Сантехника для ванной от интернет магазина Wodolei
Впечатление, что ты идешь в темноте, протянув вперед руки, чтобы не натолкнуться на стену, и знаешь, что стена вот где-то рядом, ты ее не чувствуешь, но ощущаешь, вот сейчас, сейчас... Это ощущение почти физическое...
После этих слов мне показалось, что та невидимая стена, никогда не позволявшая мне подойти к нему на расстояние более близкое, чем он мне отмерил, чуть отодвинулась, и я попросил:
– Возьмите меня в Крым. Я – везучий, и все будет хорошо...
– Везучий? А я не фаталист, – сразу окоротил меня Королев. Потом подумал и сказал уже мягко: – Запуск каждой «Луны» учит очень многому. Мы выбрали все возможные ошибки. «Луна-8» должна сесть. Ну, в самом крайнем случае – «Луна-9»... А что касается вашей поездки, надо подумать. Позвоните мне завтра утром...
С нетерпением ждал я следующего утра: очень хотелось слетать с Сергеем Павловичем в Крым. Звонил по «кремлевке» из кабинета главного редактора «Комсомолки».
– Тут ряд товарищей считают, что вам не нужно ехать, – раздраженно сказал Королев. Он не за меня, конечно, расстраивался: ему было неприятно признавать, что он не в силах сам разрешить эту поездку...
Это была наша последняя встреча. Больше я Сергея Павловича никогда не видел. Только в гробу, в Колонном зале...
Королев руководил подготовкой лунника в Тюратаме и только после старта полетел на НИП-10 в Крым, чтобы на месте убедиться, что коррекция траектории прошла успешно. Итак, теперь ясно, что автомат мимо («в целях исследования космического пространства» – как писали в газетах) Луны не пролетит.
В Центре управления всем руководил Богуславский. Всегда немногословный Келдыш стал еще молчаливее. Королев посадил рядом с собой Чертока, который должен был объяснять ему секунда за секундой все телеметрические тонкости.
Тормозная двигательная установка сработала отлично. Как выяснилось потом, сломался небольшой пластмассовый кронштейн, и, когда «мячик» стал раздуваться, острый край этого кронштейна проткнул баллон. Лунник разбился чуть западнее кратера Кеплер.
– Когда я смотрел на С.П., – рассказывал Борис Евсеевич Черток, – то не знал, кого жалеть больше: лунный автомат, осколки которого валялись в пыли где-то там, за четыреста тысяч километров от нас, или этого большого, сильного человека, который был огорчен сверх всякой меры...
В Москве готовился большой разнос. «Луна-8» была первым аппаратом программы Е-6, который изготовлялся по чертежам ОКБ Королева не на его опытном производстве, а на бывшем заводе Лавочкина, который принадлежал теперь КБ Георгия Николаевича Бабакина. Завод был очень хороший, с высокой культурой производства, и, хотя, как выяснила специально назначенная комиссия, при изготовлении злосчастного кронштейна не проводился предписанный технологами пооперационный контроль и допускались некоторые другие нарушения, Королев понимал, что бить будут не безвинного новичка Бабакина, а его. И, очевидно, бить будут крепко. По сведениям, которыми уже располагал Сергей Павлович, Леонид Васильевич Смирнов был очень недоволен, а когда узнал, что и Леонид Ильич Брежнев тоже недоволен, пришел просто в ярость. Доклад на ВПК должен был делать Черток как технический руководитель программы Е-6. Королев «тренировал» своего зама: какие плакаты рисовать, что говорить и как говорить, а что можно и опустить. Наставлял и слушал варианты. Как говорил Черток – Королеву не нравилось. Поехали в Кремль.
По регламенту Борису Евсеевичу отвели сначала двадцать минут на доклад, но потом сократили до пятнадцати.
– Сейчас Черток доложит нам, что там у них происходит с мягкой посадкой... – в голосе заместителя Председателя Совета Министров уже звучало нескрываемое раздражение. – Прошу вас, Борис Евсеевич...
Сидевший рядом с Чертоком Королев положил руку ему на колено и совершенно неожиданно сказал:
– Леонид Васильевич, позвольте мне сказать...
