Глава двадцать вторая
Конн покинул их вскоре после полуночи, оправдываясь тем, что уже стар для подобных развлечений, хотя он был не намного старше любого из них.
— К тому же, — заявил он, окинув всех своими голодными глазами, — чем меньше я знаю, тем меньше мне придется впоследствии отрицать.
После его ухода примерно до половины второго Бернс и Калхэйн продолжали пить. Наконец и Палмер снова принялся за шотландское виски, так как начал чувствовать себя одиноко, оставаясь сравнительно трезвым в этой компании. Разговор шел о различных комитетах и людях в Олбани, следуя по такому запутанному руслу, что только профессионал мог разобраться, о чем тут речь. В конце концов у Калхэйна, уже еле ворочавшего языком, сорвалась очень типичная фраза, которая, по мнению Палмера, подытожила всю их дискуссию:
— Вытащим-ка все это дельце из банковской сферы, загоним на ринг, и пускай Берни с Джимом потузят там друг друга. А тем временем старый плут пусть упрячет их законопроект под сукно.
— Только б Хэму удалось вовремя обернуться, — заметил Бернс. Во втором часу ночи перешли к другим проблемам, в которых Палмеру было проще разобраться.
— Я слышал, — заявил Бернс, наполовину глотая слова, — что «Меррей Хилл» держит закладную на дом Гарри и на две его фермы. — Он медленно повернулся к Палмеру:— Верно я гврю?
— Если речь идет о том Гарри, которого я имею в виду, — не очень внятно ответил Палмер, — то не имею об этом никакого представления. Знаю только, что крупный коммерческий банк в том районе пользуется его услугами как юрисконсульта.
— Так что же, по-вашему, перетянет? — допытывался Калхэйн. — Дом и фермы или тепленькое местечко адвоката?
Бернс пожал плечами:— «Меррей Хилл» не может конфисковать его дом и фермы. У Гарри нет никакой задолженности, никаких обязательств. — И Бернс снова вопрошающе воззрился на Палмера:— Верно я говрю?
— Я не в курсе дела. Кое-что можно бы узнать о нем в кредитном управлении.
— О Гарри там много не узнаешь, — заметил Калхэйн. — Он платежеспособен.
— Великое дело текущий счет, — мечтательно произнес Бернс, — если кто-то его имеет, то это именно Гарри. Верно я гврю, Вуди?
— О чем идет речь? — спросил Палмер.
— Я не имею в виду, — пояснил Бернс, — то есть я имею в виду, что Гарри платежеспособен не только по видимости, потому что платит сам за виски и за проезд в такси. Но и по-настоящему платежеспособен, верно?
— Текущие счета бывают разные, — бормотал Палмер, лениво прислушиваясь к потоку своих слов, — одни сами текут, как виски в глотку, а другие…
Калхэйн сочувственно кивнул головой. — А вы здорово нагрузились, — сообщил он Палмеру.
— Да ну? — радостно удивился Палмер.
Бернс что-то обдумывал. — Ну, как, обо всем уже переговорили, а? Или еще что осталось?
— Нет, — заверил его Калхэйн.
— Тогда, значит, позовем девочек? — предложил Бернс.
— Не для меня, — сказал Калхэйн. — Я же говорил, что готовился стать священником. Дал два обета — целомудрия и умерщвления плоти.
— И верен своим обетам, — пробормотал Бернс. — Благонравный мальчик. — Он опять повернулся к Палмеру:— Ну, как насчет девочек, Вуди?
— Ему тоже никого не надо, — объявил Калхэйн.
— Дал две клятвы, — пояснил Палмер, поднимая правую руку:— Торжественно клянусь говорить правду.
— Воспользуйтесь Пятой поправкой к конституции, — посоветовал ему Калхэйн.
— Не солгу, — продолжал Палмер. — Соблюдаю верность, противник гомосексуализма и прочих…
Бернс пододвинул к себе белый телефонный аппарат и набрал номер. — Персик? — спросил он. — Это Мак. Я тебя разбудил?
