инженер-исследователь. А Георгий Николаевич был таковым не по должности, а по призванию. Он вцепился в эти треклятые колебания мертвой хваткой. Вскоре с помощью Мирона Семеновича Натанзона из НИИ-1 удалось установить, что возникают они в магистралях жидкого кислорода.
Одновременно Королев попросил помощи и у представителей «большой науки». Она тоже резко изменила свое отношение к ОКБ Сергея Павловича после триумфов спутников. Если раньше многие ученые «снисходили» до ракетчиков, то теперь они сами искали контактов, поскольку не было работы более престижной, чем работа «на космос». «Королев попросил помочь», – этим гордились, как наградой. В отдел Лаврова приезжали и Келдыш, и Ишлинский, и Седов, давали глобальные советы, высказывали общетеоретические предположения, но все это помогало Дегтяренко лишь в том смысле, что успокаивало его: видел, что в своем движении вперед он не нарушает фундаментальных основ. Он организовал эксперименты на аналоговых моделях, создал математическую копию происходящих явлений и сначала теоретически, а затем и практически доказал, что, если в трубопроводы поставить демпфирующие устройства, которые эти колебания если не уничтожат совсем, то хотя бы пригасят, сдвинут их частоту так, что дело до резонанса не дойдет, – аварий не будет. Даже больше: удлиненная за счет блока «И» ракета станет динамически более устойчивой и надежной – это был очень важный вывод для будущих работ.
Конструктор Анатолий Николаевич Вольцифер в рекордно короткие сроки такие демпферы сконструировал, а производственники изготовили. Королев был очень доволен не только итогом, но и тем, как быстро и дружно вся эта работа была сделана. В ней действительно виден тот истинно «королевский почерк» решения проблем, который, увы, был во многом утрачен его преемниками.
К концу 1958 года «исправленная» ракета-носитель для лунника была готова. Теперь Сергея Павловича гораздо больше волновали проблемы радиосвязи: ведь обидно попасть в Луну и не суметь доказать, что ты попал! Все более частыми становятся его встречи с Рязанским, которого он просит во всех деталях рассказать ему о радиоаппаратуре лунников. У Михаила Сергеевича дела шли полным ходом. В Симеизе с ФИАНом договорились, построили домики, осваивали большие антенны. Королев был рад, он всегда симпатизировал Михаилу Сергеевичу и с удовольствием наблюдал теперь его возрождение. Ведь с тех пор как с конца 40-х годов произошло разделение управленцев на два лагеря – лагерь Пилюгина, системы которого были автономны, вели ракету, не нуждаясь в командах с Земли, и лагерь Рязанского – сторонника радиоуправления с наземных командных пунктов, Рязанский оказался как бы на втором плане. И в принципе это было справедливо. Девизом боевых ракет с автономными системами управления были крылатые цицероновы слова «Omnia mea mecum porto».
Стартовав, они летели, не страшась, что противник своими радиопомехами собьет их с курса, – конечно, для военных целей такая система была надежнее, это понимал и сам Рязанский. Но теперь, когда речь шла о мирной программе: спутниках, лунниках и межпланетных автоматах, уязвимым становился уже принцип Пилюгина. Автономная система не могла обеспечить требуемую точность. На гигантском своем пути межпланетную станцию всегда надо было чуть-чуть подправить, слегка изогнуть ее траекторию. Но сказать заранее, какими конкретно будут эти «чуть-чуть» и «слегка», было невозможно. Для этого надо было запустить ракету, измерить отклонения, определить, как они будут со временем изменяться, и дать на борт сигнал, который их устранит, т.е. сделать все те операции, которые коротко называются коррекцией траектории. Для этого требовалась надежная устойчивая двусторонняя радиосвязь: космос-Земля, Земля-космос. Ею и занимался Рязанский.
Впрочем, когда речь идет о двух лагерях управленцев, может сложиться неверное впечатление о некой борьбе за первенство, о жестком соперничестве. Этого не было. Пилюгин, до того как стал самостоятельным, многие годы работал у Рязанского. Они остались друзьями на всю жизнь. Рязанский был на год младше Пилюгина, никаким «мэтром» по отношению к нему себя никогда не ощущал, да и не хотел ощущать. Человек истинно интеллигентный, Рязанский спокойно относился к тому, что Пилюгин – академик, а он только член-корреспондент, не переживал, что у Пилюгина две Золотые Звезды, а у него только одна.
Соперничества не было хотя бы потому, что делить им было нечего. Ведь при отработке тех же боевых ракет, на которых стояла автономная система Пилюгина, нужна была аппаратура, которая могла бы рассказать Земле, как ведут себя различные системы, где возникают вибрации, перегревы и несчетное число других отклонений, знать которые необходимо. И эти системы создавал НИИ-885, научным руководителем которого был Рязанский. Потом аппаратуру для телеметрических измерений для Королева стал делать молодой руководитель КБ при Московском энергетическом институте Алексей Богомолов, но это уже 60-е годы.