– Почему? У нас в повестке дня отчет Чертока. – Леонид Васильевич знал, что Королев никогда не подставляет под удар своих людей. И то, что Королев, в сравнении с Чертоком, оратор куда более сильный, Смирнов тоже знал. Поэтому ему не хотелось выпускать Королева: – Вот Борис Евсеевич нам доложит, мы его послушаем, обсудим ваши дела, и вы тоже сможете потом выступить...
– Я имею право, как Главный конструктор, выступить раньше, чем начнет говорить мой заместитель? – тон Королева не предвещал ничего хорошего, но Смирнов не испугался, он понимал, что он формально защищен этикетом совминовского аппарата:
– Вы нарушаете повестку дня, – холодно и спокойно сказал Смирнов.
– И все-таки я очень прошу дать мне слово, – Королев все ниже опускал подбородок. Смирнов понял: это – к бою.
– Господи, да пусть говорит, – устало буркнул кто-то из челомеевцев. Все загудели. Смирнов быстро сообразил, что Королев, уловив поддержку зала, будет теперь еще больше упорствовать, а создавать впечатление, будто он его, Смирнова, давит и задавить может, нельзя ни в коем случае.
– Ну как, товарищи? Разрешим Сергею Павловичу, раз уж он так настаивает?.. – с добродушием в голосе спросил Леонид Васильевич.
Все одобрительно загудели.
Королев вышел из-за стола, прошел поближе к председателю.
– Видите ли в чем дело, товарищи... – начал Сергей Павлович голосом доброго сказочника, в котором проскальзывали лукавые нотки. – Черток сейчас будет вам все долго и мутно объяснять, как оно было и почему не получилось. Но это все не важно. Поэтому я не хочу даже, чтобы он разворачивал свои плакаты. Поймите главное: идет процесс познания. Да, мы ошибаемся, делаем глупости, иногда случаются неудачи серьезные. Поймите, мы сейчас ворвались в область, нам неизвестную, никому неизвестную. Но от пуска к пуску мы приближаемся к успеху. Я верю в него. Мы настолько близки к победе, что я могу гарантировать: следующая попытка будет удачной. Идет процесс познания, – еще раз повторил Королев, сделал короткую паузу и добавил: – И мне кажется, нет нужды всем нам тратить время и слушать Чертока...
Через много лет Черток скажет: «Если бы я выступил тогда, проект Е-6, возможно, прикрыли бы...»
Королев не обманул Военно-промышленную комиссию: «Луна-9» села в районе Океана Бурь между кратерами Галилей и Кавальери – жил такой итальянский математик в XVII веке. Это случилось 3 февраля 1966 года – через 20 дней после гибели Сергея Павловича.
Молодежь на НИПе-10 начала было поговаривать, что вроде бы пионерское это достижение надо посвятить памяти Главного конструктора, но наверху посоветовались и сочли, что вряд ли нужно это делать. Надвигался ХХIII, заведомо исторический, съезд КПСС, и весь народ встречал его новыми трудовыми свершениями. При чем тут Королев? Конечно же, «Луну-9» следует посвятить грядущему эпохальному форуму.
На том и порешили.
Сидят (слева направо): Семёнов, Р.Ударов, А.Г.Мрыкин, Н.А.Пилюгин, М.В.Келдыш, В.П.Мишин, Л.А.Воскресенский, В.М.Рябиков, М.И.Неделин, С.П.Королёв, К.Н.Руднев, В.П.Глушко, В.П.Бармин;
стоят: А.Ф.Богомолов, П.Е.Трубачёв, В.И.Кузнецов, А.А.Васильев, К.Д.Бушуев, А.И.Носов, В.И.Ильюшенко, А.И.Нестеренко, Г.Н.Пашков, М.С.Рязанский, В.И.Курбатов.
Георгий Николаевич Бабакин
Леонид Александрович Воскресенский
75
Орел с распростертыми крыльями, парящий над Землей.
Человек, лежащий на земле и смотрящий в небо.
Человек верхом с закрытым ларцем в руках
Осенью 1964 года Каманин записывает в дневнике: «...все его (Королева. – Я.Г. ) «разносы» сейчас уже не так эффективны, как три-четыре года тому назад. Люди чувствуют: Королев зарывается и не хочет понять, что главная причина недостатков и промахов – в отсутствии твердого плана, в спешке и бессмысленном дерганьи исполнителей».