— Не берите Персика, — предостерег Калхэйн Палмера театральным шепотом. — Она чересчур суетливая.
— …У нас здесь небольшая вечеринка, — говорил тем временем Бернс, — пара-троечка парней.
— Вам не понравится его вкус, — сказал Калхэйн, — среди них нет ни одной уютной девчонки. Все какие-то мастодонты. В общем, нестоящее дело.
— …Прихвати какую-нибудь взрывную бабенку, Персик, — говорил Бернс.
— Его как раз к таким тянет, — продолжал Калхэйн, — он и меня привык ими снабжать, потому что по моим габаритам они мне подходят. А сам он пристрастился к ним еще в Голливуде, его привлекают масштабы. Где только он ухитряется их выкопать? Таких не часто встретишь. Когда кто-нибудь из них наведывается в город с Западного побережья, они первым делом звонят к нему. — Калхэйн со вздохом встал, шагнул к Бернсу и отобрал у него телефонную трубку.
— Персик, — заорал он, — если ты будешь так поздно ложиться спать, то в твоем грандиозном развитии наступит заминка! Спокойной ночи, куколка! — Он повесил трубку.
— Ну-у, Вик, — недовольно протянул Бернс, — я уж совсем было настроил ее…
— Завтра у нас деловой день, — пророкотал Калхэйн, возвышаясь над ним. — Мне, брат, время сматываться. Как насчет ленча?
Бернс вытянулся в тщетной попытке выглядеть хоть немного посолидней рядом с этим великаном. — Ладно, ступай, поцелуй жену в лобик.
Он наблюдал, как Калхэйн с неожиданной грацией двинулся к двери. — Встретимся за ленчем! — прокричал Бернс ему вслед.
— Идет.
Калхэйн обернулся к Палмеру:— Вам тоже пора сматываться, Вуди. Не вздумайте отведывать его десятитонные деликатесы. Будьте здоровы. — Дверь бесшумно закрылась.
Бернс набрал два-одиннадцать:— Диспетчера, пожалуйста. — Он подождал, затем назвал диспетчеру какой-то номер и опять стал ждать, внимательно разглядывая свои ногти:— Тимми? Он спускается, заводи машину. Спокойной ночи.
— Шофер Калхэйна? — спросил Палмер.
Бернс кивнул. — А тебе по вкусу солидные дамочки? — спросил он. — Или ты не пробовал?
— Давно не имел с ними дела, — ответил Палмер.
— Прекрасное ощущение, дружище. Понимаешь, есть что пощупать.
— Возможно, — сказал Палмер. Он медленно поднялся, морщась от колющей боли в коленях. — Такси, наверно, сейчас не достать?
— Какое еще такси? — удивился Бернс. — Мой шофер довезет тебя.
Палмер взглянул на часы: — Нечего беспокоить его в такое позднее время, он уже спит.
— Мой шофер ложится спать вместе со мной, — заявил Бернс и бессмысленно захихикал, поглядывая на полуопорожненные бокалы. Он грузно плюхнулся в кресло, икнул и некоторое время сидел, уставясь на галстук Палмера. Потом перевел взгляд на его лицо. — Эй, дружище! — проговорил он наконец.
— И вам и вашему шоферу уже пора спать, — сказал Палмер.
Бернс медленно покачал головой.
— Скажи-ка мне, лапа, что думает твоя супруга, когда ты возвращаешься домой под утро?
Палмер некоторое время постоял в нерешительности, не зная, стоит ли отвечать или лучше попрощаться и уйти. Сам того не ожидая, он услышал, что отвечает: — Понятия не имею. Она уже спит, когда я прихожу.
— Никогда не ждет тебя?
— Нет. Разве только если я сообщу, что рано вернусь.
Бернс усмехнулся:
— И наутро не подвергает тебя допросу с пристрастием?
— Нет.
