Я борюсь с желанием немедленно удрать из морга. От трупа пахнет дорогим одеколоном; точно так же пахло от парня, с которым я столкнулся у лифта, когда выходил от вдовы Джимми. Я уверен, это любимый запах Клио. Бедняга, наверное, вспыхнет как факел, когда его сунут в печку.– Что вы знаете о вскрытиях, Джек? – говорит Дженет.– Перестаньте. Давай уйдем отсюда.– Вы когда-нибудь присутствовали при вскрытии?– Да, – отвечаю я. Несколько раз.– Они потрошат тело, да? – продолжает Дженет. – Я видела передачу по «Дискавери» – они вынимают все органы и взвешивают. Даже мозг.Теперь она склоняется над гробом, ее лицо в паре дюймов от лица ее покойного брата. Я стараюсь дышать глубоко, чтобы не грохнуться в обморок.– Удивительно, – замечает она, – как им удалось его снова собрать. По виду и не скажешь. Правда, Джек?– Да, не скажешь.– Что ж, возможно, на островах это делают как-то иначе.– Скорее всего, – говорю я.– Хммм, – бормочет Дженет, что-то пристально разглядывая.Примерно через три минуты кислорода в комнате не остается – я его весь высосал. Пора уходить. Я не хочу задохнуться в парах одеколона покойника.– Давайте это сделаем, – говорю я.– Что?– Вы прекрасно меня поняли.Дженет отходит от гроба:– Хорошо, приступайте.Дрожащими руками я вожусь с пуговицами, расстегиваю сверху вниз. Глупо, но я пытаюсь расстегнуть его шелковую рубашку так, чтобы она не помялась, – как будто в крематории кто-то обратит на это внимание.Готово. На загорелой груди музыканта под выгоревшими до золотистого цвета волосами я вижу скандально известную татуировку Джимми, она занимает все пространство от груди до пупа: обнаженная пышнотелая блондинка, а вокруг нее кольцами обвилась анаконда с фаллосом вместо головы. Смерть не повредила это произведение искусства.Но мое внимание привлекает кое-что другое.– Странно, – бубню я себе под нос.Сестра музыканта трогает меня за рукав.– Джек, – шепчет она, – где швы от вскрытия?Интересный вопрос. 5 Я никогда не попал бы на работу в «Юнион-Реджистер», если бы не олух с поросячьими глазками и немытой шеей по имени Оррин Ван Гелдер.Он был выборным председателем городской комиссии в округе Гэдсден, Флорида, где занимался тем, что сплавлял мультимиллионные правительственные контракты своим приятелям в обмен на звонкую монету.К счастью для меня, Ван Гелдер был крайне тупоголовым мошенником.В то время как он беззаботно проворачивал свои темные делишки, я писал о событиях в округе Гэдсден для одной местной газетенки. Не буду скромничать, именно мое смелое расследование позволило припереть к стенке коррумпированного председателя – так и написал мой редактор, выставляя мою кандидатуру на получение крупной журналистской премии.Но, по правде говоря, я вывел Оррина Ван Гелдера на чистую воду, просто вовремя сняв телефонную трубку и услышав: «Тут один политик гребаный требует откат».Голос принадлежал Уолтеру Даббу, который продавал автобусы для инвалидов. Округ Гэдсден как раз собирался закупить штук пятнадцать таких машин; все признавали, что это будет дорогостоящее приобретение. Поступили заявки от четырех конкурирующих фирм.Вскоре после этого Уолтер Дабб, который продал больше автобусов для инвалидов, чем кто-либо на всем Юге, получил от миссис Оррин Ван Гелдер приглашение на обед. За те тридцать лет с гаком, что мистер Дабб продавал транспортные средства муниципальным властям, он не раз становился мишенью чиновников, но Оррин Ван Гелдер стал первым, кто использовал в качестве парламентера свою жену.– Послушай, Уолт, – сказала Памела Ван Гелдер, когда подали запеченных крабов, – даже если твоя заявка не будет самой выгодной, Оррин позаботится о том, чтобы округ купил твои автобусы, именно твои. Его доля – пять процентов.– Доля?Миссис Ван Гелдер улыбнулась:– Называй как хочешь.– Я называю это «ободрать как липку», – сказал Уолтер Дабб.Жена председателя даже не моргнула.– Мой муж разумный человек. Он согласится на сотню кусков плюс один мини-вэнчик «додж» с электроподъемником.