— Я подумал, — сказал Палмер, пытаясь быть хотя бы отчасти правдивым, — как хорошо ты сегодня выглядишь.
Светло-карие глаза Эдис широко раскрылись. В искусственном освещении комнаты они казались почти серыми.
— Только не выдумывай, пожалуйста, дорогой, — сказала она. — Ты просто давал оценку моему «официальному», как ты называешь, виду и удивлялся, зачем мне это понадобилось.
— Нет, — ответил Палмер.
— Тогда ты, наверно, удивлялся, как это я нашла время для того, чтобы привести себя в порядок после целого дня хлопот со строителями и целого вечера, ушедшего на то, чтобы пораньше уложить спать детей.
— И это как-то не приходило мне в голову.
— Что ж, если хочешь знать, изволь: сегодня первый вечер, который мы проводим вместе дома. Впервые за всю неделю, кажется? Вот я и постаралась.
— Я очень рад, — сказал Палмер, гадая про себя, примет ли она и эту ложь.
— Ну, ладно, пей кофе. — Она немного помолчала, а потом тихо проговорила:— Сегодня утром у меня на глазах произошла ужасная вещь: один из наших рабочих упал с лесов.
— Сильно расшибся?
— Переломов нет, однако мастер отправил его домой. Я настаивала, чтобы его осмотрел врач, и мастер обещал позаботиться. Но как я могу это проверить?
— Он же застрахован.
— Да я не о том, Вудс, — возразила она. — Раньше я думала, что такие случаи бывают только на больших стройках, там, где возводятся небоскребы или мосты. Но когда это случается у тебя в доме, как-то теряешься.
— Несчастные случаи могут быть где угодно.
Эдис нетерпеливо вздохнула, и ее рука потянулась к сигаретам Палмера. — Не в том дело, дорогой, — проговорила она. — Не могу толком объяснить, в чем тут суть, но я все еще никак не приду в себя. Палмер зажег спичку и поднес ее к сигарете Эдис. — Не принимай это близко к сердцу, рано или поздно мы ко всему привыкаем. Тебе ведь не больней, чем рабочему, который сорвался сегодня с лесов, или кому-то другому, кого переехала машина, или девушке, которую изнасиловали в Сентрал-парке.
Эдис поморщилась и устремила взгляд на тлеющий огонек своей сигареты. — Знаешь, я хотела бы жить так, чтобы не видеть вокруг себя такого грубого насилия. Здесь, в Нью-Йорке, с ним сталкиваешься повсюду.
— Ты думаешь, в других городах иначе?
Эдис махнула своей длинной узкой рукой, как бы отвергая его мысль. — Я говорю не только о себе, меня тревожит, как это повлияет на детей.
— Ну, они-то недурно приспособились ко всем переменам, — сказал Палмер с легкой усмешкой. Затем решил продолжить свою мысль:— А вот ты все никак не привыкнешь…
К его удивлению, она утвердительно кивнула в ответ:— Да, пока еще не привыкла. Со временем все, наверно, пройдет, но признаюсь, меня это ничуть не радует. Мне ведь не одиннадцать лет, как Джерри, а сорок. В этом возрасте нелегко привыкать к неожиданным переменам.
— К счастью, тебе не дашь больше ну, скажем, тридцати… трех, не так ли?
— Что-то не похоже, судя по тому, как ты разглядывал меня сегодня утром.
— Когда тебе приходит охота по-своему истолковывать чужие мысли, я…
— Как бы то ни было, — прервала его Эдис, — очень плохо то, что мы никого не знаем в Нью-Йорке, а перспектива заводить новые знакомства меня не привлекает.
— Однако мы встречаемся со множеством всяких людей, я бы сказал, что их даже слишком много.
— Это не более чем официальные визиты, — ответила Эдис. — Нас приглашают, потому что… ну по разным причинам. Чаще всего через какихнибудь общих знакомых. Сейчас мы не приглашаем к себе только из-за того, что еще не готов наш дом. Но как только он будет закончен, начнутся ответные приглашения, эта перспектива меня просто удручает.
— Здешние люди, в сущности, не так уж отличаются от наших друзей в Чикаго.
Эдис вздохнула: — Друзья — это все же друзья, а людям, которых встречаешь впервые, далеко до друзей. Во всяком случае, я понимаю это так. Может быть, в Нью-Йорке случайные встречи и называют дружбой, я не знаю.
— А я и не подозревал, что тебе здесь так…
— Это пройдет, — вставая, прервала его Эдис. — Если ты допил кофе, давай обсудим сейчас наши планы.
Палмер посмотрел на свою полную до краев чашку и поднялся из-за стола, сказав:— Я возьму кофе с собой. Скажи мне лучше, почему ты так предубеждена против Нью-Йорка.
Эдис молча направилась в соседнюю небольшую комнату, которую администрации отеля угодно было величать библиотекой. Смахнув пыль с двух кресел, Эдис подвинула их к столу, убрала со стола ящик с книгами и развернула чертеж.
