https://wodolei.ru/catalog/unitazy/Gustavsberg/logic/
И раньше неудачи шли полосой. Технические отказы неизбежны, но всегда устранимы. И здесь Пилюгин с Кузнецовым разберутся.
К началу нового 1961 года уже были готовы первые два межпланетных автомата для полета к Венере – старт можно было осуществить в феврале. Королев очень занят подготовкой завершающих пусков беспилотных кораблей-спутников, следом за которыми в космос должен полететь человек, но упустить возможность полета к Венере он не может, ведь следующий представится лишь через много месяцев. Первый пуск назначен на 4 февраля. Все идет благополучно до того момента, когда надо сходить с орбиты спутника. Снова отказ. Межпланетная станция, которая вместе с последней ступенью весит 6483 килограмма, превратилась в искусственный спутник Земли. И снова команда: «Правду не говорить!» ТАСС сообщило о запуске «первого тяжелого спутника», однако, проанализировав все его параметры, специалисты на Западе быстро пришли к выводу, что запускался автомат к Венере.
Королев удручен, но волнует его не отказ блока «И». Межпланетная станция – уникальное инженерное творение. И это очень плохо! Это неверно! Если дальше мы хотим серьезно исследовать планеты, надо лишить станции этой уникальности!
Однажды на космодроме, прогуливаясь вечером по краю шоссе неподалеку от своего домика, Сергей Павлович подловил Глеба Максимова и предложил ему пройтись. Максимов знал, что подобные невинные прогулки имеют для будущего подчас не меньшее значение, чем многолюдные совещания в высоких кабинетах.
– Я думаю, – говорил Сергей Павлович, не глядя на Глеба, – что мы должны станции конструктивно унифицировать. Ведь условия полета к Марсу или Венере в основном схожи: ориентация на Солнце, сверхдальняя радиосвязь, движки для коррекции траектории. Надо разработать единый орбитальный отсек со стандартными системами для трассы «Земля-планета». А к нему уже пристыковывать разные специальные отсеки – для фотографирования, для мягкой посадки и т.д. Это даст нам возможность ускорить и удешевить производство межпланетных автоматов. Подумайте об этом...
Максимов подумал. 9 февраля 1961 года Королев с космодрома посылает Бушуеву письмо с предложением об унификации космических станций. Он и Максимова просит подписать это письмо.
– Но, Сергей Павлович, как-то неловко получается: выходит, я даю указания своему начальнику, – возразил Глеб Юрьевич.
– Ничего, ничего, – успокоил Королев. – Подписывать должен тот, кто думал и работал...
С отказом четвертой ступени разобрались в конце концов, и 12 февраля 1961 года состоялось, наконец, открытие «межпланетного движения» – старт «Венеры-1» прошел без замечаний. Однако новый взрыв ликования – газеты выходили с трехэтажными аншлагами – вскоре утих: с «Венерой» начались неприятности.
Отсутствие какого-либо опыта привело к тому, что ошибки производственников наложились на ошибки проектантов, – вместе они и погубили первую «Венеру». Сначала перегрелся солнечный датчик, а перегреваться он не должен. Командный пункт в Крыму выключил аппаратуру станции, чтобы снизить температуру. Выключили и приемник, понадеявшись, что бортовое программное устройство в запланированное время сеанса связи вновь включит и приемник, и передатчик. Когда Максимов краем уха услышал, что «программник сдох», он сразу понял, что «Венере» пришел конец. Это случилось 27 февраля, через две недели после старта. Станция находилась уже в 23 миллионах километров от Земли. И хотя находились оптимисты, которые говорили, что установлен новый рекорд дальней космической связи, Максимов очень горевал: ведь сами, своими руками, угробили хорошую, умную машину! Он дал себе зарок впредь исключить саму возможность подобного отказа...
Говорят, что на ошибках учатся. Но не всегда учеба идет впрок. Сменилось поколение проектантов космических автоматов, и через 28 лет на межпланетной станции «Фобос» повторилась ситуация, почти точно копирующая неудачу с «Венерой-1»...