– Черта с два!– Это для матери Оррина, – пояснила Памела Ван Гелдер.– Она инвалид? – сочувственно спросил Уолтер Дабб.– Нет, она просто жирная корова. Не может затащить свою огромную задницу на лестницу.Автобусный контракт тянул на три миллиона с мелочью, поэтому Даббу нашлось о чем подумать. Дабб не возражал против разумных поборов, но жадность Ван Гелдера его возмутила. В субботу утром Уолтер позвонил в газету, чтобы заложить председателя. Редактор, занятый своими делами, оборвал его на полуслове и перевел звонок на меня. Я взял трубку только потому, что думал, будто звонит моя подружка – объяснить, почему она так долго торчит в Ванкувере (сколько, в конце концов, времени нужно, чтобы сняться в рекламе колготок?). Кстати, она так и не вернулась.Выслушав историю Уолтера Дабба, я сделал пару звонков. В следующую среду вечером председатель Гелдер и его сообщница и по совместительству жена ужинали с Уолтером Даббом и человеком по имени Джордж Паннини, которого Дабб весьма убедительно представил как вице-президента отдела по переоборудованию автобусов. На самом деле мистер Паннини работал федеральным агентом и был укомплектован пистолетом и диктофоном.Я сидел за соседним столиком в компании фотографа, который незаметно делал снимки через мое левое плечо. Оррин Ван Гелдер, у которого аппетит был как у глиста, заказал мясо на кости, крабов, дюжину устриц, большую тарелку картофельного супа и жареную луковицу размером с мяч для софтбола. На следующий день я подробно описал это чревоугодие в своей статье, не забыв и о преступлении. Из-за шума в ресторане подслушивать было трудно, но пробелы в разговоре были успешно заполнены записью, сделанной ФБР.Арест был произведен в мужском туалете, где агент Паннини соблазнил Ван Гелдера авансом в размере $ 25 000. Правосудие свершилось над писсуаром: с наличными в одной руке и членом в другой Ван Гелдер был арестован за взяточничество.Это был грандиозный скандал. Моя подпись не сходила с первой полосы целую неделю – этот рекорд мне по сей день не удалось побить. Более того, интенсивное муссирование в прессе вывело на свет божий еще трех бизнесменов, к которым председатель тоже пытался найти подход. Все они были, мягко говоря, расстроены, и каждый согласился дать интервью, в том числе и тот парень, что продал аэропорту округа самоочищающиеся туалеты за 1,7 миллиона долларов. Оказалось, что Ван Гелдер настоял на том, чтобы в дополнение к его обычной таксе в его личной ванной установили сортир последней модели. Позже последнее слово техники дало сбой в работе как раз в тот момент, когда на нем заседал сам председатель, – гейзер дезинфицирующих средств ударил из сантехнических глубин и отбелил мошонку и обе половины чиновничьей задницы.Ясное дело, эта история стала золотой жилой. Оррин Ван Гелдер, опасаясь, как бы полиция не разнюхала про него чего похуже, признал себя виновным и отправился на девятнадцать месяцев в тюрьму Талладега. А я получил ту самую журналистскую премию, переехал в город покрупнее и устроился в газету поприличней, где неплохо работал, пока не начались мои черные деньки.Так-то вот.Дженет высаживает меня у закусочной.Я говорю ей, что сделаю пару звонков и разузнаю насчет так называемого «вскрытия» ее брата. Она не слушает.– Черт, чуть не забыла! – восклицает она.– Эй, куда вы?Она жмет на тормоза:– Обратно в похоронное бюро. У меня есть кое-что для Джимми. Вещица, которую он мне подарил.– Могу я поинтересоваться, что за вещица?Она тянется на заднее сиденье и достает белый бумажный пакет. Открывает его, и я вижу настоящее сокровище – долгоиграющую грампластинку на 33 оборота. Обложка выцвела, и с одного края ее явно пожевал щенок. Я улыбаюсь, потому что узнаю пластинку – «Тихий парад». «Тихий парад» («The Soft Rarade», 1969) – альбом американской рок-группы «Дорз». Джим Моррисон (1943–1971) – основатель и лидер группы.

