— сказал он.
— Пять против, два за, один воздержался, — объявила она. — Поправка провалена. Окончательно.
Палмер медленно поднялся, держа шляпу обеими руками. — Довольно убедительно для смотра сил, — сказал он ровным голосом.
Она кивнула:
— Это действительно смотр сил. Их сил.
— А также способностей Мака Бернса.
На какую-то долю секунды она отвела глаза, указывая взглядом на Кесслера, все еще сидевшего на кушетке.
— Об этом мы еще поговорим, — сказала она.
— Когда Кесслера не будет рядом, — добавил Кесслер.
Фоторепортер встал.
— Когда-нибудь, — произнес он медленно, — кто-нибудь из клиентов Мака Бернса не поверит ему с самого начала и не наймет его, и Мак не сможет больше откалывать свои номера. Когда это случится, я возьму вашу шляпу, хорошенько посолю ее и съем всю до последней ленточки.
Палмер хмуро взглянул на Вирджинию:
— Интересно, все ли наши секреты так широко известны?
Кесслер покачал головой.
— Никто мне не говорил ничего, папаша. Просто я знаю Мака Бернса. А теперь знаю и вас. — Его взгляд скользнул от Палмера к Вирджинии, и снова упал на Палмера, и снова на женщину. — Как у него это получается? Похоже, что вы неглупый парень. Как вы смогли поверить всей его чепухе?
Первой реакцией Палмера было ответить этому человеку. В следующую секунду он решил, что лучше промолчать. И наконец с приятным чувством облегчения обнаружил, что вернулся к первоначальной реакции.
— Забавно то, — сказал он Кесслеру, — что я не доверял ему с самого начала. Я предвидел его двойную игру задолго до того, как он сделал свой первый ход. Я даже знаю, почему он ведет эту игру.
Тут Кесслер повернулся к Вирджинии:
— Что за босс у тебя, Бубби? — И снова — к Палмеру: — Так в чем же дело? Гипноз? Почему вы позволили ему это? Или вам было безразлично?
Палмер прищурился. Он чуть-чуть помедлил, не из-за врожденной осторожности, которую он отверг несколькими секундами раньше, а потому что не мог совладать со своим раздражением.
— Ответьте мне прямо, — сказал он, стараясь выиграть время: — Кто либо из нью-йоркских газет благоволит к Маку Бернсу?
— Только те, кому он платит.
Палмер повернулся к Вирджинии:
— И это тоже всем известно?
Она кивнула:
— Вы и не представляете, как быстро подобные пустяки передаются из уст в уста.
— Что же это?.. — Палмер снова помедлил. — И ктонибудь?.. — Он запнулся и облизнул губы. — Что ж, это постоянно практикуется в отделах по связи с общественностью?
Неожиданная кривая усмешка Кесслера столкнула массу пепла с его сигареты прямо к нему в рот.
— Большой город вас приветствует, ребята!
— Нет, не постоянно, — сказала Вирджиния. — От случая к случаю.
В течение нескольких долгих секунд фоторепортер глядел на Палмера, потом заметил:
— Вы меня просто удивляете, папаша. Как же иначе сукин сын, вроде Бернса, может убедить журналистов напечатать то, что ему нужно?
Палмер коротко кивнул. Надел шляпу, взглянул на Вирджинию:
— Поедемте обратно в контору. Мне надо позвонить в Олбани.
Кесслер ткнул пальцем в направлении небольшой приемной.
— Будьте моим гостем.
— Разговор будет не для печати, — предупредил Палмер.
— Я просто хочу послушать, как Мэкки Нож сам окажется под ножом.
Фоторепортер поднял телефонную трубку в приемной и попросил оператора «Стар» связать его с Олбани.
— Это Кесслер, — сказал он через минуту. — Не притаился ли там где-нибудь Мак Бернс? — С блаженной улыбкой он вручил телефонную трубку Палмеру.