Тогда, в 1961 году, вымпел с гербом СССР на Венеру не попал. По расчетам баллистиков на 97-й день своего полета станция прошла примерно в 100 тысячах километров от поверхности таинственной планеты...
Американцы в июле 1962 года были не удачливее нас. «Маринер-1», нацеленный на Венеру, сразу после старта стал забирать куда-то вбок: неисправимый отказ системы управления. Второй «Маринер» в декабре того же года сработал хорошо. Он пролетел всего в 35 тысячах километров от Венеры и передал данные о ее магнитном поле, температуре, отсутствии радиационных поясов. Это был первый опыт непосредственного изучения автоматом другой планеты.
В первые годы межпланетных пусков удач было не много. После запуска «Маринера-1» Королев в августе-сентябре 1962 года предпринимает еще три попытки послать станцию к Венере и все они окончились неудачами. Весной 1964 года две другие «Венеры» тоже не выполнили свою программу. Одну из станций ТАСС «нарек» тогда «Космосом-27», другую – «Зондом-1». Изданная уже в 1985 году энциклопедия «Космонавтика» стыдливо сообщила, что этот «Зонд» «по конструкции имел много общего с космическим аппаратом „Венера-2“. Да, общего было немало, а сказать точнее – они были похожи друг на друга как две капли воды...
И все-таки, несмотря на все эти печальные старты, забегая вперед, надо сказать, что в исследованиях Венеры Советский Союз, в конце концов, добился замечательных успехов. Специалисты отмечали, что именно с Венерой нам везет больше, в то время как американцы получили отличные результаты в полетах к Марсу. Эта необъяснимая закономерность прослеживается и после смерти Королева, вплоть до 90-х годов нашего века.
После неудач в октябре 1960 года следующего окна для старта к Марсу надо ждать 25 месяцев, так что время подготовиться было. Горький опыт – тоже опыт. Королев задумывает создать принципиально новую межпланетную станцию. Энергетические резервы четырехступенчатой ракеты позволили увеличить вес станции в сравнении с «Венерой-1» на 250 килограммов – теперь она весила уже без малого 900 килограммов. Как и предлагал Королев, на ней было два герметичных отсека: орбитальный, обеспечивающий сам полет, и планетный, с аппаратурой для исследования Марса. Новый аппарат был гораздо совершеннее своих предшественников. На нем стояла новейшая радиотелеметрическая аппаратура, специально отработанные оптические датчики системы ориентации, от перегрева и переохлаждения приборы спасала не только многослойная наружная шуба, но и двухконтурная жидкостная система терморегулирования.
Королеву очень хотелось иметь на «Марсе» легкие, простые и надежные двигатели для коррекции траектории. Он пробовал «забрасывать удочку» Исаеву, но Алексей Михайлович представлял себе, как это будет отвлекать его от других, не менее интересных работ, и делал вид, что не понимает, куда Королев клонит. Однако Сергей Павлович решил его «дожать» и пригласил к себе «посоветоваться». Исаев знал, зачем его приглашает Королев. В приемной он встретил Чертока и рассказал ему о хитростях Главного.
– Ну, сам подумай, – кипятился Алексей Михайлович, – зачем мне еще эти движки сажать к себе на шею? Не хочу я этим заниматься! Посиди и подожди меня тут, я сейчас захожу в кабинет и буквально через две минуты вылетаю оттуда, как пушечный снаряд! И ноги моей у вас больше не будет!
– Ты погоди, не зарекайся, – улыбнулся многоопытный Черток. Из кабинета Исаев вышел сияющий, встал посередине приемной, развел перед Чертежом руки и воскликнул:
– Ну, Борис, это артист! Вот это настоящий артист! Королев был тогда «в ударе»:
– Не хочешь – не делай, – мирный тихий голос его обезоруживал, ведь Исаев весь ощетинился, приготовился к бою. – Но тогда ты мне только одно подскажи: кто мне сделает такие движки? Подумай и подскажи. Мне нужен двигатель, который позволял бы подавать ему с Земли минимальное количество команд. В идеале – две команды: пуск и остановка. Все промежуточные, подготовительные должны быть как бы запрограммированы в нем самом. Кто это может сделать? Кто, кроме тебя? Это принципиально новый, это межпланетный двигатель, ты понимаешь? Это же фантастика, Алексей!! Я просто, извини, не в состоянии понять, как можно отказываться от такой работы?!..
