Звуки музыки и спора стали яснее.
— Привет!
— Здравствуй, дорогой. — Эдис появилась на пороге их спальни и помахала рукой. — Обед через 10 минут. Передай миссис Кейдж. — Она скрылась.
Палмер поднялся еще на один пролет лестницы — повидаться со своими двумя младшими детьми. Они оглянулись на отца, когда он остановился у двери в спальню Джерри, и почти без передышки продолжали свой спор.
— Я не говорила, что ты можешь взять его, — настаивала Джерри.
— Ты не говорила, что мне нельзя взять его, — возражал Том.
— Я сказала, что, может, я тебе дам, но не сейчас.
— Почему не сейчас?
— Потому что сейчас он нужен мне.
— Тебе не нужно.
— Нет, очень нужно.
— Нет, совсем не нужно, ты врушка.
— Не называй меня врушкой, ты глупый идиот.
— По крайней мере я не врун, как ты.
— Ты хуже.
— Я…
— Стоп! — хрипло рявкнул Палмер. Откашлялся. — Здравствуйте, детки, — притворно сладко произнес он. — Так приятно смотреть, как вы развлекаетесь, мои милые малыши.
— Он дрянной маленький лгунишка.
— Она большая дрянная лгунья.
— Добрый вам вечер, дорогие дети, — продолжал Палмер. — Я всегда предвкушаю, как вы встретите меня после работы. У вас это так хорошо выходит.
Мальчик и девочка замолчали, хихикнули и вскочили на ноги. Они повисли на Палмере, что называется, на двух уровнях. Том — у него на животе и на коленях. Джерри — на груди и на руках. В течение нескольких секунд Палмера толкали, тискали, пинали, крепко обнимали, ставили на колени, щекотали, наступали ему на ноги, щипали, бодали и даже царапали.
— Хватит!
Пока он с некоторым трудом выпутывался, Джерри критически осмотрела его:
— Опять эти темные штуки у тебя под глазами.
— Что значит «опять»? — спросил Палмер.
— Они у него всегда, — вставил Том.
— Только иногда, — возразила Джерри. — Иногда в конце дня.
— Длинный, тяжелый, изнурительный день, — объяснил Палмер, — за жарким, изнурительным столом.
— Умираю от голода, — заявил Том.
— Здравствуйте, мистер Умирающий, — начала Джерри. — Я рада…
— Хватит, — прервал ее Палмер. — Ты истрепала эту бедную несчастную шутку до ниточки. Выдай что-нибудь новенькое.
— Что одна стена говорит другой? — спросил Том.
— Встретимся на углу! — взвизгнула Джерри.
Палмер зажал ладонями уши.
— Джерри, — взмолился он, — потише!
— Что похоже на кокс, — спросила Джерри, — пахнет, как локс, и летает?
— Вымазанная коксом коробка с локсом в кабине самолета! — выкрикнул Том.
Палмер страдальчески закрыл глаза. Когда шум утих, он открыл глаза и спросил:
— Что такое локс?
Джерри пожала плечами:
— Какая-то рыба. Копченая.
— Нет, — заявил Том. — Локс — жидкий кислород. Его используют для ракетного топлива.
— Девочка в школе, — объяснила его сестра, — которая задала мне эту загадку, сказала, что локс — копченая рыба. Копченая семга.
— Она дура, — определил Том.
— В любом случае, — спросил Палмер, — что смешного в этой загадке?
Дети помолчали.
— Ты не понимаешь, — сказала наконец Джерри.
Палмер кивнул:
— Обед через десять минут.