— Алло! — Палмер слышал сумятицу звуков на другом конце провода. Потом:
— Дорогуша? Это Мак. Wie geht's?
— Machts nichts gut [Так себе (нем.)], — сказал Палмер.
— Кто это? — Только что звучавшая в голосе Бернса приветливость иссякла, подобно сливной струе в унитазе, когда отпускают цепочку. — Кесслер?
— Это Палмер. Я в редакции «Стар». Мы только что прочли на телетайпе результат голосования по поправке.
— Вуди, деточка? — Пауза. Потом: — Дружище, я в таком же унынии, как и ты. — Голос Бернса явно силился зазвучать в более низком, более подходящем ключе, нежели его первые веселые приветствия. — Свалилось на меня, как тонна кирпича.
— Как тонна кое-чего еще, Мак. Я позвонил, чтобы услышать ваше объяснение. Давайте покороче. Я должен зачитать вам заявление.
— Какое еще?..
— Сначала объяснение.
— Ну что я могу тебе сказать? У меня были все основания ожидать победы, деточка. Ты это знаешь. Но три республиканца с периферийных районов штата вели с нами двойную игру.
— Те самые, которых вы посетили, объезжая эти районы?
— Вуди? Клянусь богом, я не знаю, как…
— Мак, вы закончили ваше объяснение?
— Какого черта можно объяснить в таких случаях? Будь рассудительным, Вуди. Три штрейкбрехера, которые должны были голосовать на стороне коммерческих банков, решили проголосовать со сберегательными банками.
— И доказать всему миру нашу слабость.
— Дорогой мой, от этого мир не развалится. Ты же умеешь смотреть на вещи шире. Эта маленькая поправка — всего лишь куриный помёт.
— Объяснение закончено?
— Да.
— Мак, у меня есть заявление. — Сейчас Палмер держал перед собой свободную руку ладонью вверх так, словно зачитывал документ. — Итак, слушайте: отношения между первой стороной, «Юнайтед бэнк энд траст компани», и второй стороной, Маком Бернсом, настоящим прекращены. Вторая сторона не является больше советником по общественным связям первой стороны. Подписано двенадцатым числом февраля, Вудсом Палмером-мл., вице-президентом — исполнителем. Вы меня слышали?
— Я не пони…
— Вы уволены, Мак. Рассчитаны. Выгнаны. Вы больше не мой сотрудник. Я больше не ваш клиент. Это ясно?
— Знает ли Бэркх?..
— И я теперь свободен делать все, что в моих силах, чтобы возместить ущерб, нанесенный ЮБТК — за ее же деньги, — вашими фокусами, вашим предательством и отъявленным и полным вероломством.
— Вы сказали об этом Бэрк?..
— Люди, с которыми я едва знаком, — снова прервал Палмер, — спрашивают меня, почему вообще с самого начала я доверял вам. И я вынужден спросить самого себя, почему, понимая вашу игру, я позволил вам нанести ЮБТК такой ущерб.
— Вуди, знает ли Бэр?..
— Возможно, я в обоих случаях так и не найду ответа, Мак, но по крайней мере я не должен буду больше выслушивать вопросы. До свидания.
— Вы будете?..
Палмер с чрезвычайной осторожностью положил телефонную трубку на аппарат.
Повернулся к Кесслеру:
— Совершенно конфиденциально, разумеется.
— Разумеется. — Кесслер зажег новую сигарету, и она снова повисла над самой серединой нижней губы.
— Спасибо за предоставленную возможность использовать вашу приемную.
— Был рад услужить.
Палмер взглянул на Вирджинию, указывая жестом на выход:
— Пойдемте! — Они кивнули фоторепортеру и оставили его в приемной осыпать пеплом свой довольно тучный живот.
Внизу, как только они вышли на свежий ветер Сорок седьмой улицы, Вирджиния взяла Палмера под руку.
— Неважный из тебя актер, — пробормотала она.