Осенью 1962 года, в конце октября-начале ноября, Королев предпринимает три новые попытки направить космические автоматы к Марсу, но две из них окончились неудачей: старт с орбиты искусственного спутника Земли еще не был отработан. Лишь 1 ноября станцию удалось направить к красной планете. Официально автомат назывался «Марс-1», хотя был четвертым по счету.
В тот день на космодроме стояла мерзейшая холодная погода. Шел проливной дождь, и даже в перископы командного бункера трудно было разглядеть ракету за стеной воды. Настроение, под стать погоде, было у всех унылое: если ничего не получилось 24 октября, когда светило солнышко, то теперь-то тем более не получится, хотя и понимали, что на орбите искусственного спутника Земли никакой «погоды» вообще не существует. Быстро пробив низкие тучи, ракета на несколько секунд обозначила себя лунным светящимся пятном и исчезла. «Марс» вышел на промежуточную орбиту, все разделения прошли по штатному расписанию, и довольная Госкомиссия улетела в Москву. Королев был еще в воздухе, когда одна из цифр телеметрического кода насторожила Максимова и его товарищей: давление сжатого газа, который использовался в исаевских двигателях ориентации, медленно, но неуклонно падало.
Станция жила, 61 сеанс связи прошел нормально, но все понимали, что, когда газ вытечет и двигатели не смогут ориентировать антенны «Марса», связь прервется навсегда. Отчаяние проектантов трудно передать словами. Отлично работающий, умный, послушный, здоровый аппарат умирал, можно сказать, на глазах, словно кровь из тела выпускали, – и они ничем не могли ему помочь. Когда потом анализировали причину аварии, пришли к выводу, что во время монтажа проводов откусанный монтажником, почти невидимый, тоньше волоса человеческого, кусочек медной нити попал на крышку запирающего клапана, который не мог теперь закрыться до конца и медленно, почти пять месяцев, стравливал газ. 21 марта 1963 года «Марс-1», находясь чудовищно далеко – в 106 миллионах километров от Земли, последний раз откликнулся на ее призыв. Через три месяца он прошел мимо Марса, но рассказать об этом уже не смог...
В межпланетных полетах автоматов Королева видится мне нечто трагическое. Да, он удовлетворил свое «великое честолюбие», о котором говорил Феоктистов. Он первым послал межпланетные станции к Венере и к Марсу, но ни одна из межпланетных станций, запущенных при его жизни, не смогла обрадовать его полным выполнением своей программы. Он не дожил до того дня, когда с полным основанием мы смогли назвать станции межпланетными, не узнал о мягкой посадке на Марс, не увидел панорам раскаленной Венеры. Он успел в 1965 году запустить «Венеру-2» и «Венеру-3», но, когда они долетели до планеты, его уже не было. Так свет звезды, вспыхнувшей при нашей жизни, в конце концов приходит к нам, но уже не застает нас.
Ю.А. Гагарин, Н.С. Хрущев и А.И. Аджубей в Георгиевском зале Кремля
С.П. Королев и Н.Н. Семенов в Симферопольском аэропорту
Константин Давыдович Бушуев
Антенны Центра дальней космической связи под Евпаторией
62
...Человек стремится выйти за пределы своей планеты в космическое пространство. И, вероятно, выйдет.
Владимир Вернадский
События 50-60-х годов, описанные в этой книге: создание ракеты Р-7, строительство нового полигона, испытания межконтинентальной ракеты, запуск первых спутников и лунников, подготовка к полетам по межпланетным трассам, – все это происходило на фоне главной работы Королева, о которой он думал, прежде всего, и больше всего, – на фоне подготовки старта человека в космическое пространство. После запуска первого искусственного спутника Земли Королев считал полет человека в космос своим главным делом и знал, что выполнит задуманное во что бы то ни стало.