Известно, что Николай Петрович недолюбливал Сергея Павловича. Впрочем, чувства были взаимными. Но и с поправками на тенденциозность обвинение все равно серьезное.
Службисту Каманину было трудно понять истинно творческую натуру Королева. То, что представлялось ему шараханьем из стороны в сторону, было поиском в совершенно неисследованной области. Делал ли Королев ошибки? Да! И много! Принимал ли неверные решения? Не раз! Увлекался ли в ущерб главному делу чем-то второстепенным? Постоянно! В течение нескольких десятков лет в ОКБ Королева были продуманы, начерчены, изготовлены, а часто и испытаны десятки конструкций, отправленных потом в мусорную корзину. Были «выброшены на ветер» миллионы рублей народных денег. А как же вы хотите: брать и ничего не отдавать? Рисковать и никогда не проигрывать? Идти по неизвестной дороге и не оступаться? Иногда неудачи были, потому что чего-то не учли. А иногда – потому что идея рождалась до срока, отмеренного ей общим течением научно-технического прогресса, этакий интеллектуальный выкидыш.
Когда Павел Владимирович Цыбин рисовал в моем блокноте «лапоток», я поразился сходством рисунка с «Шаттлом» и «Бураном». Еще в 1959 году, когда Цыбин был главным конструктором небольшого авиационного ОКБ, Королев уговорил его спроектировать одноместный космический самолет со складывающимися крыльями, который можно было упрятать под головной обтекатель Р-7. Самолетик должен был летать в космосе, а затем самостоятельно садиться на аэродром. Цыбин привлек к работе над проектом крупных ученых: теплотехника Владимира Алексеевича Кириллина, аэродинамика Сергея Алексеевича Христиановича, механика Владимира Васильевича Струминского. С их помощью проект был выполнен в срок. Шутники в ОКБ утверждали, что маленький тупорылый самолетик чем-то напоминает по форме русский лапоть, и проект быстро обрел неофициальное название – «лапоток». Королеву он очень понравился. Обсуждая с Цыбиным проект космолета, Сергей Павлович не мог представить себе всех грядущих трудностей, которые встанут на пути создания «Шаттла» и «Бурана». Но трудности эти он почувствовал:
– Пожалуй, мы все-таки пойдем другим путем, более простым и быстрым. Но к «лапотку» мы еще вернемся...
И вернулись. Через 22 года. В США.
Незадолго перед смертью Сергей Павлович увлекся еще одной идеей. Он задумал создать в космосе искусственную тяжесть путем раскрутки двух космических аппаратов, соединенных тросом, вокруг общего центра масс. Сотрудникам своего ОКБ он отдал распоряжения срочно просчитать все возможные варианты, а Раушенбаху даже среди ночи звонил, чтобы «посоветоваться по закрутке».
И такой проект тоже существовал. Корабль «Восток» должен был соединяться тросом с блоком «И» – третьей ступенью ракеты-носителя – и раскручиваться. Специально спроектированная лебедка могла менять длину троса от 150 до 300 метров, что, в свою очередь, приводило к изменению силы искусственной тяжести. Лебедку сделали, выделили один из «Востоков», и только смерть Королева помешала проведению этого эксперимента. Думаю, и здесь не будет ошибкой повторить: «Но мы еще к этому вернемся...»
Можно понять критиков, которые упрекают Королева в отсутствии некой стратегической программы пилотируемых космических полетов. Поначалу он просто усложнял каждый последующий полет в сравнении с предыдущим. Но ведь дело было новое. Как можно все точно планировать, если любой полет мог изменить все уже имеющиеся ориентиры? Тактика была проста: «Так, это мы сделали, с этим разобрались... Теперь давайте усложним задачу...» Проектирование на иных принципах грозило превращением в прожектерство.