— Неужели не случается, чтоб она спросила, какого черта и где ты шатался до рассвета?
— Нет, насколько я помню.
Бернс вздохнул.
— Ах, прелесть моя, — протянул он нараспев, выговаривая слова немного в нос. — Ловко же ты устроился.
— Что значит устроился? — Палмер с удивлением обнаружил, что снова сидит в кресле.
— У него жена, которая ни в чем его не подозревает, а он еще спрашивает, что значит ловко устроился.
— Она просто привыкла к особым условиям моей работы, вот и все, — пояснил Палмер. — У меня всегда было множество деловых встреч.
— Вудс Палмер-младший, — нараспев произнес Бернс, — неужели вы и впрямь такой простак, каким прикидываетесь? Палмер сидел некоторое время молча. — Если я правильно понял вас, — медленно произнес он, — а выразились вы достаточно ясно, вы считаете, что я должен был воспользоваться такими подходящими условиями.
— Вот именно, — подтвердил Бернс. — И чтобы шито-крыто. В нашем городе не найдется ни одного женатого человека, который не мечтал бы о такой вот нелюбознательной жене. Скажи, детка, как случилось, что ты не воспользовался этой возможностью? Ни одного адюльтерчика?
Палмер легонько усмехнулся, откинувшись на спинку кресла. Самое время сказать «спокойной ночи» и уйти. Именно теперь.
— Могу сказать, — услышал он собственный голос. — Мне такая мысль и в голову не приходила.
— Никогда не поверю.
— Я даже не знал бы, с чего начать.
— Ты меня не дурачь.
— Ладно, хватит, — произнес Палмер, вставая.
— Послушай, все это разговорчики в пользу бедных, — заявил Бернс. — Вуди, перед тобой дядюшка Мак, и он понимает, что к чему. По твоим глазам я все вижу, меня не обманешь. Я заметил, как ты оглядываешь девочек с ног до головы. Не знаю, зачем тебе отпираться, дружище, бьюсь об заклад, ты отлично знаешь, с чего начать.
Палмер снова сел, взял первый попавшийся бокал виски, наполовину опорожненный, и сделал неторопливый глоток. Он успокаивал себя тем, что, во-первых, намек Бернса — это лишь выстрел наугад, который случайно попал в цель. Бернс просто не способен к такой наблюдательности. Да и когда ему было наблюдать. Но тут же он понял, что ему нечем крыть. Молчание — вот единственное его оружие. Правда, он не всегда умел им пользоваться. Молчание было оружием отца.
— Никаких комментариев? — немного выждав, спросил Бернс. — Ну и не нужно. — Он вздохнул, затем, крякнув, потянулся к Палмеру и похлопал его по колену. — Я знаю, Вуди, знаю обо всем, — сказал он. — Но, деточка, это вовсе не должно вас огорчать. Тут нет ничего дурного. Это лишь признак того, что вы живой человек, вот и все. Наилучший признак.
Палмер слегка поежился. Он чувствовал, что его губы беззвучно шевелятся. Он смочил рот глотком виски. — Со мной все в порядке, — сказал он медленно и очень тихо. — Покуда я держу себя в руках. — Эти слова звенели в его голове еще долго, после того как он умолк. Он понял, что сознание у него начинает уже раздваиваться — обычное следствие того, что он основательно выпил. Он снова мог видеть себя со стороны сидящим в кресле, слышать, что сам говорит, и ему стало неловко за то, что он сделал такое признание. Но в то же время ему было решительно наплевать.
— Очень странно, — пробормотал он.
— А знаешь, что случается, когда захлопнешь предохранительный клапан? А? Котел взрывается, вот что бывает. Я, конечно, готов признать, что самообладание — великая вещь, однако в слишком больших дозах и оно вредно. А? — сказал Бернс.
— Со мной все в порядке, — услышал Палмер, что повторяет вновь то же самое. — До тех пор, пока я держу себя под контролем. И баста!