В соответствии с уставом Академии наук СССР все академики и члены-корреспонденты обязаны были ежегодно направлять в аппарат соответствующего отделения Академии отчет о своей научной деятельности. Многие, если не большинство, подходили к этому требованию формально – справка, она и есть справка, – коротко отписывались и с глаз долой. Королев относился к этому делу с величайшей серьезностью, рассматривал эту справку и как отчет, и как личный план на будущее, как собственную программу, которую не выполнить он не может, поскольку он уведомил о ней организацию столь уважаемую, как Академия наук. Позднее историки, изучая эти отчеты, установили, что все пункты королевского плана были им реализованы. В отчете за 1954 год, когда у Королева еще не была отработана до конца даже ракета Р-5, а будущая «космическая» Р-7 существовала еще только в чертежах, он пишет: «В настоящее время все более близким и реальным кажется создание искусственного спутника Земли и ракетного корабля для полета человека на большие высоты и для исследования межпланетного пространства».
Когда Королев писал свой отчет в Академию наук, Юрий Гагарин – ему 21 год – как раз получил диплом с отличием в Саратовском индустриальном техникуме. В Томск преподавать в ПТУ не поехал, решил закончить учебу в аэроклубе. Ни о каких «ракетных кораблях» не думал, просто хотел стать летчиком. Интересно, что бы он ответил, если бы кто-нибудь сказал ему тогда: «Не пройдет и 6 лет, и ты полетишь в космос!» Рассмеялся бы, наверное...
Был ли все эти двадцать лет у Сергея Павловича некий незыблемый план космического полета? Нет, не было. Представлял ли он себе космический корабль в виде конкретной законченной конструкции? Нет, не представлял. Не представлял очень долго – до начала лета 1958 года. Воодушевленный успехами в стратосферных исследованиях с собаками на полигоне Капустин Яр, Королев вначале предполагал, что подготовка полета человека пойдет по той же уже испытанной схеме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188
К началу нового 1961 года уже были готовы первые два межпланетных автомата для полета к Венере – старт можно было осуществить в феврале. Королев очень занят подготовкой завершающих пусков беспилотных кораблей-спутников, следом за которыми в космос должен полететь человек, но упустить возможность полета к Венере он не может, ведь следующий представится лишь через много месяцев. Первый пуск назначен на 4 февраля. Все идет благополучно до того момента, когда надо сходить с орбиты спутника. Снова отказ. Межпланетная станция, которая вместе с последней ступенью весит 6483 килограмма, превратилась в искусственный спутник Земли. И снова команда: «Правду не говорить!» ТАСС сообщило о запуске «первого тяжелого спутника», однако, проанализировав все его параметры, специалисты на Западе быстро пришли к выводу, что запускался автомат к Венере.
Королев удручен, но волнует его не отказ блока «И». Межпланетная станция – уникальное инженерное творение. И это очень плохо! Это неверно! Если дальше мы хотим серьезно исследовать планеты, надо лишить станции этой уникальности!
Однажды на космодроме, прогуливаясь вечером по краю шоссе неподалеку от своего домика, Сергей Павлович подловил Глеба Максимова и предложил ему пройтись. Максимов знал, что подобные невинные прогулки имеют для будущего подчас не меньшее значение, чем многолюдные совещания в высоких кабинетах.
– Я думаю, – говорил Сергей Павлович, не глядя на Глеба, – что мы должны станции конструктивно унифицировать. Ведь условия полета к Марсу или Венере в основном схожи: ориентация на Солнце, сверхдальняя радиосвязь, движки для коррекции траектории. Надо разработать единый орбитальный отсек со стандартными системами для трассы «Земля-планета». А к нему уже пристыковывать разные специальные отсеки – для фотографирования, для мягкой посадки и т.д. Это даст нам возможность ускорить и удешевить производство межпланетных автоматов. Подумайте об этом...