Он спустился в холл, чтобы пройти в комнату Вуди. Остановившись у закрытой двери, он услышал резкую высокую нервную дробь барабана в сочетании с витиеватыми арабесками кларнета. Музыкальный вкус Вуди был отчетливо выражен. Оркестр, звуками которого он заполнял дом, по истинно новоорлеанской традиции использовал трубу вместо контрабаса. Палмер почувствовал, как у него где-то над левым глазом, внутри черепной коробки, начинается боль. Он постучал в дверь, подождал, постучал еще раз громче. Немного подождав, открыл дверь и увидел своего старшего сына склонившимся над письменным столом с логарифмической линейкой. Палмер подошел к проигрывателю и резким поворотом ручки убрал громкость. — Во имя всех святых, как ты можешь сосредоточиться на чем-либо? — спросил он. Вуди посмотрел на него отсутствующим взглядом:
— А, привет!
— Обед через десять минут. Уже через пять.
Вуди кивнул:
— Пап, что ты знаешь о процентах?
— Все.
Вуди недоверчиво смотрел на него:
— Ты понимаешь, о чем я говорю… проценты на займы и всякое такое.
— Я понимаю, о чем ты говоришь, — терпеливо уверил его Палмер. — Что ты хочешь знать?
— Я должен сделать сообщение на тему: «Продажа в рассрочку».
— Это по математике?
— Нет, общественные науки.
Палмер отодвинул с полдюжины пластинок и сел на кровать Вуди.
— Какой пример они тебе привели?
— Он не приводил, — пожаловался Вуди. — Я должен придумать сам.
— Давай.
Мальчик тяжело вздохнул, и на его лице появилось угрюмое выражение.
— Человек покупает машину, стоящую 3000 долларов, — начал он монотонно, нараспев, стараясь показать, как надоело ему все это. — Продает свою старую машину за 1000 долларов. Выплачивает оставшиеся две тысячи в два года. Этот заем — семипроцентный. Семь процентов от 2000-140 долларов. На два года. Значит, кроме 3000, машина будет стоить ему еще 280 долларов в процентах. Правильно?
— Да.
— Ладно, спасибо, пап.
— Какое отношение имеют цифры к общественным наукам?
Угрюмая мина на лице Вуди уступила выражению крайней скуки.
— Убей меня, не знаю!
— Зачем тебе надо было решать эту задачу? Чтобы доказать, что ты знаешь простую арифметику?
Мальчик пожал плечами:
— Удовлетворить старого Филмера, я думаю. Это его идея, а не моя.
Палмер хотел было ответить резко, но сдержался.
— Хорошо. Убери со своего лица эту скучающую мину и слушай.
— Ну.
— Когда ты занимаешь деньги и выплачиваешь их по месяцам, — продолжал Палмер, — что делается с основной суммой?
— С чем?
— С основной, первоначальной суммой, которую ты взял в долг. Она становится больше?
— Меньше. — Вуди нахмурился, и тут же его лицо просветлело. — Конечно, меньше.
— Правильно. Если ты пошел в банк за двухгодовым займом в 2000 долларов на покупку машины, ты подпишешь бумагу на 2280 долларов. Иными словами, они дадут тебе 2000 наличными, которые ты обязан выплатить, приплюсовав к ним полные два года процентов. Понимаешь?
— Конечно. Это ведь естественно.
— Разве? — резко спросил Палмер. — Подумай об этом. Ты будешь платить более 10 долларов каждый месяц в течение двух лет. С каждой выплатой ты сокращаешь основную сумму займа. Но проценты ты платишь по-прежнему с 2000, так, как было установлено с самого начала.
— И что же?
— Тебе не кажется это странным?
Мальчик опять пожал плечами:
— Такой порядок. Что же тут странного?
Палмер почувствовал, что головная боль усилилась. Он потер висок и продолжал:
— Давай предположим, что ты получаешь другой вид займа, подобно закладной, по которой ты платишь проценты за то, что в действительности должен. Первый месяц ты выплатишь с 2000 долларов. Но после года ежемесячных выплат ты останешься должен только 1000. Предположим, что каждый месяц, по мере того как сумма твоего долга уменьшается, ты платишь проценты только с оставшейся суммы. Как ты думаешь, сколько ты заплатишь за 2000 долларов при семипроцентном займе?
