) недоступны. В воспоминаниях различных людей, с которыми мне удалось побеседовать на эту тему, встречи Королева со Сталиным расслаиваются: либо это многолюдное совещание у Сталина, на котором в числе других присутствует и Королев, либо это встреча Сталина только с Королевым. В беседе с корреспондентом ТАСС Александром Петровичем Романовым в 1964 году Королев на прямой вопрос журналиста – встречался ли он со Сталиным – отвечает:
– Да, но много позже, в 1948 году. Мне было поручено доложить о разработке ракеты. Он слушал молча, почти не вынимая изо рта трубки. Иногда прерывал меня, задавая короткие вопросы. Не могу не рассказать о таких деталях. Перед тем как войти в кабинет, меня предупредили, чтобы я ему не задавал никаких вопросов, был предельно краток. Имевшуюся у меня небольшую папку с тремя листками конспекта доклада не разрешили взять с собой. Сталин ответил на мое приветствие, но руки не подал. Сталин был внешне сдержан. Я не знал, одобряет ли он то, что я говорю, или нет. Достаточно Сталину сказать «нет», как это «нет» мгновенно становилось законом. Такая была обстановка. Эта встреча все же сыграла свою положительную роль. Видимо, Сталину, его военным советникам стало, наконец, ясно, что первые опыты по созданию реактивных самолетов, артиллерийских установок и другие разработки могут дать впоследствии положительные, далеко идущие результаты. Возможно, что именно тогда ему и напомнили о группе советских ученых, которые шаг за шагом пробивали дорогу этим идеям.
Настораживает, что, приводя это интервью в своей книге «Конструктор космических кораблей», Романов весьма вольно обращается со словами Королева. Сергей Павлович лично поправил и завизировал текст, в котором ясно говорится о недостаточном внимании к ракетной технике руководства страны в предвоенные годы.
– Среди крупных военных специалистов в то время имелись люди, на мой взгляд, не понимавшие великого будущего реактивного двигателя, – говорит Королев. – Конечно, ему следовало бы тогда же уделить максимум внимания... Однако имелись высшие государственные деятели, которые не видели пользы в замене винтового двигателя реактивным.
– Сталин? – спрашивает журналист.
– Возможно, что он знал о проводимых нами опытах. Однако все внимание руководителей организаций, советников Сталина по военным делам сосредоточивалось на разработке конструкций новых типов самолетов с поршневым двигателем, артиллерийских орудий обычного типа.
Иными словами, Королев считает, что если Сталин и знал что-то о ракетной технике, то интересовался ею все-таки мало.
В книге же А. Романова Королеву приписываются слова, которых нет в завизированом им тексте и которые имеют смысл прямо противоположный: «Чувствовалось, что он (Сталин. – Я.Г. ) имеет полное представление о ракетах». Как же так, не интересовался, слушал недальновидных военных помощников и вдруг «имеет полное представление»?! Но дальше – еще более удивительные вещи. «Его (Сталина. – Я.Г. ) интересовали скорость, дальность и высота полета, полезный груз, который она (ракета. – Я.Г. ) может нести. Особенно с пристрастием он расспрашивал о точности полета ракеты в цель». Теперь уже все непонятно. Какое же «полное представление» о ракетах имел Сталин, если он расспрашивал и о скорости, и о дальности, и о высоте полета, и о полезном грузе, и о точности попадания?! Выходит, он ни о чем представления не имел.
Еще настороженнее начинаешь относиться к этому интервью, когда знакомишься с письмом Сергея Павловича, написанным им на полигоне Капустин Яр 6 марта 1953 года, т.е. на следующий день после смерти Сталина. Ведь по рассказу Королева, так, как он записан Романовым, создается впечатление, что Сергей Павлович был у Сталина один. Никаких других людей он не называет, говорит только о себе: «меня предупредили», «ответил на мое приветствие», «я не знал...» Но в письме Королева мы видим совсем другую картину. Королев пишет:
«Вспоминаю, как были мы у товарища Сталина 9 марта 19.. года. Так все было неожиданно, а потом так просто; мы ожидали его в приемной и вошли – какое волнение охватило меня, но товарищ Сталин сразу заметил и усадил нас. Началась беседа. Все время он ходил по кабинету и курил свою трубку. Все было коротко и ясно. Много спрашивал и много пришлось говорить. Эти часы пролетели незаметно. Как заботливо говорил он о всех нас и как глубоко направил по правильному пути наш труд. А ведь многое из того, с чем мы пришли, придется теперь делать по-иному. И как это хорошо и ясно все стало.