И тем не менее подобное движение вперед «наощупь» вовсе не определяет суть творчества Королева. У него всегда, с 30-х годов, были планы стратегические, которыми он и руководствовался во всей своей деятельности. Уже говорилось о плане освоения космического пространства 1960 года, который, можно сказать, и поныне осуществляется. Растянувшиеся сроки нельзя объяснить ущербностью самих планов, скорее – несоответствием этих планов потребностям и возможностям эпохи. Встречали ли планы Королева активное вышестоящее сопротивление в последние годы его жизни? Встречали, но редко. Не эти частные неприятности определяли его работу. Гораздо чаще сопротивление было пассивным и даже не всегда вышестоящим. А еще чаще это было даже не сопротивление, а непонимание. Прекрасный тому пример – так называемые народнохозяйственные, искусственные спутники Земли.
Еще в 1962 году Королев, например, писал: «Экспериментальная система дальней связи через спутник „Молния-1“ должна быть организована между Москвой и Уссурийском... „Молния-1“ должен явиться прототипом спутников, входящих в будущем в эксплуатационную систему связи по территории СССР и со странами северного полушария». Королеву в течение нескольких лет пришлось убеждать Министерство связи, что спутник «Молния-1» и другие подобные аппараты способны произвести подлинную революцию в их работе. Связисты не знали, что с ним делать, спутник требовал повсеместного служебного шевеления, а шевелиться не хотелось, не говоря уже о том, что все службы Министерства связи не были подготовлены к появлению спутника ни технически, ни морально и отнеслись к нему как к нежеланному ребенку. Более года министерство упорно не желало принимать спутник в эксплуатацию, инженеры ОКБ Королева и офицеры-связисты сами вели экспериментальную трансляцию цветных телепрограмм по новой французской системе «Секам» из Москвы на Дальний Восток.
Такими же «нежеланными детьми» были и другие спутники. Не было случая, чтобы какие-то министерства или ведомства (исключая, разумеется, военных) – геологи, метеорологи, связисты, рыбаки, аграрники, пожарники – начинали сами тормошить Королева, требовать «свой» спутник. В лучшем случае они разрешали ему тормошить себя, полагая, что уже за одно это им должны быть благодарны. Внедрение космонавтики в народное хозяйство СССР – классический пример импотенции дряблой и ленивой советской экономики, по самой своей природе стремящейся сразу отторгнуть все новое, требующее думанья и деланья, вне зависимости от всех возможных будущих прибылей. Преодоление апатии и равнодушия – с одной стороны, борьба с обязаловкой и принудиловкой – с другой, – вот что отнимало силы Сергея Павловича в последние годы жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188
После этих слов мне показалось, что та невидимая стена, никогда не позволявшая мне подойти к нему на расстояние более близкое, чем он мне отмерил, чуть отодвинулась, и я попросил:
– Возьмите меня в Крым. Я – везучий, и все будет хорошо...
– Везучий? А я не фаталист, – сразу окоротил меня Королев. Потом подумал и сказал уже мягко: – Запуск каждой «Луны» учит очень многому. Мы выбрали все возможные ошибки. «Луна-8» должна сесть. Ну, в самом крайнем случае – «Луна-9»... А что касается вашей поездки, надо подумать. Позвоните мне завтра утром...
С нетерпением ждал я следующего утра: очень хотелось слетать с Сергеем Павловичем в Крым. Звонил по «кремлевке» из кабинета главного редактора «Комсомолки».
– Тут ряд товарищей считают, что вам не нужно ехать, – раздраженно сказал Королев. Он не за меня, конечно, расстраивался: ему было неприятно признавать, что он не в силах сам разрешить эту поездку...
Это была наша последняя встреча. Больше я Сергея Павловича никогда не видел. Только в гробу, в Колонном зале...
Королев руководил подготовкой лунника в Тюратаме и только после старта полетел на НИП-10 в Крым, чтобы на месте убедиться, что коррекция траектории прошла успешно. Итак, теперь ясно, что автомат мимо («в целях исследования космического пространства» – как писали в газетах) Луны не пролетит.
В Центре управления всем руководил Богуславский. Всегда немногословный Келдыш стал еще молчаливее. Королев посадил рядом с собой Чертока, который должен был объяснять ему секунда за секундой все телеметрические тонкости.
Тормозная двигательная установка сработала отлично. Как выяснилось потом, сломался небольшой пластмассовый кронштейн, и, когда «мячик» стал раздуваться, острый край этого кронштейна проткнул баллон. Лунник разбился чуть западнее кратера Кеплер.