— Неужели мы снова будем обсуждать вопрос о несущих стенах и о том, что я должен буду делать в моем новом кабинете? — спросил Палмер. — Если так, то я…
— Этот вопрос я решила еще сегодня, в два часа дня все уже сделано, — резко оборвала его Эдис. — Завтра твой кабинет будут штукатурить.
— Хорошо. Какая же у нас повестка дня на сегодняшний вечер?
Эдис медленно опустилась на одно из кресел и некоторое время молча пристально разглядывала чертеж. Уголки рта у нее слегка опустились, будто она увидела что-то очень грустное.
— Вудс, — проговорила она, — присядь-ка.
Он сел и поставил чашку с блюдцем прямо на чертеж.
— Я не комический персонаж, — медленно проговорила Эдис, — и я не хочу, чтобы со мной обращались таким образом.
— А почему ты?..
— Я знаю, что такое быть посмешищем, — продолжала она, перебив Палмера. — Еще подростком мне пришлось испытать это, я была длинноногой верзилой, выше всех моих сверстников. Но с первого же года, когда я стала появляться в обществе, никто больше не находил меня смешной. И я решительно возражаю против такого со мной обращения.
— Я вовсе не считаю тебя смешной, — заверил ее Палмер.
— А твое язвительное замечание по поводу повестки дня? Не думай, что я не поняла. Я прекрасно вижу, что тебе не нравится, как я все организую. Но ведь если я не стану это делать, то тебе придется заниматься всем этим самому, а я не сомневаюсь, что это тоже тебе не понравится. Независимо от того, что я для тебя делаю или не делаю, все тебе не по душе. Не очень-то веселое положение, правда?
— Да, невеселое, при одном лишь условии: если я действительно ставил бы тебя в такое положение. Но дело в том, что ничего подобного нет.
— Такой невозмутимо спокойный вид, и вдруг такой необычайный комплекс внутренних противоречий, любопытно, не правда ли?
— Я охотно продолжу этот разговор, если ты соблаговолишь пояснить мне, что имеешь в виду, — холодно ответил Палмер.
Эдис отодвинула в сторону чашку с кофе и некоторое время разглядывала чертеж перекрытий дома.
— Намерен ли ты оставить скульптурную группу Ханны Керд у себя в кабинете? — спросила она. — Если нет, я помещу ее в тот угол. — Эдис обернулась к Палмеру и добавила:— Я спрашиваю совсем не для того, чтобы снова начать спор. Просто я бы тогда сделала выемку в потолке. Ведь на той неделе уже начнут прокладывать электрическую проводку.
— Я хотел бы оставить эту скульптуру у себя в кабинете.
Эдис снова наклонилась над чертежами.
— Вдоль этой стены можно бы повесить картины современных художников, кроме натюрмортов. Согласен?
Палмер прищурил глаза, внимательно разглядывая чертеж.
— А это что такое, холл? — спросил он.
— Часть холла, — ответила Эдис. — А тут стена, отделяющая вестибюль.
Не возражаешь?
— Нет.
— Картина Констэбла — мамин подарок — будет висеть здесь, — продолжала она, — а Энгр на той стене. Вокруг этих картин образуется свободное пространство, так что ничто им не будет мешать. Мне бы не хотелось помещать полотна Эрнста рядом с другими художникамимодернистами. Что, если мы повесим его вот сюда?
— Отлично.
— Натюрморты будут висеть в столовой. Хорошо?
— Хорошо.
— Гравюры предназначаются для других комнат. А Фраскони и Пирса можно, например, разместить в комнатах для гостей.
— Кроме гравюры «Рыбная ловля», которую я хотел бы взять к себе в кабинет, — заметил Палмер.
Эдис снова обернулась к нему:— В чем я опять провинилась? Чем-то тебя задела? До этого у меня было совершенно определенное впечатление, что все это тебе безумно наскучило.
Палмер встал. — Эдис, я не знаю, что кроется за всем этим, — проговорил он,-моту только сказать, что с меня хватит.
Невидящим взглядом она уставилась в темный угол комнаты. Наблюдая за ней, Палмер подумал, что Эдис в отличие от него, наверно, сейчас не перебирает в уме только что сказанное, анализируя какие-то отдельные моменты. Вместо этого она будто прислушивается к тому, о чем ни один из них ничего не сказал, будто хочет уловить звучание обертонов, недоступных обычному слуху.
Она задумчиво покачала головой: — Да, ты прав, Вудс. — И, посмотрев на него снизу вверх, добавила:— Вудс, я тоже не знаю, что кроется за всем этим. Посиди со мной и помоги мне еще немного, хорошо? Я больше не буду. Палмер снова сел и стал пить кофе. Висящая над их головами одинокая электрическая лампочка бросала на стол и на пол круглое пятно света. В чашке с кофе заплясала маленькая желтая искра, а светлая копна волос Эдис совсем затемнила ей лицо.
— Что ты имела в виду, когда говорила о комплексе внутренних противоречий у меня? — спросил Палмер, стараясь, чтобы голос его звучал ровно и миролюбиво.
Эдис чуть заметно пожала плечами.