— 280. Я же сказал тебе.
— Нет. Ты заплатил бы около 70 долларов.
— Ты шутишь.
— Я серьезно.
Вуди долго смотрел на отца:
— Ты уверен, что прав?
Палмер встал.
— Да, — сказал он с ледяным спокойствием, — я уверен.
— Но тогда… в том, первом, случае ты платишь процентов в четыре раза больше.
— Ох! — Палмер с облегчением вздохнул. — Проблески.
— Думаешь, старый Филмер поверит всему этому?
— Проверь его. — Палмер пошел к двери. — Обед через одну минуту.
— Будь покоен, — пробормотал Вуди, снова занявшись логарифмической линейкой.
Палмер отправился вниз и заглянул на кухню к миссис Кейдж. Запах жареного бекона здесь был сильнее. Около 14 лет назад, когда родился Вуди, мать Эдис предложила «отдать» миссис Кейдж Палмерам. Миссис Кейдж была худой, костлявой вдовой с длинным лицом, на котором рот с опущенными углами, близко посаженные глаза и острый нос, казалось, постоянно издавали молчаливый болезненный стон. Ее рот и подбородок были как бы взяты в скобки глубоких вертикальных морщин, и, когда миссис Кейдж разговаривала, нижняя часть ее лица двигалась вверх и вниз, как подвешенная челюсть у куклы-чревовещательницы. Несмотря на все это — плюс ревматические суставы, приступы астмы и шишки на больших пальцах ног, — миссис Кейдж показала себя за эти долгие годы умелой и заслуживающей доверия экономкой, способной в случае необходимости, как, например, сейчас, выполнять и дополнительные обязанности — на кухне, по крайней мере до тех пор, пока Эдис не найдет кухарку.
— Десять минут назад, — сказал Палмер, — я должен был передать вам, что обед через десять минут.
— Все в порядке, — отозвалась миссис Кейдж, — пошлите сюда Джерри помочь мне, и мы готовы, мистер Палмер.
— Хорошо.
Палмер вернулся в комнату Джерри еще раз взглянуть на своих младших детей.
— Давай, давай, — говорила Джерри, — но я никогда больше, за всю мою жизнь, не заговорю с тобой.
— Испугался, — отпарировал Том. — Смотри, я весь дрожу от страха.
— Еще испугаешься! Так испугаешься, если я…
— Все еще ссоритесь? — прервал Палмер. — Джерри, помоги миссис Кейдж. Том, покажи руки.
Мальчик протянул их ладонями вниз. — Они чистые.
— Поверни ладони вверх.
— Они чистые, — настаивал он.
— Настоящая Вшивая Мери, — пробормотала Джерри.
После долгого молчания Том тяжело вздохнул и пошел в ванную комнату в дальнем конце холла. Палмер мгновение наблюдал за ним, отметив, что для сына худощавых родителей ягодицы у него толстоваты.
Палмер отправился на второй этаж в семейную столовую. Включив свет, он увидел, что стол уже накрыт. Безуспешно попытался зажечь свечи карманной зажигалкой, потом сделал это спичками, найдя их в ящике буфета. Окинув взглядом стол, Палмер решил уменьшить верхний свет и перевел движок стенного реостата на несколько делений вниз. Стоя в полутьме, он некоторое время наблюдал удивительную игру красок на картине Шана на противоположной стене комнаты. Потом снова перевел движок реостата вверх и в резкой вспышке света увидел картину так, как привык ее видеть: двое мужчин сидят за скудным столом, крепко зажав в руках ложки и с какой-то тупой беспомощностью уставившись в тарелки перед собой. Рассматривая картину теперь уже более пристально, Палмер снова убавил свет. Беспомощность на лицах людей, казалось, сменилась яростным озлоблением. Странно. Он взглянул на противоположную стену, над небольшим камином из нестандартных старых кирпичей, и стал рассматривать лицо мужчины на картине Буфэ. Этот тоже сидел за деревянным непокрытым столом, и перед ним, прямо на столе, лежала полуобглоданная рыба. В полутьме на его лице не было ничего, кроме глубоких, мрачных, голодных глаз. Палмер включил свет и увидел, что в лице человека ничего не изменилось. Никто так и не узнает, съел ли он рыбу сам или же смотрит на остатки чужого обеда.