– Когда я смотрел на С.П., – рассказывал Борис Евсеевич Черток, – то не знал, кого жалеть больше: лунный автомат, осколки которого валялись в пыли где-то там, за четыреста тысяч километров от нас, или этого большого, сильного человека, который был огорчен сверх всякой меры...
В Москве готовился большой разнос. «Луна-8» была первым аппаратом программы Е-6, который изготовлялся по чертежам ОКБ Королева не на его опытном производстве, а на бывшем заводе Лавочкина, который принадлежал теперь КБ Георгия Николаевича Бабакина. Завод был очень хороший, с высокой культурой производства, и, хотя, как выяснила специально назначенная комиссия, при изготовлении злосчастного кронштейна не проводился предписанный технологами пооперационный контроль и допускались некоторые другие нарушения, Королев понимал, что бить будут не безвинного новичка Бабакина, а его. И, очевидно, бить будут крепко. По сведениям, которыми уже располагал Сергей Павлович, Леонид Васильевич Смирнов был очень недоволен, а когда узнал, что и Леонид Ильич Брежнев тоже недоволен, пришел просто в ярость. Доклад на ВПК должен был делать Черток как технический руководитель программы Е-6. Королев «тренировал» своего зама: какие плакаты рисовать, что говорить и как говорить, а что можно и опустить. Наставлял и слушал варианты. Как говорил Черток – Королеву не нравилось. Поехали в Кремль.
По регламенту Борису Евсеевичу отвели сначала двадцать минут на доклад, но потом сократили до пятнадцати.
– Сейчас Черток доложит нам, что там у них происходит с мягкой посадкой... – в голосе заместителя Председателя Совета Министров уже звучало нескрываемое раздражение. – Прошу вас, Борис Евсеевич...
Сидевший рядом с Чертоком Королев положил руку ему на колено и совершенно неожиданно сказал:
– Леонид Васильевич, позвольте мне сказать...
– Почему? У нас в повестке дня отчет Чертока. – Леонид Васильевич знал, что Королев никогда не подставляет под удар своих людей. И то, что Королев, в сравнении с Чертоком, оратор куда более сильный, Смирнов тоже знал. Поэтому ему не хотелось выпускать Королева: – Вот Борис Евсеевич нам доложит, мы его послушаем, обсудим ваши дела, и вы тоже сможете потом выступить...
– Я имею право, как Главный конструктор, выступить раньше, чем начнет говорить мой заместитель? – тон Королева не предвещал ничего хорошего, но Смирнов не испугался, он понимал, что он формально защищен этикетом совминовского аппарата:
– Вы нарушаете повестку дня, – холодно и спокойно сказал Смирнов.
– И все-таки я очень прошу дать мне слово, – Королев все ниже опускал подбородок. Смирнов понял: это – к бою.
– Господи, да пусть говорит, – устало буркнул кто-то из челомеевцев. Все загудели. Смирнов быстро сообразил, что Королев, уловив поддержку зала, будет теперь еще больше упорствовать, а создавать впечатление, будто он его, Смирнова, давит и задавить может, нельзя ни в коем случае.
– Ну как, товарищи? Разрешим Сергею Павловичу, раз уж он так настаивает?.. – с добродушием в голосе спросил Леонид Васильевич.
Все одобрительно загудели.
Королев вышел из-за стола, прошел поближе к председателю.
– Видите ли в чем дело, товарищи... – начал Сергей Павлович голосом доброго сказочника, в котором проскальзывали лукавые нотки. – Черток сейчас будет вам все долго и мутно объяснять, как оно было и почему не получилось. Но это все не важно. Поэтому я не хочу даже, чтобы он разворачивал свои плакаты. Поймите главное: идет процесс познания. Да, мы ошибаемся, делаем глупости, иногда случаются неудачи серьезные. Поймите, мы сейчас ворвались в область, нам неизвестную, никому неизвестную. Но от пуска к пуску мы приближаемся к успеху. Я верю в него. Мы настолько близки к победе, что я могу гарантировать: следующая попытка будет удачной. Идет процесс познания, – еще раз повторил Королев, сделал короткую паузу и добавил: – И мне кажется, нет нужды всем нам тратить время и слушать Чертока...