Максимов подумал. 9 февраля 1961 года Королев с космодрома посылает Бушуеву письмо с предложением об унификации космических станций. Он и Максимова просит подписать это письмо.
– Но, Сергей Павлович, как-то неловко получается: выходит, я даю указания своему начальнику, – возразил Глеб Юрьевич.
– Ничего, ничего, – успокоил Королев. – Подписывать должен тот, кто думал и работал...
С отказом четвертой ступени разобрались в конце концов, и 12 февраля 1961 года состоялось, наконец, открытие «межпланетного движения» – старт «Венеры-1» прошел без замечаний. Однако новый взрыв ликования – газеты выходили с трехэтажными аншлагами – вскоре утих: с «Венерой» начались неприятности.
Отсутствие какого-либо опыта привело к тому, что ошибки производственников наложились на ошибки проектантов, – вместе они и погубили первую «Венеру». Сначала перегрелся солнечный датчик, а перегреваться он не должен. Командный пункт в Крыму выключил аппаратуру станции, чтобы снизить температуру. Выключили и приемник, понадеявшись, что бортовое программное устройство в запланированное время сеанса связи вновь включит и приемник, и передатчик. Когда Максимов краем уха услышал, что «программник сдох», он сразу понял, что «Венере» пришел конец. Это случилось 27 февраля, через две недели после старта. Станция находилась уже в 23 миллионах километров от Земли. И хотя находились оптимисты, которые говорили, что установлен новый рекорд дальней космической связи, Максимов очень горевал: ведь сами, своими руками, угробили хорошую, умную машину! Он дал себе зарок впредь исключить саму возможность подобного отказа...
Говорят, что на ошибках учатся. Но не всегда учеба идет впрок. Сменилось поколение проектантов космических автоматов, и через 28 лет на межпланетной станции «Фобос» повторилась ситуация, почти точно копирующая неудачу с «Венерой-1»...
Тогда, в 1961 году, вымпел с гербом СССР на Венеру не попал. По расчетам баллистиков на 97-й день своего полета станция прошла примерно в 100 тысячах километров от поверхности таинственной планеты...
Американцы в июле 1962 года были не удачливее нас. «Маринер-1», нацеленный на Венеру, сразу после старта стал забирать куда-то вбок: неисправимый отказ системы управления. Второй «Маринер» в декабре того же года сработал хорошо. Он пролетел всего в 35 тысячах километров от Венеры и передал данные о ее магнитном поле, температуре, отсутствии радиационных поясов. Это был первый опыт непосредственного изучения автоматом другой планеты.
В первые годы межпланетных пусков удач было не много. После запуска «Маринера-1» Королев в августе-сентябре 1962 года предпринимает еще три попытки послать станцию к Венере и все они окончились неудачами. Весной 1964 года две другие «Венеры» тоже не выполнили свою программу. Одну из станций ТАСС «нарек» тогда «Космосом-27», другую – «Зондом-1». Изданная уже в 1985 году энциклопедия «Космонавтика» стыдливо сообщила, что этот «Зонд» «по конструкции имел много общего с космическим аппаратом „Венера-2“. Да, общего было немало, а сказать точнее – они были похожи друг на друга как две капли воды...
И все-таки, несмотря на все эти печальные старты, забегая вперед, надо сказать, что в исследованиях Венеры Советский Союз, в конце концов, добился замечательных успехов. Специалисты отмечали, что именно с Венерой нам везет больше, в то время как американцы получили отличные результаты в полетах к Марсу. Эта необъяснимая закономерность прослеживается и после смерти Королева, вплоть до 90-х годов нашего века.
