Постоянные отлучки Главного конструктора на космодром не замедляют темпы работ в Подлипках. Королев берет с собой в Тюратам минимальное количество лишь самых нужных ему специалистов. Нет ни одного праздношатающегося человека, никого, кто бы приехал просто поглядеть. Ежедневные звонки с космодрома в ОКБ и из ОКБ на космодром. Все время взад-вперед летают самолеты с бумагами для просмотра и подписи Главного. Уже после гибели собачек Сергей Павлович получает документацию по окончательному варианту пилотируемого корабля и 16 декабря отвечает резким письмом, в котором отказывается подписывать эти документы. «Здесь заложена самая большая возможность отступления от всех принятых решений по унификации», – пишет он. Кораблей будет много, и снова, как и в случае с межпланетными станциями, он хочет лишить космические конструкции уникальности. «...Предоставленный Вами материал, – пишет Королев, – производит очень плохое впечатление, написан наспех, кое-как, не продуман...» Настроение у Сергея Павловича под стать последним результатам. А так хочется вернуться в Москву перед Новым годом «на коне» ...
22 декабря, через три недели после гибели Пчелки и Мушки, снова отказал носитель. Теперь это произошло высоко, в самом начале работы третьей ступени. Прошла аварийная команда, корабль отделился от ракеты и благополучно спустился на парашютах. Позднее Феоктистов напишет: «Не стоит думать, что полеты, закончившиеся неудачей, не были успешными испытаниями. Успех любого из них – это не только, когда все работает безупречно, но и когда все ясно в отношении любого из отказов. Ясны причины, ясен путь к устранению дефектов. Так что в этом смысле все пять летных испытаний у нас были успешными».
Феоктистов, наверное, прав – это было действительно планомерное, осознанное движение к совершенству. И все-таки из пяти пусков лишь один – второй – можно назвать благополучным. Королев понимает, что всякие отказы конечны, он в этом не раз убеждался. Но ведь речь идет о полете человека, и, как не относись к этой статистике, она не дает ему разрешения на полет. Но дело не в нем. Надо, чтобы все участники работы были уверены в успехе, – это одно из обязательных условий победы. А уверенности такой у людей пока нет. Еще до декабрьских неудач – 10 ноября 1960 года – Королев писал в «Правде»: «...следует накопить дальнейший практический опыт по запуску кораблей-спутников и осуществлению благополучной и надежной посадки обратно на Землю. Нужно надежно отработать в условиях многократных полетов в космосе всю сложную технику этого дела».
Это было справедливо в ноябре, это стало вдвойне справедливо в декабре. Зимой Королев много времени отдает межпланетным станциям «Венера» – после осенних неудач с «Марсами» ему все-таки очень хочется осуществить первый настоящий межпланетный полет. Одновременно он торопит производственников, которые ведут монтаж новых космических кораблей.
Хотя в «Правде» Королев, оставаясь верным духу времени, и клеймит американцев за «рекордсменство и легкомысленность» и обвиняет их в том, что они хотят «забросить» человека в космос на ракете в авантюристических рекламных целях, сам-то Сергей Павлович подвержен «рекордсменству» не в меньшей степени. Все время он внимательно следит за работами своих американских коллег-соперников. Начиная с сентября 1959 года в США ведутся беспилотные испытания по программе «Меркурий», цель которой – подготовить технику к полету человека в космос. Дело у «американов» не очень клеется: в июле – взрыв на 65 секунде полета, в ноябре корабль не отделился от ракеты и вместе они упали в океан, потом пожар на старте. В последний день января американцы запустили уже десятый «Меркурий», в кабине которого сидел шимпанзе Хэм. Бедной обезьянке досталось крепко. Сначала – аварийный разгон, во время которого 18-кратные перегрузки чуть ни до смерти задушили Хэма. Потом испортилось устройство, которое «наказывало» шимпанзе ударом тока, если он неверно реагировал на световые сигналы. Теперь его било током и за правильные, и за неправильные действия с кнопками и рычагами – трудно даже представить себе, что думал Хэм о людях в эти минуты. На спуске сорвался тепловой экран, и Хэм чуть не изжарился в своей капсуле, которая свалилась в океан более чем в 200 километрах от расчетной точки. Капсула подтекала, а нашли чуть живого полузатопленного Хэма только через три часа после приводнения.