Рязанский входил в Совет Главных, и мне очень хотелось с ним увидеться, расспросить его о Королеве, да и не только о Королеве. Мы несколько раз договаривались о встрече, но всякий раз что-то мешало. Он умер летом 1987 года и стал единственным из «большой шестерки» Главных конструкторов, с которым мне так и не довелось поговорить. О нем мне рассказывали его сослуживцы, коллеги из ОКБ Королева и сын Николай Михайлович, инженер судпрома.
Формально Рязанский петербуржец, родился в Питере, но помнить себя он начал в Баку, и самые яркие впечатления детства – солнечный город, море, нефтяные вышки, – отец его работал секретарем в конторе Нобеля. Отец был из семьи попа в деревне Бычки Тамбовской губернии. Из дома ушел, потому что поп сильно пил и глумился над ним. Учился в Баку, уезжал, но вновь возвращался на Апшерон. В Баку у него было много друзей. Отец был человеком левых убеждений, прогрессист. В его доме бывали известные организаторы нефтяной промышленности Баринов и Серебровский, молодые бакинские революционеры: Киров, Орджоникидзе, Вышинский, заходил молодой Берия, которого почему-то сразу невзлюбила жена Сергея Ивановича – Александра Алексеевна. Высокие знакомства не помогли: в 30-е годы из партии Сергея Ивановича исключили. Поразмыслив немного, он, как человек умный, решил глаза начальству не мозолить и нырнул в Башкирию на прииски Ишимбайнефти.
Но это уже тридцатые годы. А пока в 1923 году Рязанский-старший перебирается с семьей в Москву, работает в управлении столичной конторы Азнефть. Так 14-летний Михаил стал москвичом.
Был он парнишка активный, боевой. Вступил в комсомол, а поскольку быстро выявилась общая его грамотность, стал пропагандистом в Хамовниках. Нашел работу: сначала монтер, потом техник, но главная страсть – радио! В шестом классе, увидев детекторный приемник, он был сражен таинством хрипящего прибора, прекраснее которого ничего на свете не было. После авиации для молодых людей 20-х годов самой привлекательной вещью было радио. Авиация и радио занимались одним и тем же делом: уменьшали размеры земного шара. «Радио будущего, – писал футурист Велимир Хлебников, – главное дерево сознания – откроет ведение бесконечных задач и объединит человечество». Рязанский мечтал о «ведении бесконечных задач», а пока руководил радиокружками и заседал в президиуме Общества друзей радио от МК ВЛКСМ. При ЦК ВЛКСМ работала своя радиокомиссия. Там он был в другом президиуме – в секции коротких волн. Совсем в юные годы Миша считался уже опытным коротковолновиком. Он очень гордился тем, что первым установил связь с ледоколом «Красин», который шел спасать экспедицию Умберто Нобиле. Авторитет молодого Рязанского был так высок, что именно его фракция ВКП(б) Общества друзей радио в 1928 году рекомендует для работы в Нижегородской радиолаборатории им. В.И.Ленина – в то время это ведущий радиоцентр страны, прославленный трудами выдающихся ученых: М.А.Бонч-Бруевича, Л.И.Мандельштама, Н.Д.Папалекси, А.А.Пистолькорса.
В Нижнем Новгороде Рязанскому доверили заведовать «опытным полем» – антенным полигоном, на краю которого стоял деревянный вагончик с аппаратурой. В один далеко не прекрасный для Михаила день случился пожар и вагончик сгорел. Началось расследование. И вот уже неизвестно кем впервые произносится фраза, которую смыть с себя труднее, чем наколку на руке: «Рязанский – враг народа». Даже деда – тамбовского попа, которого он никогда в жизни не видел, – ему припомнили. Михаила буквально отбила молодежь лаборатории, выбравшая его незадолго перед этим своим комсомольским вожаком. «Отделался он тогда пустяком – месяцем принудительных работ. Случись то же десять лет спустя, и не было бы у нас Главного конструктора космических систем радиоуправления. Пожар на антенном полигоне и дед-священник шли за ним всю жизнь. Как и Королева, в партию Рязанского принимали с большой неохотой, кандидатский его стаж длился девять лет.