— Просто у меня создалось такое впечатление, — ответила она ему в тон, — что ты в действительности гораздо сложнее, чем тебе кажется. Я же, наоборот, гораздо проще, чем мне бы хотелось признать. Ты обладаешь способностью жонглировать всякого рода противоречиями, не давая им коснуться земли. А я не умею этого делать.
— Какими противоречиями?-настойчиво допытывался Палмер.
— Ах! — Она опустила глаза на руки, разглядывая манжеты своей блузки. Голубоватый свет маленького драгоценного камня на запонке метнул искру в глаза Палмеру.
— Когда мы обручились, ты казался совсем другим, — сказала Эдис таким тихим голосом, что у Палмера вдруг мелькнула мысль, что она и не хочет, чтобы он услышал. Он подался вперед на своем стуле.
— Ты всегда немного отличался от других юношей, которых я знала. Держался более непринужденно, не важничал. Высмеивал то, над чем они никогда не смеялись. К тому же у тебя была ужасная репутация: ты сменил три колледжа. Рассказывали о какой-то истории с девушкой, которая у тебя была, когда ты жил на Восточном побережье.
Эдис умолкла и, будто гипнотизер, поворачивала руку то в одну, то в другую сторону, и камешек в запонке снова вспыхивал и сверкал.
— Но, несмотря на это, ты все же не казался мне сложной натурой, — вновь заговорила она. — Я даже склонна думать, что ты и не был тогда таким сложным… Потом погиб Хэнли.
Палмер кивнул:— Ты правильно почувствовала значение этого события.
— Но и тогда перемена произошла не вдруг. Даже в армии, приезжая в отпуск и в командировки, ты во многом еще оставался почти таким же, как и прежде. Сколько времени ты пробыл в Европе? Два года?
— Полтора.
— Вот когда ты вернулся из Европы, я заметила происшедшие в тебе перемены. — Она взглянула на него:— Ничто не вынуждало тебя занять место Хэнли в банке. Твой отец не просил тебя об этом.
— У него не было необходимости просить меня.
— Итак, первое противоречие, — сказала Эдис. — Первое, за которым последовали многие другие. Вудс, в тебе есть что-то совсем особое. Я только сейчас начинаю понимать, насколько ты отличаешься от… Палмер, не дождавшись конца ее фразы, поспешил закончить сам:
— От нормальных людей?
Эдис криво усмехнулась:— Я ведь только пытаюсь ответить на твой вопрос. А это не так-то просто, особенно когда, в сущности, в этом нет нужды.
— Тогда лучше не надо, — предложил Палмер.
Эдис покачала головой:— В этом году все эти противоречия резко обострились. Мне, пожалуй, следовало ожидать, что так будет, когда ты после смерти отца продал банк. Но я не могла тогда предвидеть эту твою новую должность. Ты словно воскрешаешь своего отца и начинаешь все заново, на этот раз в Нью-Йорке.
Палмер откинулся в кресле, стараясь сдержать себя и не ответить. Можно было бы спокойно и разумно поговорить о личных делах. Но когда Эдис под личиной благожелательной разумной беседы так ожесточенно нападает на него, тут совсем другое дело. Однако вместо резкой отповеди Палмер заставил себя сказать:— Эдис, я не уверен, что понимаю тебя.
— Видишь ли, ты попадаешь в тот же круг взаимоотношений, — сказала она, — у Бэркхардта такой же властный и деспотичный нрав, как и у твоего отца. И здесь, в Нью-Йорке, ты снова так же несчастлив, как и в Чикаго. Палмер опять сдержался. — Почему ты думаешь, что я здесь несчастлив? — спросил он почти безразличным тоном.
— Я могу судить об этом только по тому, что ты говоришь и как себя держишь. — Эдис, глядя на него, коснулась холодным кончиком пальца его щеки. — Не сердись, дорогой, я ведь не…— Она отвела взгляд от его лица. — Но ты, наверно, думаешь…— Ее голос звучал неровно и глухо. — Ты думаешь, что я все это со зла, чтобы задеть тебя. — Она умолкла, ожидая его ответа. — Ведь так?
Палмер провел языком по пересохшей нижней губе и попытался освободиться от сковывающего его напряжения. — А тебе никогда не приходило в голову, что человек может быть несчастлив по причинам, которые не имеют никакого отношения к его работе? — спросил он самым спокойным тоном, на какой был способен.
— Приходило, — ответила Эдис, взяв его чашку с кофе и отхлебнув из нее немного. — Может быть, причина этому — наш нелепый отель. А может быть, и этот город, хотя ты никогда в этом не признаешься, наконец, неудобства, вызванные ломкой привычного образа жизни. Тут могут быть повинны и специфические особенности твоей новой работы, которая имеет весьма отдаленное отношение к банковскому делу. Как видишь, недостатка в причинах нет.
— Однако из всех ты выбрала наиболее отдаленные и фрейдистские, — сказал Палмер.
— А ты, кажется, считаешь эти слова синонимами? — отпарировала Эдис.
— Нет, я просто считаю, что это ты мыслишь какими-то окольными путями и пытаешься истолковать все по Фрейду. Видимо, это дань моей пресловутой сложности, — добавил Палмер.
— А не пытаешься ли ты замаскироваться под простачка?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92