Пока американцы планировали суборбитальный полет по баллистической кривой с падением в океан примерно в 370 километрах от старта. При этом высота подъема – более 200 километров. Это уже, конечно, заатмосферный полет, но можно ли считать его космическим? Можно или нельзя – неважно. Даже если и нельзя, Королеву все равно не хотелось, чтобы такой полет человека состоялся раньше полета пилотируемого «Востока». Не должно быть никаких споров, никаких сомнений в нашем первенстве.
Сергея Павловича никто не подгоняет. Он работает по графику, который сам же для себя и составил, а потом лишь утвердил «наверху». Он тщательно проверяет ракету и новый корабль, практически уже не отличающийся от пилотируемого варианта. «Много всяких и всяческих дел, забот и трудностей, – пишет Сергей Павлович Нине Ивановне в конце января 1961 года. – Готовимся и очень верим в наше дело». Если в декабре он запустил два корабля-спутника и оба – неудачно, то следующий старт планируется лишь на март. 9 марта, когда у Гагариных собрались друзья, чтобы отметить 27-летие Юры, Сергей Павлович преподносит ему поистине «королевский» подарок: новый корабль уходит на орбиту с собакой Чернушкой и антропометрическим манекеном, в груди, животе и ногах которого были закреплены клетки с крысами, мышами, препараты с культурой тканей и микроорганизмов. Американцы в газетах называли этот спутник «ноевым ковчегом». Полет прошел без замечаний, корабль благополучно приземлился через 115 минут.
И все-таки Королев решает, что нужно провести еще один пуск, прервать эту чересполосицу успехов и неудач, доказать всем, что процесс «обкатки» и «доводки» окончен, что все возможные неприятности исчерпаны, все изъяны выявлены и устранены, что космический корабль надежен. Последний пуск – «генеральную репетицию» – Королев назначает на 25 марта. Решено было пригласить на этот запуск «шестерку» космонавтов...
Космодром поразил их. Огромное пространство монтажно-испытательного корпуса, ракета, лежащая в могучих объятиях установщика, циклопический стартовый комплекс с пропастью пламеотводного канала – все это казалось чем-то фантастическим. Но, вместе с тем, делало будущий полет более реальным, и они чувствовали, что уже не месяцы, а, быть может, недели, отделяют их от первого старта в космос.
– С каким-то смешанным чувством благоговения и восхищения смотрел я на гигантское сооружение, подобно башне возвышающееся на космодроме, – вспоминал Гагарин. – Вокруг него хлопотали люди, выглядевшие совсем маленькими. С интересом я наблюдал за их последними приготовлениями к старту...
И раздался грохот, раздирающий небеса, и излился свет, затмевающий солнце...
Манекен «Иван Иваныч», собака Звездочка и другие биообъекты, совершив кругосветное путешествие, целыми и невредимыми вернулись на Землю.
28 марта в конференц-зале президиума Академии наук вице-президент Александр Васильевич Топчиев провел пресс-конференцию по результатам исследований на пяти кораблях-спутниках. Приехало много советских и иностранных журналистов. Толкаясь и мешая друг другу, все усердно фотографировали Чернушку и Звездочку, тихо повизгивавших в горячем свете перекалок. В первом ряду сидели Гагарин, Титов и другие космонавты. На них никто не обращал внимания...
Благополучное приземление последнего «Востока» означало, что экспериментальный период подготовки к полету человека в космос завершен. Королев в Москве доложил о результатах всех испытаний. 3 апреля было принято решение правительства о запуске в космос пилотируемого корабля. В тот же день в 16.00 Сергей Павлович вылетел на Байконур. Счет пошел уже на дни, на часы.