— Но ведь я не переиграл, как ты считаешь?
— Уволить ответственное лицо с 50-тысячным окладом по междугородному телефону из «Нью-Йорк стар»! Переиграть — не то слово.
— Разве такой разговор подслушивают?
— Только на обоих концах провода.
Они дошли до Бродвея, где вихрь пыли заставил их на мгновение зажмуриться.
— Смех да и только, — сказал Палмер.
— Истерика.
— Нет, смешно то, что я, в сущности, не был рассержен, когда услышал насчет поправки. И даже тогда, когда начал говорить с Бернсом.
— Но сейчас ты действительно взбешен? — спросила она.
— Да.
Она прижала к себе его руку.
— Тебе надо выпить.
— В одиннадцать утра?
— Я тоже выпью рюмку.
Палмер огляделся. Обычная для позднего утра толчея Таймс Скуэр.
— Не здесь.
— Дома у Мака.
Он хмуро усмехнулся:
— Пожалуй, я не составлю сейчас хорошей компании.
Она посмотрела на него снизу вверх:
— На что и на кого именно ты злишься, Вудс?
— На самого себя.
— За то, что не выкинул Мака раньше?
Он покачал головой:
— Хуже.
— За что же тогда?
— За то, что держался так, как если бы я был посторонним. За то, что делал вид, будто на мне нет никакой ответственности. За то, что подсознательно надеялся на успех его двойной игры с ЮБТК. — Палмер усмехнулся невесело, одними губами. — За то, что в известном смысле желал его победы. За бoльшую ненависть к тому, что делает Бэркхардт, чем к тому, что делает Мак.
Зажегся зеленый свет. Они стали переходить на широком перекрестке, и, как всегда случается, раньше, чем они дошли до середины улицы, снова зажегся красный. Пришлось бежать.
— Какая муха тебя укусила? — спросила Вирджиния.
— Твой приятель Кесслер, спросивший меня, почему я позволял Бернсу все это делать. И предположивший, что мне было, в сущности, безразлично, как все обернется.
— А тебе безразлично?
— Не в этом дело, а в том, что так думает Кесслер. — Палмер широко шагал по Сорок седьмой улице и почти тащил ее за собой.
— Он считает, что человек в моем положении нечто вроде философствующего евнуха, который попросту не способен тревожиться из-за того, что важно для людей, подобных Кесслеру. А самое важное для них — честность.
Они уже пересекли Шестую авеню и стремительно мчались вперед.
— Вудс, — выдохнула она, — куда мы спешим?
Он замедлил шаг.
— По его мнению, — уже спокойнее сказал он, — я нечто вроде кастрата. Помнишь? «Что за босс у тебя?» Помнишь, как он спросил это?
— Но конечно же, он не имел в виду, что ты…
— Я знаю, что он имел в виду.
— Ты хватил через край, Вудс. Тебе чудится то, чего нет.
— Очень возможно. Это было…— Он замолчал на секунду.
Потом вздохнул.
— Я не жду, чтобы ты чувствовала так же, как я. В отличие от меня ты не была все эти годы под началом у такого отца, как мой, чтобы потом добровольно — по иронии судьбы — угодить к Бэркхардту. Здесь мое больное место. Кесслер нашел его без особенного труда.
— Случайно, — сказала она.
— Как бы ни нашел, он сумел дать точный и крепкий тычок.
— А ты подскочил словно ужаленный, схватил телефонную трубку и уволил Мака. А я-то считала, что банкиры двигаются очень неторопливо.
— Просто я вдруг понял, почему я отпустил Маку поводья. Видишь ли, я, в сущности, никогда не чувствовал, что он на моей ответственности.
Палмер направил ее к перекрестку, и они пересекли Пятую авеню. Теперь они стояли на противоположном углу, Вирджиния ждала, куда он поведет ее дальше, а он не сознавал, что они стоят на месте.