Через много лет Черток скажет: «Если бы я выступил тогда, проект Е-6, возможно, прикрыли бы...»
Королев не обманул Военно-промышленную комиссию: «Луна-9» села в районе Океана Бурь между кратерами Галилей и Кавальери – жил такой итальянский математик в XVII веке. Это случилось 3 февраля 1966 года – через 20 дней после гибели Сергея Павловича.
Молодежь на НИПе-10 начала было поговаривать, что вроде бы пионерское это достижение надо посвятить памяти Главного конструктора, но наверху посоветовались и сочли, что вряд ли нужно это делать. Надвигался ХХIII, заведомо исторический, съезд КПСС, и весь народ встречал его новыми трудовыми свершениями. При чем тут Королев? Конечно же, «Луну-9» следует посвятить грядущему эпохальному форуму.
На том и порешили.
Сидят (слева направо): Семёнов, Р.Ударов, А.Г.Мрыкин, Н.А.Пилюгин, М.В.Келдыш, В.П.Мишин, Л.А.Воскресенский, В.М.Рябиков, М.И.Неделин, С.П.Королёв, К.Н.Руднев, В.П.Глушко, В.П.Бармин;
стоят: А.Ф.Богомолов, П.Е.Трубачёв, В.И.Кузнецов, А.А.Васильев, К.Д.Бушуев, А.И.Носов, В.И.Ильюшенко, А.И.Нестеренко, Г.Н.Пашков, М.С.Рязанский, В.И.Курбатов.
Георгий Николаевич Бабакин
Леонид Александрович Воскресенский
75
Орел с распростертыми крыльями, парящий над Землей.
Человек, лежащий на земле и смотрящий в небо.
Человек верхом с закрытым ларцем в руках
Осенью 1964 года Каманин записывает в дневнике: «...все его (Королева. – Я.Г. ) «разносы» сейчас уже не так эффективны, как три-четыре года тому назад. Люди чувствуют: Королев зарывается и не хочет понять, что главная причина недостатков и промахов – в отсутствии твердого плана, в спешке и бессмысленном дерганьи исполнителей».
Известно, что Николай Петрович недолюбливал Сергея Павловича. Впрочем, чувства были взаимными. Но и с поправками на тенденциозность обвинение все равно серьезное.
Службисту Каманину было трудно понять истинно творческую натуру Королева. То, что представлялось ему шараханьем из стороны в сторону, было поиском в совершенно неисследованной области. Делал ли Королев ошибки? Да! И много! Принимал ли неверные решения? Не раз! Увлекался ли в ущерб главному делу чем-то второстепенным? Постоянно! В течение нескольких десятков лет в ОКБ Королева были продуманы, начерчены, изготовлены, а часто и испытаны десятки конструкций, отправленных потом в мусорную корзину. Были «выброшены на ветер» миллионы рублей народных денег. А как же вы хотите: брать и ничего не отдавать? Рисковать и никогда не проигрывать? Идти по неизвестной дороге и не оступаться? Иногда неудачи были, потому что чего-то не учли. А иногда – потому что идея рождалась до срока, отмеренного ей общим течением научно-технического прогресса, этакий интеллектуальный выкидыш.
Когда Павел Владимирович Цыбин рисовал в моем блокноте «лапоток», я поразился сходством рисунка с «Шаттлом» и «Бураном». Еще в 1959 году, когда Цыбин был главным конструктором небольшого авиационного ОКБ, Королев уговорил его спроектировать одноместный космический самолет со складывающимися крыльями, который можно было упрятать под головной обтекатель Р-7. Самолетик должен был летать в космосе, а затем самостоятельно садиться на аэродром. Цыбин привлек к работе над проектом крупных ученых: теплотехника Владимира Алексеевича Кириллина, аэродинамика Сергея Алексеевича Христиановича, механика Владимира Васильевича Струминского. С их помощью проект был выполнен в срок. Шутники в ОКБ утверждали, что маленький тупорылый самолетик чем-то напоминает по форме русский лапоть, и проект быстро обрел неофициальное название – «лапоток». Королеву он очень понравился. Обсуждая с Цыбиным проект космолета, Сергей Павлович не мог представить себе всех грядущих трудностей, которые встанут на пути создания «Шаттла» и «Бурана». Но трудности эти он почувствовал:
– Пожалуй, мы все-таки пойдем другим путем, более простым и быстрым. Но к «лапотку» мы еще вернемся...