Евгений Анатольевич Карпов



Космонавты на встрече с Главнокомандующим ВВС К.А.Вершининым



Перед парашютным прыжком
Слева направо: А.Николаев, И.Аникеев, П.Попович, Б.Волынов, Ю.Гагарин, Г.Титов, В.Филатьев, Г.Шанин, А.Леонов



С.П.Королев и A.M.Исаев. 1964 г.



Анатолий Яковлевич Карташов



Валентин Степанович Варламов



Собака Чернушка, вернувшаяся из космоса на 4-м корабле-спутнике
9 марта 1961 г.



64
Какими бы преимуществами природа ни наделила человека, создать из него героя она может, лишь призвав на помощь судьбу.
Франсуа де Ларошфуко
Кандидаты в космонавты у себя в полках были или уже лидерами, или претендентами на лидеров. Каждому ведущему обязательно нужны ведомые. Тут же получалось, что ведомых нет. В такой ситуации трудно летать. И жить трудно. Собравшись вместе, космонавты должны были психологически перестроиться. И они понимали это. Раушенбах, читавший космонавтам курс автоматического и ручного управления космическим кораблем, человек очень наблюдательный, вспоминает:
– Первое, чисто внешнее, что сразу бросалось в глаза, – различие форм («сухопутчики», «моряки») и званий, непривычное для военных аудиторий. Второе, внутреннее, – ощущалась их взаимная доброжелательность. Они хотели равенства...
Они хотели равенства и в то же время понимали, что итогом их работы будет неравенство, что выбрать из многих должны одного. Разрешить это психологическое противоречие было трудно, но к чести этих, еще столь молодых людей, не обладавших большим жизненным опытом, надо признать, что они разрешили его, разрешили с большим тактом и достоинством.
И все-таки, несмотря на стремление к единству, иллюзией было бы считать, что космонавты первого отряда – некий неразделимый монолит. Да и быть этого не могло.
Согласно законам социальной психологии, в «двадцатке» должны были образоваться микроколлективы, и они образовывались. Объединялись по возрасту: Комаров и Беляев были взрослее, мудрее, солиднее. Старше своих лет выглядел и спокойный, рассудительный Волынов. Объединялись по семейному положению: Бондаренко, Варламов, Гагарин, Нелюбов, Карташов, Попович, Рафиков, Титов, Шонин, молодожен Леонов – были людьми семейными, некоторые – уже отцами, что во многом определяло стиль их жизни, отличая от беззаботных холостяков: Аникеева, Быковского, Николаева. Объединялись прежней своей службой, образовалось что-то наподобие студенческих землячеств: Хрунов и Горбатко летали в Молдавии, у них и прозвище было «Моркулешты» – по имени городка, близ которого они служили. Аникеев, Гагарин и Шонин прибыли с севера. Варламов, Рафиков и Филатьев приехали из Орла. Выявлялись лидеры коммуникабельности, «заводилы», любители «поговорить по душам»: Попович, Рафиков, Нелюбов, и, напротив, «тихони»: Аникеев, Николаев, Хрунов, Филатьев – любители «по душам послушать». Объединял интеллект: были ребята более начитанные, знакомые с искусством, любящие театр, музыку, а были и менее искушенные в музах. Симпатии и антипатии могли объясняться и темпераментом, и увлечениями, и приверженностью к какому-то виду спорта, и представлениями о разумном досуге и т.д. Были любители выпить, равно как были и такие, которые относились к этому времяпрепровождению не то чтобы с активным осуждением, но с должным равнодушием. Короче, это были очень разные, самолюбивые, горячие, полные сил и желания эти силы проявить молодые мужчины. Карпов говорил мне, что управлять этой компанией было очень трудно, а определить в ней абсолютного лидера – еще труднее. Поэтому вопрос, а почему же все-таки именно Юрий Гагарин стал космонавтом № 1, – совсем не простой вопрос.
Анализируя свои беседы с его товарищами по отряду и людьми, которые готовили его к полету, я пришел к выводу, для себя неожиданному: Гагарин не являлся ярковыраженным лидером. Волынов был ведущим парашютистом, Быковский лучше других перенес испытания в сурдобарокамере, Николаев – на центрифуге, Шонин – в термокамере. Отмечались успехи Комарова в изучении техники, Варламова в точных науках. Беляев являл собой пример опытного и справедливого командира. Карташов был отличным охотником, Леонов лучше всех рисовал, Попович – пел, Варламов – играл на гитаре, Рафиков – жарил шашлыки. Что делал лучше всех Гагарин? Этот вопрос заставлял моих собеседников задуматься. Хорошо играл в баскетбол. Но и Филатьев хорошо играл в баскетбол. Отсутствие некоего главенствующего преимущества может показаться недостатком, но оно было как раз огромным достоинством Гагарина. Очень точно об это сказал Алексей Леонов: «Он никогда и никому не бросался в глаза, но не заметить его было нельзя». Дело не в том, что он не был первым, а в том, что он никогда не был последним, а чаще всего – второй. Когда знаменитого скрипача Иегуди Менухина назвали первым скрипачом мира, он возразил:
– Ну, что вы! Я не первый, я второй...
– А кто же первый?
– О! Первых много...
Да, первых всегда много. Лидерство же Гагарина определилось так, как определяется лидерство конькобежца, который может не быть первым ни на одной дистанции, а в итоге стать чемпионом мира.
Однако было бы неправильно представлять Гагарина как какого-то «середняка». «Середняки» в отряде были, и космонавтом №1 они не стали. Гагарин обладал целым рядом качеств, которые по праву определили его место в «шестерке».
Я встречался с ним несколько лет, наблюдал его в разных ситуациях и считаю, что главным его достоинством был ум. Именно ум, а не образованность – эти понятия часто путают. Гагарин был от природы умным человеком. Приходилось читать о нем как об этаком рубахе-парне: что в голове, то и на языке, – искренность которого почти граничит с инфантильностью. Это неправда. Если хотите, Гагарин был совсем не так прост, как кажется. Когда надо, он скажет, а когда надо – промолчит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188