После неудач в октябре 1960 года следующего окна для старта к Марсу надо ждать 25 месяцев, так что время подготовиться было. Горький опыт – тоже опыт. Королев задумывает создать принципиально новую межпланетную станцию. Энергетические резервы четырехступенчатой ракеты позволили увеличить вес станции в сравнении с «Венерой-1» на 250 килограммов – теперь она весила уже без малого 900 килограммов. Как и предлагал Королев, на ней было два герметичных отсека: орбитальный, обеспечивающий сам полет, и планетный, с аппаратурой для исследования Марса. Новый аппарат был гораздо совершеннее своих предшественников. На нем стояла новейшая радиотелеметрическая аппаратура, специально отработанные оптические датчики системы ориентации, от перегрева и переохлаждения приборы спасала не только многослойная наружная шуба, но и двухконтурная жидкостная система терморегулирования.
Королеву очень хотелось иметь на «Марсе» легкие, простые и надежные двигатели для коррекции траектории. Он пробовал «забрасывать удочку» Исаеву, но Алексей Михайлович представлял себе, как это будет отвлекать его от других, не менее интересных работ, и делал вид, что не понимает, куда Королев клонит. Однако Сергей Павлович решил его «дожать» и пригласил к себе «посоветоваться». Исаев знал, зачем его приглашает Королев. В приемной он встретил Чертока и рассказал ему о хитростях Главного.
– Ну, сам подумай, – кипятился Алексей Михайлович, – зачем мне еще эти движки сажать к себе на шею? Не хочу я этим заниматься! Посиди и подожди меня тут, я сейчас захожу в кабинет и буквально через две минуты вылетаю оттуда, как пушечный снаряд! И ноги моей у вас больше не будет!
– Ты погоди, не зарекайся, – улыбнулся многоопытный Черток. Из кабинета Исаев вышел сияющий, встал посередине приемной, развел перед Чертежом руки и воскликнул:
– Ну, Борис, это артист! Вот это настоящий артист! Королев был тогда «в ударе»:
– Не хочешь – не делай, – мирный тихий голос его обезоруживал, ведь Исаев весь ощетинился, приготовился к бою. – Но тогда ты мне только одно подскажи: кто мне сделает такие движки? Подумай и подскажи. Мне нужен двигатель, который позволял бы подавать ему с Земли минимальное количество команд. В идеале – две команды: пуск и остановка. Все промежуточные, подготовительные должны быть как бы запрограммированы в нем самом. Кто это может сделать? Кто, кроме тебя? Это принципиально новый, это межпланетный двигатель, ты понимаешь? Это же фантастика, Алексей!! Я просто, извини, не в состоянии понять, как можно отказываться от такой работы?!..
Осенью 1962 года, в конце октября-начале ноября, Королев предпринимает три новые попытки направить космические автоматы к Марсу, но две из них окончились неудачей: старт с орбиты искусственного спутника Земли еще не был отработан. Лишь 1 ноября станцию удалось направить к красной планете. Официально автомат назывался «Марс-1», хотя был четвертым по счету.
В тот день на космодроме стояла мерзейшая холодная погода. Шел проливной дождь, и даже в перископы командного бункера трудно было разглядеть ракету за стеной воды. Настроение, под стать погоде, было у всех унылое: если ничего не получилось 24 октября, когда светило солнышко, то теперь-то тем более не получится, хотя и понимали, что на орбите искусственного спутника Земли никакой «погоды» вообще не существует. Быстро пробив низкие тучи, ракета на несколько секунд обозначила себя лунным светящимся пятном и исчезла. «Марс» вышел на промежуточную орбиту, все разделения прошли по штатному расписанию, и довольная Госкомиссия улетела в Москву. Королев был еще в воздухе, когда одна из цифр телеметрического кода насторожила Максимова и его товарищей: давление сжатого газа, который использовался в исаевских двигателях ориентации, медленно, но неуклонно падало.
Станция жила, 61 сеанс связи прошел нормально, но все понимали, что, когда газ вытечет и двигатели не смогут ориентировать антенны «Марса», связь прервется навсегда. Отчаяние проектантов трудно передать словами. Отлично работающий, умный, послушный, здоровый аппарат умирал, можно сказать, на глазах, словно кровь из тела выпускали, – и они ничем не могли ему помочь. Когда потом анализировали причину аварии, пришли к выводу, что во время монтажа проводов откусанный монтажником, почти невидимый, тоньше волоса человеческого, кусочек медной нити попал на крышку запирающего клапана, который не мог теперь закрыться до конца и медленно, почти пять месяцев, стравливал газ. 21 марта 1963 года «Марс-1», находясь чудовищно далеко – в 106 миллионах километров от Земли, последний раз откликнулся на ее призыв. Через три месяца он прошел мимо Марса, но рассказать об этом уже не смог...