И вернулись. Через 22 года. В США.
Незадолго перед смертью Сергей Павлович увлекся еще одной идеей. Он задумал создать в космосе искусственную тяжесть путем раскрутки двух космических аппаратов, соединенных тросом, вокруг общего центра масс. Сотрудникам своего ОКБ он отдал распоряжения срочно просчитать все возможные варианты, а Раушенбаху даже среди ночи звонил, чтобы «посоветоваться по закрутке».
И такой проект тоже существовал. Корабль «Восток» должен был соединяться тросом с блоком «И» – третьей ступенью ракеты-носителя – и раскручиваться. Специально спроектированная лебедка могла менять длину троса от 150 до 300 метров, что, в свою очередь, приводило к изменению силы искусственной тяжести. Лебедку сделали, выделили один из «Востоков», и только смерть Королева помешала проведению этого эксперимента. Думаю, и здесь не будет ошибкой повторить: «Но мы еще к этому вернемся...»
Можно понять критиков, которые упрекают Королева в отсутствии некой стратегической программы пилотируемых космических полетов. Поначалу он просто усложнял каждый последующий полет в сравнении с предыдущим. Но ведь дело было новое. Как можно все точно планировать, если любой полет мог изменить все уже имеющиеся ориентиры? Тактика была проста: «Так, это мы сделали, с этим разобрались... Теперь давайте усложним задачу...» Проектирование на иных принципах грозило превращением в прожектерство.
И тем не менее подобное движение вперед «наощупь» вовсе не определяет суть творчества Королева. У него всегда, с 30-х годов, были планы стратегические, которыми он и руководствовался во всей своей деятельности. Уже говорилось о плане освоения космического пространства 1960 года, который, можно сказать, и поныне осуществляется. Растянувшиеся сроки нельзя объяснить ущербностью самих планов, скорее – несоответствием этих планов потребностям и возможностям эпохи. Встречали ли планы Королева активное вышестоящее сопротивление в последние годы его жизни? Встречали, но редко. Не эти частные неприятности определяли его работу. Гораздо чаще сопротивление было пассивным и даже не всегда вышестоящим. А еще чаще это было даже не сопротивление, а непонимание. Прекрасный тому пример – так называемые народнохозяйственные, искусственные спутники Земли.
Еще в 1962 году Королев, например, писал: «Экспериментальная система дальней связи через спутник „Молния-1“ должна быть организована между Москвой и Уссурийском... „Молния-1“ должен явиться прототипом спутников, входящих в будущем в эксплуатационную систему связи по территории СССР и со странами северного полушария». Королеву в течение нескольких лет пришлось убеждать Министерство связи, что спутник «Молния-1» и другие подобные аппараты способны произвести подлинную революцию в их работе. Связисты не знали, что с ним делать, спутник требовал повсеместного служебного шевеления, а шевелиться не хотелось, не говоря уже о том, что все службы Министерства связи не были подготовлены к появлению спутника ни технически, ни морально и отнеслись к нему как к нежеланному ребенку. Более года министерство упорно не желало принимать спутник в эксплуатацию, инженеры ОКБ Королева и офицеры-связисты сами вели экспериментальную трансляцию цветных телепрограмм по новой французской системе «Секам» из Москвы на Дальний Восток.
Такими же «нежеланными детьми» были и другие спутники. Не было случая, чтобы какие-то министерства или ведомства (исключая, разумеется, военных) – геологи, метеорологи, связисты, рыбаки, аграрники, пожарники – начинали сами тормошить Королева, требовать «свой» спутник. В лучшем случае они разрешали ему тормошить себя, полагая, что уже за одно это им должны быть благодарны. Внедрение космонавтики в народное хозяйство СССР – классический пример импотенции дряблой и ленивой советской экономики, по самой своей природе стремящейся сразу отторгнуть все новое, требующее думанья и деланья, вне зависимости от всех возможных будущих прибылей. Преодоление апатии и равнодушия – с одной стороны, борьба с обязаловкой и принудиловкой – с другой, – вот что отнимало силы Сергея Павловича в последние годы жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188