Рядом с камином висел маленький ранний Брак — натюрморт из сыра, двух яблок, ножа и бутылки вина. Палмер немедленно убавил свет и заметил, что из всех предметов остался виден только нож. Удивительно. Может быть, ему удалось раскрыть какое-то новое свойство картин, размышлял он. Знали ли об этом сами художники? Он услышал, как Джерри и миссис Кейдж гремят посудой в соседней комнате.
Оставив верхний свет приглушенным, он вышел на лестничную площадку и посмотрел вниз, на два изгибающихся пролета лестницы, ведущей к входному вестибюлю. Ступеньки 180 на 25 сантиметров каждая, были сделаны из некрашеных дубовых досок более 7 сантиметров толщиной. Дерево матово просвечивало сквозь пластик, сплошь затягивающий ступеньки. Они были с пустыми подъемами, то есть как бы висели в воздухе, и Палмер попытался представить себе, как будет себя чувствовать пьяный человек, поднимаясь по этим с виду ненадежным ступенькам поздно ночью в темноте.
Думая об этом, он начал спускаться по лестнице, держась одной рукой за перила. У него появилось именно то чувство, которое он предвидел. Осторожно ставя одну ногу и нащупывая другой ступеньку, прежде чем доверить ей свой вес, Палмер испытывал такое ощущение, будто он идет по воздуху. Он добрался до низа и повернулся туда, где, как он помнил, должен был находиться главный рубильник. Прищурившись, он стал разглядывать выключатели и обнаружил наконец один под названием «Лестничная клетка». Нажал кнопку. Свет скрытых на потолке второго этажа ламп превратил лестницу в скульптуру модерн. Палмер улыбнулся, разглядывая ее. Драматическая. Эффектная. Поразительная. Да.
Он повернулся к контрольному щиту и передвинул указатель диска на главную гостиную. Мягкий отраженный свет заполнил пространство. Это была единственная комната, которая сначала не понравилась ему, правда лишь потому, что она была чересчур велика. Весь нижний этаж дома, около 7,5 метра на 18, был в основном отдан под гостиную и маленькие подсобные помещения. Сравнительно небольшое фойе отнимало один угол гостиной. Лестница также занимала часть ее площади, но по плану лестница и была задумана как архитектурная деталь самой комнаты. В дальнем конце нижнего этажа, по всей ширине дома было расположено несколько маленьких помещений: винный чуланчик, ванная, подсобная кухня, соединенная лифтом для подачи блюд с основной кухней наверху. Под собственно гостиную оставалось около 7,5 метра на 15 с потолком высотой 7,5 метра и дубовым полом, выложенным нестандартным паркетом, передняя сплошь стеклянная стена была не занавешена. Алюминиевый переплет разделял ее на прямоугольники, сквозь которые был виден бетонно-ажурный фасад. Вечером прохожие имели возможность — и, кстати, использовали ее — заглядывать в гостиную через просветы фасада. Когда фасад задрапируется плющом и будет посажен кустарник, решил Палмер, тогда уменьшится впечатление аквариума с золотой рыбкой. Но до этого, подумал он, прохожие могут научиться влезать по фасаду. Или может быть, не пользоваться комнатой по вечерам? На задней длинной стене, как ему казалось сейчас, когда он стоял у лестницы, главной деталью был камин — современное усовершенствование колониального очага, но такой огромный, что в нем могли поместиться во весь рост несколько человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92