За первый спутник получил Сергей Сергеевич Ленинскую премию, а за полет Гагарина – Героя Социалистического Труда. Но после смерти Королева быстро почувствовал: все изменилось. А ему меняться вроде бы поздно. И подал в отставку... И в семьдесят с лишним лет оставался крепким, стройным, живым... Написать «стариком» – рука не поднимается, хотя он уже отгулял на свадьбе правнука...
Когда Малышев через неделю снова приехал к Королеву, Сергей Павлович повторил ему слова Крюкова:
– Надо перевязывать всю машину...
– Перевязывать, так перевязывать, – спокойно отозвался Малышев.
– Но это совсем другая ракета, с другим стартом. Это ведь большие деньги, Вячеслав Александрович...
– Сергей Павлович, – тихо сказал Малышев. – Я ведь все понимаю, мне ведь Устинов уже объяснил, что мы вытворяем. Знаю, что уже затрачены средства на прежний проект. Но их придется списать. И не только списать, но и новые просить. И немалые. Очень даже немалые. Однако ведь лучше лишнее потратить, но сделать, действительно, что-то стоящее, чем сэкономить и ничего не иметь. Вы согласны со мной?
– Согласен. Но ведь для того, чтобы я мог начать работать, нужно постановление правительства.
– Пишите проект постановления и завтра присылайте мне...
Через неделю новое постановление правительства по ракете Р-7 было принято.
Когда лет через тридцать после всех этих событий ветераны ОКБ однажды начали вспоминать всю историю создания «семерки» и этот разговор Малышева с Королевым, им стало ясно, что именно тогда была решена судьба первого в истории искусственного спутника Земли и запрограммировано наше первенство в эпохальном полете первого человека в космос. Ветераны утверждали, что «нормальный» срок для принятия постановления такого масштаба в 70-е годы составлял около двух лет.