— Бэркхардт нанял его, испугался, почувствовав, что схватил тигра за хвост, и нанял меня — держать для него зверя. К тому времени, когда я уяснил себе это в основных чертах, Бэркхардт начал возмущать меня почти так же, как когда-то мой отец. И таким образом, я думаю, что я испытывал тайную радость, наблюдая двойную игру Бернса. Кесслер был прав. Мне, в сущности, было безразлично.
— А сейчас?
— Сейчас я почему-то стал относиться к этому как к личному делу. Я терпеть не могу, когда меня недооценивают. Это оскорбительно. И особенно оскорбительно, когда тебя недооценивает пошлый ливанский Макиавелли вроде Бернса.
— Я отказываюсь поверить, — сказала она, — что случайное замечание болтливого фоторепортера заставило тебя прозреть.
— Но именно так случилось.
— Нет, не совсем так. — Она нахмурилась, шагнула на край тротуара и остановила проезжающее такси. — Садись.
Машина медленно продиралась сквозь густое уличное движение на северо-восток, по направлению к дому Бернса. — На самом деле случилось то, — сказала Вирджиния, — что благодаря некой идиотской склонности к честной игре, которая держит тебя, как собаку цепь, ты решил предоставить Бернсу еще один шанс. Поэтому ты согласился с его предательской выдумкой относительно поправки.
— Какая глупость!
— Согласна, однако ты сделал именно так. Ты отказался поверить тому, что ты, собственно, уже знал. Ты хватался за последнюю соломинку своей наивной веры в порядочность людей.
— Гм.
— Ни один человек, упрямо думал ты, не может быть таким вероломным, каким, судя по всему, оказывался Мак Бернс. Но я говорю тебе, Вудс, в этом городе полно маков бернсов. И в мире их полно. И сейчас ты наконец тоже осознал это. Вот почему ты злишься.
— Я более или менее успокоился, — сказал он, улыбаясь и беря ее руку.
— Ты забавно выразился там, на улице. — Она сжала его руку. — Ты сказал про тигра, которого держишь за хвост…
— Это комично?
— Трагикомично. Ты держишь за хвост тигра из Таммани — из политиканских джунглей, Вудс. С таким тигром не разделаешься посредством лишь короткого телефонного звонка.
— Бернс уволен. Даже он понимает это.
— Значит, милый, ты не понимаешь, что такое тигры.
Глава пятьдесят четвертая
К часу дня косые лучи зимнего солнца дотянулись до толстого белого ковра, устилавшего пол в гостиной Бернса. И, как бы зажигая белоснежный ворс, на котором лежала Вирджиния, и отражаясь от его острой белизны, солнце теперь уже, казалось, заполняло всю комнату. Палмер встал, полуослепленный, и подошел к бару.
Обнаженное тело его ощущало солнечное тепло. Никогда раньше не отдавался он так физическому наслаждению в ярком блеске дня. Свет, казалось, проникал в каждый изгиб его тела, в каждую впадину, в каждую жилку. Физическое наслаждение приобрело такую потрясающую ясность и плотность, что стало почти совершенно новым ощущением. Он налил понемногу виски в два стакана и принес оба их к Вирджинии.
— Безо льда? — пробормотала она, подняв на него глаза.
— Обленился.
Она лежала навзничь, раскинув руки, и, с неожиданной легкостью перекатившись на бок, укусила его за ногу. Довольно сильно. Он дрогнул. Виски плеснуло ей на грудь.
— Холодно! — взвизгнула она. — Ты старый развратник, вот ты кто!
Он чуть-чуть наклонил стакан, и еще несколько капель виски вылилось ей на живот. — Негодяй, — пробормотала она. — Впустую расходовать хорошее виски.
Он опустился возле нее на колени.
— Так давай не расходовать виски впустую.
Они оба услышали звук ключа в двери.
Палмер встал. Быстро поднял ее на ноги. Она кинулась к двери в спальню. Успела схватить свою одежду, заметил Палмер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92