В межпланетных полетах автоматов Королева видится мне нечто трагическое. Да, он удовлетворил свое «великое честолюбие», о котором говорил Феоктистов. Он первым послал межпланетные станции к Венере и к Марсу, но ни одна из межпланетных станций, запущенных при его жизни, не смогла обрадовать его полным выполнением своей программы. Он не дожил до того дня, когда с полным основанием мы смогли назвать станции межпланетными, не узнал о мягкой посадке на Марс, не увидел панорам раскаленной Венеры. Он успел в 1965 году запустить «Венеру-2» и «Венеру-3», но, когда они долетели до планеты, его уже не было. Так свет звезды, вспыхнувшей при нашей жизни, в конце концов приходит к нам, но уже не застает нас.
Ю.А. Гагарин, Н.С. Хрущев и А.И. Аджубей в Георгиевском зале Кремля
С.П. Королев и Н.Н. Семенов в Симферопольском аэропорту
Константин Давыдович Бушуев
Антенны Центра дальней космической связи под Евпаторией
62
...Человек стремится выйти за пределы своей планеты в космическое пространство. И, вероятно, выйдет.
Владимир Вернадский
События 50-60-х годов, описанные в этой книге: создание ракеты Р-7, строительство нового полигона, испытания межконтинентальной ракеты, запуск первых спутников и лунников, подготовка к полетам по межпланетным трассам, – все это происходило на фоне главной работы Королева, о которой он думал, прежде всего, и больше всего, – на фоне подготовки старта человека в космическое пространство. После запуска первого искусственного спутника Земли Королев считал полет человека в космос своим главным делом и знал, что выполнит задуманное во что бы то ни стало.
В соответствии с уставом Академии наук СССР все академики и члены-корреспонденты обязаны были ежегодно направлять в аппарат соответствующего отделения Академии отчет о своей научной деятельности. Многие, если не большинство, подходили к этому требованию формально – справка, она и есть справка, – коротко отписывались и с глаз долой. Королев относился к этому делу с величайшей серьезностью, рассматривал эту справку и как отчет, и как личный план на будущее, как собственную программу, которую не выполнить он не может, поскольку он уведомил о ней организацию столь уважаемую, как Академия наук. Позднее историки, изучая эти отчеты, установили, что все пункты королевского плана были им реализованы. В отчете за 1954 год, когда у Королева еще не была отработана до конца даже ракета Р-5, а будущая «космическая» Р-7 существовала еще только в чертежах, он пишет: «В настоящее время все более близким и реальным кажется создание искусственного спутника Земли и ракетного корабля для полета человека на большие высоты и для исследования межпланетного пространства».
Когда Королев писал свой отчет в Академию наук, Юрий Гагарин – ему 21 год – как раз получил диплом с отличием в Саратовском индустриальном техникуме. В Томск преподавать в ПТУ не поехал, решил закончить учебу в аэроклубе. Ни о каких «ракетных кораблях» не думал, просто хотел стать летчиком. Интересно, что бы он ответил, если бы кто-нибудь сказал ему тогда: «Не пройдет и 6 лет, и ты полетишь в космос!» Рассмеялся бы, наверное...
Был ли все эти двадцать лет у Сергея Павловича некий незыблемый план космического полета? Нет, не было. Представлял ли он себе космический корабль в виде конкретной законченной конструкции? Нет, не представлял. Не представлял очень долго – до начала лета 1958 года. Воодушевленный успехами в стратосферных исследованиях с собаками на полигоне Капустин Яр, Королев вначале предполагал, что подготовка полета человека пойдет по той же уже испытанной схеме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188