Михаил Клавдиевич Тихонравов



Анатолий Аркадьевич Благонравов



М.К.Тихонравов и Г.Ю.Максимов



Сергей Сергеевич Крюков



52
Я не ищу. Я нахожу.
Пабло Пикассо
Сергей Сергеевич Крюков писал в своих воспоминаниях о Королеве: «Проектирование каждой новой ракеты начиналось в ОКБ задолго до того, как вступали в силу соответствующие директивные документы». Поэтому не надо удивляться тому, что постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о создании межконтинентальной ракеты датировано – 20 мая 1954 года, а в июле в ОКБ была завершена разработка эскизного проекта. Уже в ноябре проект этот был рассмотрен и одобрен правительством.
Представлял ли Королев масштабы задуманной работы? Представлял. Но, конечно, лишь в самых общих чертах. Он понимал главное: чем большая задача стоит перед ним, тем большее количество людей становится к ней причастны, а значит, тем зависимее от этих людей становится он сам. Каждая новая машина требовала все более разветвленной кооперации, и точно предсказать границы своих постоянно расширяющихся владений он не мог. Подобно древним завоевателям, подчиняющим себе соседние пределы, Королев чувствовал, что его «ракетная империя» может разрастись так, что он уже будет не в состоянии контролировать все, в ней происходящее, и она может рухнуть, подобно государствам Александра Македонского или Аттилы. Как ни странным может это показаться, но организационно самым простым для него было, наверное, создание самой ракеты. В том, что должен был сделать он, Королев, ясность была абсолютная. Но ведь дело было не только в нем и его ОКБ!
Расчеты показывали, например, что графитовые рули в потоке раскаленных газов в новой машине не годятся: громоздко, тяжело, размеры кормы раздуваются, надо что-то продумывать. Придумали маленькие двигатели специально для управления. Но Глушко заявил, что идея дурацкая и проектировать эти двигатели он не будет. Что делать? Искать нового смежника? Уламывать, уговаривать и при этом безо всяких гарантий, что все будет сделано в срок. И потом никто еще не знает, как это будет сделано. Не так много у нас опытных двигателистов, да и у опытного не всегда все получается. Королев решает сам создать двигатели управления. Первые «семерки» летали со своими «родными» движками конструкции Михаила Васильевича Мельникова. Это «задело» Глушко, и он, в конце концов, отработал более совершенный движок, но когда? Когда ракета уже летала.
Как собирать ракету на полигоне? Одни говорили: будем собирать, как раньше собирали, – по горизонтальной схеме: ракета лежит, ее «лежа» собирают и вывозят, а на старте поднимают и «ставят» – так было со времен Фау-2. Другие возражали; поднимать такую громаду сложно. Если она стартует вертикально, то и собирать ее надо вертикально, как детскую пирамидку, это гораздо технологичнее. Королев долго не мог сделать выбор. Ясно, что и та, и другая схема имеет свои плюсы и минусы, и обе требуют дополнительного анализа. Сергей Павлович посылает своих инженеров в Ленинград к специалистам по транспортировке крупногабаритных грузов, которые, в конце концов, убеждают его, что схемы действительно равноценны. Теперь уже легче, теперь выбор определяется не математикой, которую не уговорить, а конъюнктурой, подвластной простым смертным. Было бы неплохо, конечно, организовать вертикальную сборку, она действительно технологичнее, а потом хотелось, чтобы все, окружающее новую ракету, тоже было новым. Но вертикальная сборка потребует строительства высотного монтажно-испытательного корпуса. Опыта подобного строительства у военных нет, они могут зашиться, сорвать все сроки. Горизонтальная сборка привычнее, не надо крутиться где-то на верхотуре, как цирковые акробаты, и люди будут работать спокойнее. Нет, строить высотный МИК не надо! Смежники на совете Главных тоже склонялись к этому. Сам принцип работы установщика, который ставит ракету, давно апробирован, так что здесь сюрпризов быть не должно. Правда, никогда еще не создавала наша промышленность столь могучего подъемного устройства, но что делать, надо создать!..
Когда выяснилось, что нашлись заводы, которые берутся сделать гигантский установщик, Королев раз и навсегда выбрал горизонтальную схему. Несмотря на то, что Государственная комиссия уже одобрила эскизный проект с вертикальной сборкой, Королев, не страшась неминуемых конфликтов, решительно отвергает его и запрещает впредь обсуждать этот вопрос. Это характерная черта Главного: долгий, полный сомнений выбор и неукоснительное следование принятому, наконец, решению.
Адскую по объему работу предстояло провести с новой ракетой баллистикам ОКБ: Святославу Сергеевичу Лаврову, Рефату Фазыловичу Аппазову, Михаилу Сергеевичу Флорианскому и другим. Борцы с «тлетворной буржуазной идеологией» позаботились о том, чтобы к этому времени у нас в стране существовала единственная (!) счетная машина – БЭСМ – «чудо техники». Если она работала четыре минуты подряд и не ломалась – это расценивалось как подарок судьбы!
Баллистики приезжали ночью, считали и были счастливы, потому что несколько минут работы этих загадочных шкафов равнялись многонедельному труду девчонок-расчетчиц, которые с утра до вечера трещали в Подлипках на своих допотопных, еще из Германии привезенных «Рейнметаллах», «Мерседесах» и уж совсем никуда не годных «Феликсах».
Рассказ о создании «семерки» легко представить себе в виде отдельной книги: примеры нестандартных решений можно приводить бесконечно, и я уже предвижу укоризненные взоры моих давних друзей-ракетчиков, которые непременно скажут:
– Ну, старик, я все понимаю – объем нельзя превышать, но как же ты мог о нашей-то работе даже не упомянуть?! Ведь если бы N не додумался до X, никакой бы межконтинентальной ракеты в 1957 году у нас бы не было! И сказать так могут не только сотрудники ОКБ Королева, но и тысячи их коллег, которые работали под руководством Глушко, Пилюгина, Рязанского, Бармина, Кузнецова и других давних и верных смежников Сергея Павловича. И от них требовал Королев нового подхода, нового мышления, ясного сознания того, что новая ракета – это не просто подросшая на несколько метров старая, а нечто принципиально новое, мировой технике не известное. Как сочинить партитуру для этого колоссального космического оркестра? Как дирижировать им? Как сделать так, чтобы никто в нем не сфальшивил? Ведь отнюдь не всегда и сам он мог сказать, какие «музыкальные инструменты» потребуются ему завтра, не всегда знал, как на них «играть» и как «оркестрировать» для них их «партию». Кроме того, не все нужные «музыканты» хотели работать в его «оркестре», а те, которые и хотели, должны были еще спрашивать разрешения у собственных «дирижеров». Впрочем, дело не только в «музыкантах» – надо еще было найти «концертный зал».
Работа в ОКБ шла невероятно высокими темпами. После выбора принципиальной схемы Р-7, ее требовалось разработать конструкторски. Итак, четыре блока первой ступени – «боковушки» – вокруг как бы главного центрального ствола первой и второй ступени. Как их соединить, чтобы они взлетали, объединив свои усилия? И как заставить их легко отделиться, когда они станут не нужны? Причем так отделиться, чтобы не ударить вторую ступень и не стукнуться между собой. Отвалиться должны все сразу, не сбив при этом ракету с курса. Как это сделать?
Туполев, на правах старого учителя приглашенный однажды Сергеем Павловичем в ОКБ, долго сидел на стуле перед лежащей «семеркой», разглядывал ее, слушая пояснения Королева, потом сказал:
– Все понимаю, но как эта штука будет у тебя разваливаться – не понимаю!
Почти ежедневно наведывался теперь Сергей Павлович к конструкторам. Ходил от кульмана к кульману. Иной раз подкрадывался так тихо, что увлеченный работой человек и не слышал. А он стоял за спиной и разглядывал чертеж. Конструктор случайно оборачивался – Главный! Он мог сказать тихо: «Работайте, работайте...» – и отойти. А мог, сев на стул, начать обсуждение, разбор чертежа, вокруг собирался народ, спорили – это ему ужасно нравилось. Он смеялся, шутил, задирал кого-то, но по-доброму, как старший среди равных, среди единомышленников, а он и в мыслях не мог допустить, что кто-то из этих ребят не его единомышленник. И был прав!
– Вот вы мне скажите, – спрашивал Королев одного из молодых конструкторов, – вы какую курочку больше любите: вареную или жареную?
– Жареную... – неуверенно отвечал парень, не понимая, куда клонит Главный.
– И я вижу, что жареную. У жареной ножку-то выворачиваешь, выворачиваешь, иной раз и ножиком никак не отрежешь, а у вареной чуть повернул и все! Твоя «боковушка» с таким замком – жареная. А вы мне сделайте вареную «боковушку»! Вот смотрите..., – он начинал рисовать, придерживая левой рукой листок на кульмане.
– Это красиво, Сергей Павлович. Только как вы ее отпихнете? Пружина какая-то нужна, – комментировал кто-то за его спиной.
Он быстро оборачивался:
– Зачем пружина? Вы думаете только о железках и забываете о том, что находится внутри этих железок. Что внутри «боковушек»?
– Ну, баки...
– Не «ну, баки», а баки под давлением! Всякое избыточное давление – это уже энергетический аккумулятор. Сделайте отверстие, и это избыточное давление отпихнет вашу боковушку...
– Тут что-то есть, – задумчиво тянул парень.
– Ну, спасибо! Значит, «есть», говоришь? Слава богу!
Все вокруг смеялись.
Поощрял:
– Наконец это похоже на нашу конструкцию, а не на паровозную! Это должно летать! Молодцы! Здорово придумали!
Воодушевлял:
– Надо сделать быстро и сделать это, ребята, можно. Помню, когда мне с двумя помощниками пришлось срочно переделывать чертежи крыла, сбегали мы в магазин, купили хлеба и полтора метра колбасы, и чертежи к утру были готовы. А на колбасу и остальное деньги у вас, если сделаете, будут. Это я вам обещаю...
Критиковал:
– Это никуда не годится, потому что очень тяжело. Я вас прошу еще поработать и облегчить конструкцию. Десять процентов веса с любой конструкции, поверьте моему опыту, можно снять...
Воспитывал:
– Если ты сделаешь быстро, но плохо, все забудут, что ты сделал быстро, но будут помнить, что ты сделал плохо. Если ты сделаешь медленно, но хорошо, все забудут, что ты сделал медленно, но запомнят, что ты сделал хорошо. А если ты сделаешь быстро и хорошо, я этого тебе никогда не забуду...
Теперь почти каждый день вызывал он к себе своего заместителя по конструкциям Сергея Осиповича Охапкина. А нередко Охапкин, узнав о каком-то «вето», наложенном Главным на работу его ребят, сам, минуя секретаря, врывался в кабинет Сергея Павловича. Королев это не любил и, как правило, жестко пресекал, но великий знаток человеческих душ, он всегда знал, кому можно разрешать иногда врываться в кабинет, а кого надо тут же осадить. Почему Охапкину можно? Потому что он заместитель Главного конструктора? Вовсе нет, должность здесь ни при чем. Заместителей много. Охапкину разрешалось врываться потому, что настал его час, потому что сегодня именно работа Охапкина определяла общую скорость продвижения вперед. Разрешение на вторжение в кабинет Главного давало только Дело.
В галерее королевских «ракетных генералов» Сергей Осипович Охапкин занимать должен достойнейшее место: он был главным конструктором при Главном конструкторе. Небольшого роста, живой, заводной, легко воспламеняющийся и быстро, с треском, горящий, невероятно трудоспособный, преданный делу, как говорится, до печенок, он да еще, пожалуй, Константин Давыдович Бушуев чаще других заместителей Королева получали от него всевозможные выволочки и разносы. Применительно к Охапкину в 99 случаях из 100 в основе всех конфликтов лежали две причины:
1) Охапкин утверждал, что сделать ту или иную работу в сроки, назначенные Главным, невозможно, а Королев – что вполне возможно;
2) Охапкин утверждал, что сделать тот или иной узел ракеты компактнее и легче, чем сделали его конструкторы, невозможно, а Королев – что вполне возможно.
Но все кары и разносы Охапкина совершенно не смущали. Один из ведущих сотрудников ОКБ, ставший потом космонавтом, – Константин Петрович Феоктистов писал о Королеве:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188