Бернс сокрушенно покачал головой: — Вы, банкиры, вы, обитатели Среднего Запада! Не знаю, в чем причина, но у всех у вас непорядок с сексом. Вместо того чтобы заставить его работать на вас, он сам крутит вами как хочет.
Палмер пытался поднять руку, но почувствовал, что не может. В то же время, наблюдая за собой откуда-то с другого конца комнаты, он увидел всю беспомощность этого движения и внезапно понял, что опьянел гораздо сильней, чем представлял себе. — Контроль, — произнес он, — вот в чем вся штука.
— Свобода действий — вот в чем вся штука, — возразил Бернс. — Человек не создан для того, чтобы держать себя под какимто контролем, — добавил он и нервно поерзал в кресле. — Твоя супружеская жизнь — твое частное дело, Вуди. Эдис — шикарная женщина. То, что я говорил, конечно, не касается непосредственно ее или тебя. Не об этом речь. Я высказываю лишь общие соображения.
Палмер опять попытался поднять руку, на этот раз ему удалось оторвать плечо от спинки кресла. — Хватит, — пробормотал он.
— Я сказал уже, что это не касается тебя лично, — безжалостно напомнил ему Бернс. — Мужчины отличаются от женщин. У женщин есть дети, и они вьют для них гнездо. И все такое. Инертность — вот женская отличительная черта. Я, конечно, не имею в виду необузданных баб или проституток. Я имею в виду обычных порядочных женщин. Такая встречается с сексом только однажды, у себя дома. Но мужчины созданы иначе. Это вечные искатели приключений. Такая уж у них природа, Вуди. Взгляни, как устроен мужчина и как устроена женщина, и тебе будет ясно, что она останется инертной, а ему сам бог велел не зевать, а действовать. И люди не в силах что-то изменить. Они такими сотворены — вот в чем штука. И следовательно…— Бернс нахмурился и умолк. — И следовательно…— Он размашистым движением провел рукой по своим узким губам…— И следовательно, — выговорил он наконец, — никакого значения не имеет: как бы прекрасно ни было дома, мужчина вечно чего-то ищет. А когда дома не все хорошо, он уже не спрашивает: почему? Он сам начинает искать ответ на этот вопрос уже вне дома. У некоторых все хорошо и дома и вне семьи. В таких случаях никто не виноват — ни они, ни их жены. Просто мужчины не могут с этим совладать. Такая уж у нас природа. Вот и все.
Палмер долгое время сидел неподвижно. Он чувствовал себя непринужденно, мог даже уснуть на глазах Бернса. Но в то же время, наблюдая за собой откуда-то со стороны, он видел сам себя в этом жалком, неприглядном обличье. С огромным усилием он выпрямился в кресле и заявил: — Все это чушь.
Бернс расхохотался: — Чем скорее, душенька, ты поймешь, что я говорю чистейшую правду, тем скорей самому тебе станет легче жить. — И он опять потянулся к телефону: — Давай позовем Персика, а?
Палмер закрыл глаза. — Никаких Персиков, никаких Пончиков. — Он открыл глаза и медленно вытолкнул себя из кресла, чувствуя, как неприятно напряглись у него мускулы, когда он встал на ноги.
— Разве это может повредить? — настаивал Бернс. — Вполне порядочная дамочка, днем она работает кассиршей на аэродроме. Поневоле должна быть порядочной, верно я говорю?
— Можно сейчас достать здесь такси? — поинтересовался Палмер, шагнув к выходу.
— Ну куда тебе спешить, Вуди? Пообщайся с людьми. Встряхнись немножко. Подурачься, в конце концов. Чего тебе бояться?
Палмер услышал, как Бернс, спотыкаясь, встал и пошел вслед за ним к двери. — «Будь смелым со мной и не бойся, — пробормотал Палмер. — Ведь я не дитя, мой любимый. Будь же страстным со мной…»
— Что?..
— …«Будь страстным, дорогой», — сказал Палмер, открывая дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92