И все-таки он всегда оставался благодарен Нижегородской лаборатории: здесь он нашел себя окончательно, стал заниматься главным делом своей жизни – военной радиотехникой. Когда он сконструировал несколько радиостанций, «принятых на снаряжение РККА», вспомнили, что у молодого таланта ведь никакого специального образования нет, и отправили его в Ленинград, в Военно-техническую академию. Но в 1931 году прием в академию отменили, и Михаил поступил в Ленинградский электротехнический институт. Одновременно работал в Остехбюро – особом техническом бюро, разрабатывал радиоприемники для военно-морского флота.
Работа, учеба, хронический недосып, сухомятное питание и вообще общая жизненная неустроенность, а тут еще невская сырость, слякоть и зябкость, губительные для бакинца, привели к тому, что Михаил серьезно заболел: вспыхнул и заполыхал злой, быстрый туберкулез. Врачи были откровенны: «Не уедешь отсюда – умрешь».
Отец и мама выхаживали его в Башкирии медом и кумысом. Сам он вылечиться не надеялся, как-то примирился с мыслью, что скоро придется помирать, но месяц бежал за месяцем, а он все не умирал, и тут грустные мысли стали его покидать, начал он задумываться над будущим своим существованием пока на этом свете.
В 1934 году он приехал в Москву, работал в московском филиале Остехбюро, а уже на следующий год закончил МЭИ, защитив секретный диплом по системам специального радиооповещения: передача закодированной информации, радиовзрыватели, радиосчетчик под рельсами – считает поезда и передает куда надо – и прочие остроумные штучки. Остехбюро превратилось в НИИ-20 – большой институт, которому, как и РНИИ, покровительствовал Тухачевский, изо всех сил толкавший новую технику в армию. В Остехбюро он занимался делами, которые в будущем очень облегчили его быстрое вхождение в ракетную тематику, – дистанционным радиоуправлением самолетов, танкеток, торпедных катеров и прочих неодушевленных существ, которые должны были слушаться людей. А перед самой войной переключился на дело совершенно новое и невероятно интересное – радиолокацию. Рязанский разрабатывал приемную часть первого советского радиолокатора П-2, когда началась война. Радистов эвакуировали в Барнаул, где они работали практически круглосуточно и сделали локатор в невиданно короткие сроки, за что и получили Сталинскую премию. Потом Михаил Сергеевич делал П-3 – локатор наведения. Тут подключился к нему Женя Богуславский, и быстро обнаружилось, что вместе у них все получается не в два раза быстрее и лучше, а в три и, может быть, даже в четыре. Не заинтересоваться радиосистемой наведения Фау-2 в конце 1944 г. они не могли: уж больно интересно было узнать, как это все у немцев получалось. Дальше все известно: Германия, Королев, ракетная техника...
Став в 1946 году главным ракетным радистом страны, Рязанский жил с женой и двумя детьми в полуподвале на Стромынке, потому что просто представить себе не мог, как это он пойдет просить квартиру. Охотно допускаю, что Михаил Сергеевич так бы до конца своих дней и прожил в полуподвале, но здесь наметились в его жизни важные административные перемещения. В январе 1951 года Устинов назначил Рязанского вместо самоликвидировавшегося Тритко главным инженером НИИ-88. Так на полтора года Михаил Сергеевич стал начальником Королева. Рязанский никогда не скрывал от Устинова, что общие вопросы развития ракет интересуют его меньше, нежели проблемы радиотехники.
С появлением Янгеля он надеялся вернуться к своим приемникам и передатчикам, но воля Дмитрия Федоровича тянула его наверх, превратив летом 1952 года в начальника главка Министерства вооружения. Михаил Сергеевич к чиновничьей работе был совершенно не приспособлен. Должностью своей он очень тяготился, тяготил весь главк и, в конце концов, начал тяготить министра своими бесконечными просьбами вернуть его в радиолоно.
Устинов, как всякий настоящий начальник, отменять собственные приказы не любил, но делать было нечего, и менее чем через два года Рязанский возвратился в родной НИИ-885, научным руководителем и Главным конструктором которого он оставался 32 года, до самого дня своей смерти.
Двухлетнее пребывание в министерстве имело все-таки и свои положительные стороны. Во-первых, Рязанский теперь ясно представлял себе все устройство министерского механизма. Лучше других Главных знал он, как ту или иную бумагу надо составить, с кем согласовать и кому направить, «на кого выйти», решая тот или иной вопрос, а если требуется, как кого обойти ловчее. Во-вторых, высокая министерская должность позволила ему расстаться со Стромынкой, потому что начальник главка не имеет права жить в полуподвале.
По воспоминаниям очевидцев, на Совете Главных, да и на других совещаниях тоже, Михаил Сергеевич выступал редко. Он не считал себя авторитетом в других ракетных специальностях и предпочитал отмалчиваться, когда речь не касалась проблем управления. Зато тогда, когда он брал слово, его слушали внимательнее, чем других.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188