужно думать. Где?
– Ничего не получится, если вы даже узнаете, – ответил Ральф. – Ее воспитывали добродетельной и порядочной девушкой. Конечно, она хорошенькая, бедная, беззащитная! Бедняжка, бедняжка!
Ральф сделал краткий обзор положения Кэт, как будто эти мысли промелькнули у него в голове и он не имел намерения высказывать их вслух, но проницательный лукавый взгляд, устремленный на собеседника во время этой речи, обличал его в гнусном притворстве.
– Да говорю же вам, что я только увидеть ее хочу! – воскликнул его клиент. – Может же че-еловек смотреть на хорошенькую женщину, не причиняя ей никакого вреда? А? Ну, так где же она живет? Вы заработали на мне состояние, Никльби, и, клянусь душой, никто не затащит меня к кому-нибудь другому, если вы только ответите мне.
– Раз вы мне это обещаете, милорд, – сказал Ральф с притворной неохотой, – и так как я очень хочу оказать вам услугу, а никакого вреда от этого не будет – никакого вреда, – то я вам скажу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131