Говорили и о будущем, о перспективе. Д.Ф. потом мне сказал, что слишком много было сказано о нас в розовом тоне, но я с этим не могу согласиться, – где же, как не у товарища Сталина, можно говорить легко и то, что думаешь, чего хочешь. Великое выпало мне счастье – побывать у товарища Сталина».
Эта запись 1953 года очень не похожа на интервью 1964 года. Здесь ясно видно, что 9 марта 1948 года Королев был у Сталина не один: «мы ожидали», «нас усадил», «говорил о всех нас», наконец, прямо указан один из присутствующих на этой встрече – Устинов.
В интервью Сталин «предельно краток», задает «короткие вопросы». В письме он «много спрашивал и много пришлось говорить». Интервью создает ощущение короткого личного доклада, письмо – обстоятельного совещания («часы пролетели незаметно»).
Валентин Петрович Глушко рассказывал мне, что после возвращения ракетчиков из Германии в Кремле проходило совещание, на котором Сталин решал вопрос, кто должен возглавить работы по ракетной технике. Фамилия Королева называлась, но присутствовал ли сам Королев на этом совещании – из рассказа Глушко я не понял.
В нескольких опубликованных на Западе работах такое совещание тоже упоминается и даже с небольшим разбросом называется дата его проведения: 13-16 апреля 1947 года. Сведения эти основаны, прежде всего, на показаниях Токати-Токаева, направленного в 1945 году ВВИА им. Жуковского вместе с другими нашими специалистами в Германию, а потом сбежавшего в английскую зону. Из интервью, которое Токати-Токаев дал Национальному музею авиации и космоса Смитсонианского института в Вашингтоне, видно, что он, конечно, кое-где привирает, несколько преувеличивая свою роль в событиях тех лет, путается, но вопиющих несуразностей в этом интервью я не нашел. Толчком к кремлевскому совещанию, по мнению Токати-Токаева, стал Зенгер и его самолет.
Немецкий инженер Эйген Зенгер считал космонавтику логическим продолжением авиации и с 1929 года говорил и писал о заатмосферном самолете. В августе 1944 года проект Зенгера, дополненный несколькими «военными» главами, был представлен фашистами в качестве совершенно секретного документа под названием: «О ракетном двигателе для дальнего бомбардировщика». После разгрома рейха он был, естественно, рассекречен и широко обсуждался специалистами во всем мире. Зенгер с группой своих сотрудников уехал во Францию, где консультировал французских ракетчиков и писал теоретические работы по горению. Ни о какой постройке суперсамолета речи не было: специалисты понимали, что для этого нужны годы работы и огромные средства.
Сам Зенгер милитаристом не был. За месяц до смерти в январе 1964 года в журнале «Флюгвельт» он обращался с призывом к государствам Европы объединиться для постройки пилотируемого межконтинентального космического самолета. Будущее техники в его понимании было тесно связано с социальным прогрессом человечества. « Быстрое усовершенствование оружия невероятной разрушительной силы, – писал он, – показывает все большую бессмысленность его действительного применения для войны. В недалеком будущем все человечество должно будет признать, что война не только морально, но и технически бессмысленна».
Но в те годы сообщение о межконтинентальном бомбардировщике не могло не заинтересовать наше руководство, тем более что столбик ртути в градуснике «холодной войны» опускался день ото дня.
3 апреля 1947 года академик Келдыш отправляет в авиапром свою записку по ракетным самолетам. «Такие ракетные самолеты, – пишет Келдыш, – по своему типу и тактическим свойствам, вероятно, будут отличаться весьма сильно от самолетов с обычными двигателями и будут приближаться по характеру полета к ракетам типа Фау-2».
Уже по одной этой фразе видно, насколько же все тогда мало что знали и понимали в ракетной технике, если авиапрому надо было объяснять, что самолет с ракетным двигателем будет отличаться от обычного самолета.
Келдыш в записке Зенгера не упоминает, но о немецких работах пишет. Более того, в научно-техническом отчете РНИИ – НИИ-1 за 1947 год Келдыш посвящает целую главу принципиальной возможности создать летательный аппарат типа самолета Зенгера и приходит к выводу, что «можно создать комбинированную силовую установку с жидкостным ракетным двигателем и прямоточным и сверхзвуковыми воздушно-реактивными двигателями, обеспечивающую дальность ракетного самолета порядка 12 тысяч километров».
Таким образом, на весну 1947 года приходится новый пик интереса к ракетной технике. В уже упоминавшейся книге Н. Данилова «Кремль и космос» говорится:
«К началу 1947 года, менее года спустя после отправки немецких ракетных специалистов в Москву, советские руководители начали пересматривать русскую программу Фау-2. Ограниченность дальности действия ракеты была очевидна. Г.М. Маленков, бывший в то время вторым человеком после Сталина и занимавший посты заместителя Председателя Совета Министров и секретаря ЦК Коммунистической партии, заявил:
– Нам нужна не ракета Фау-2. Мы усовершенствовали ее, мы превзошли уровень, достигнутый специалистами Пенемюнде в 1945 году, но все равно наша ракета продолжает оставаться слепым, примитивным оружием недостаточной дальности действия. Кого, по-вашему, мы можем испугать этим оружием? Польшу? Турцию? Но нам незачем пугать Польшу. Наш потенциальный противник находится на расстоянии тысяч километров. Мы должны работать над созданием ракет дальнего действия. Важность проекта Зенгера должна оцениваться в свете того факта, что предлагаемый им бомбардировщик может совершать полеты на очень большие расстояния. И мы, естественно, не можем ждать того момента, когда американские империалисты пополнят свой военный потенциал, в котором уже есть бомбардировщик Б-29 и атомная бомба, еще и самолетом Зенгера».
Как пишет американец, совещание у Маленкова началось в десять часов вечера 13 апреля 1947 года. Кроме Маленкова, на нем присутствовали председатель Госплана Вознесенский, Устинов, маршал авиации Вершинин, генерал-лейтенант авиации Куцевалов, авиаконструкторы Микоян и Яковлев. О Королеве не упоминается.
Процитированные строки поначалу внушают доверие конкретными деталями: указан не просто день, но даже час совещания у Маленкова. Однако чем больше размышляешь, тем большие сомнения начинают тебя одолевать. Маленков не был «вторым человеком после Сталина» хотя бы потому, что все искусство власти Сталина основывалось как раз на том, что «второго» не было. Был «первый» и «остальные», из которых он периодически кого-то приближал, кого-то отдалял. Так было в разное время с Молотовым, Ворошиловым, Берия. Так было и с Маленковым. В 1946-м Маленков впал в монаршую немилость. Он сохранил все свои регалии, но остался не у дел. В это время он получает от вождя лишь эпизодические поручения. Одним из таких поручений была помощь ракетчикам. Сергей Иванович Ветошкин – в то время заместитель Устинова по ракетным делам – рассказал мне:
– Однажды Маленков позвонил мне по «кремлевке» и попросил приехать к нему. Я спросил, какие материалы надо захватить с собой. Он ответил, что ничего брать не надо. Когда я приехал, он начал расспрашивать меня, как идут работы по освоению немецкой ракетной техники и чем надо помочь. Я ответил, что хорошо бы помочь оснастить завод в Подлипках всем необходимым оборудованием и ускорить строительство под Загорском испытательных стендов. Маленков при мне позвонил генералу армии Хрулеву – тогда он был начальником тыла Вооруженных Сил – и попросил его помочь нам. Я потом встречался с Андреем Васильевичем, и он действительно помог нам и с оборудованием, и в строительстве: выделил колонну грузовиков, прислал солдат-строителей. Но это была эпизодическая помощь, как эпизодическим было и внимание Маленкова к ракетной технике. Он вызывал меня еще два-три раза по частным вопросам, но развитием ракетной техники он не руководил и интересовался нашими делами не более полугода. О состоянии наших дел Сталину докладывал Устинов. Никакого совещания Маленков не проводил. Я не мог не быть на таком совещании. Если бы он не пригласил меня, должен был быть Устинов, который непременно рассказал бы мне о таком совещании, как я рассказывал ему о всех разговорах с Маленковым. Что касается Токати-Токаева, рассказы которого лежат в основе американской книги, то должен признаться, что я никогда не слышал такой фамилии. Фамилия редкая, я бы ее запомнил...
Далее в книге «Кремль и космос» рассказывается о том, что на следующий день после совещания у Маленкова состоялось новое совещание на более высоком уровне. Председательствовал Сталин, присутствовали (кроме названных выше) Молотов, Ворошилов, Микоян, Жданов, Берия, Серов, конструкторы и руководители оборонной промышленности. Снова обсуждался вопрос о бомбардировщике Зенгера и о немецких специалистах. Сталин якобы сказал:
– Мне кажется, итог очень плохой. Мы разгромили нацистов, захватили Берлин, захватили Вену, а американцы заполучили фон Брауна, Липпиша; англичане Буцемана и, возможно, Танка, а теперь французы заполучили Зенгера...
Использование немецких специалистов Сталин, по словам автора книги, считал целесообразным.
Токати-Токаев утверждает, что 17 апреля секретным постановлением Совета Министров была образована правительственная комиссия по ракетам дальнего действия во главе с заместителем Берия генерал-полковником Серовым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188