– 1969 год, – говорю я.– Джимми обожал «Дорз». Это его любимая – он подарил ее мне на день рождения. – Дженет смотрит на фотографию группы на обратной стороне и спрашивает: – Сколько было Моррисону, когда он умер?Можете спорить на свою бессмертную душу, что я знаю ответ:– Двадцать семь.– Джимми говорил мне, где это случилось, но я забыла.– В ванной. Дженет смеется:– Нет, я имела в виду – где, то есть в каком городе? Теперь смеемся мы оба.– В Париже, – говорю я. Дженет обрывает смех:– Теперь вспомнила. Брат ездил на могилу. Послушайте, мне надо ехать, хочу успеть, пока они не разожгли погребальный костер или как его там.– Вы положите пластинку в гроб?– Ага. – Она аккуратно убирает ее обратно в пакет. – Просто я чувствую, что должна что-то сделать. Клио не узнает.– Дженет, вы не думаете, что нам надо сообщить кому-нибудь о том, что мы обнаружили? Возможно, еще не поздно…– Не знаю. – Она мрачно пожимает плечами. – Я ничего не знаю, кроме того, что Джимми мертв.И она уносится прочь, визжа покрышками.А через пару секунд я уже в телефонной будке и разговариваю со своим приятелем Питом, экспертом из Окружного центра судебной экспертизы. Когда я сообщаю ему, что на Джеймсе Брэдли Стомарти отсутствуют швы от вскрытия, он невесело усмехается:– Вечно сложности, когда человек умирает за границей. От всех этих международных соглашений можно с ума сойти. Кроме того, все просто из кожи вон лезут, чтобы шовчики вышли поаккуратней.– И что мне делать?– Постарайся отложить кремацию, – предлагает он. – Можешь получить распоряжение суда, только для этого тебе нужно найти родственников покойного.– Сестра подойдет?– Идеально. Пусть звонит в офис прокурора штата, чтобы там ей нашли судью. Судья быстренько пошлет своего представителя в похоронную контору, потому что если парня запихнут в печь…– Adios . Прощай (исп.).

– Именно, Джек. Пиши пропало.Затем я звоню Рику Таркингтону, государственному прокурору, который когда-то помог мне со статьей о мафиозных разборках в обмен на билеты на концерт Спрингстина. Брюс Спрингстин (р. 1949) – американский рок-музыкант.

Он любит рок, а значит, должен помнить «Джимми и Блудливых Юнцов».Не повезло. Угрюмая и неприветливая секретарша Рика говорит, что он берет показания и его нельзя прерывать.– Но это срочно, – умоляю я. – Не могли бы вы передать ему кое-что?– Не сегодня, сэр. Сегодня я рано ухожу – иду к врачу.– Да? Надеюсь, что-то серьезное?Дженет Траш – мой последний шанс. Покалеченная «миата» все еще стоит на парковке, когда я возвращаюсь в похоронное бюро. Я быстро нахожу Дженет – она в числе других скорбящих у открытого гроба в пропахшей лавандой часовне. Согласно поминальным карточкам, которые выдают у входа, усопшего зовут Юджин Марвин Брандт, он 1918 года рождения.Дженет стоит рядом с гладиолусами и тюльпанами, в своем топе она здесь белая ворона. Она беседует с энергичной пожилой дамой в черных вдовьих одеждах.– Герти, познакомьтесь, это Джек, – говорит Дженет. – Джек, это миссис Герти Брандт. Вдова Джина. Джина? – Спасибо, что пришли. – Герти пожимает мне руку. Глаза ее сухи, и она прекрасно владеет собой, из чего я заключаю, что ее муж долго болел и смерть стала для них обоих избавлением. Или он был жалким придурком, и она рада наконец от него избавиться.Герти интересуется:– Откуда вы знали моего Джина?– По работе, – вру я. – Это было много лет назад, но он произвел на меня неизгладимое впечатление.– Да, он такой, – гордо улыбается Герти. Она указывает на гроб: – Видели его? Над ним хорошо потрудились.– Он выглядит таким спокойным, – встревает Дженет. – И красивым, – прибавляет она и подмигивает.Герти расцветает от удовольствия:– Подойдите, Джек, взгляните.И вот я, как полный идиот, с восхищением таращусь на труп абсолютно незнакомого человека. Похоже, Юджин Марвин Брандт предстанет пред вратами рая в любимом наряде для гольфа, включая спортивные тапочки. Дженет встает со мной рядом и сжимает мою руку.– А вам палец в рот не клади, – шепчет она.– А у вас, сестра покойного, весьма извращенный ум.– Я не хотела быть одна.– Поэтому нашли себе зрелище?– Здесь все такие милые, – оправдывается она. – И старичок очень симпатичный, не согласны?Дженет кивает в сторону почившего навеки мистера Брандта:– Угадайте, чем он зарабатывал себе на жизнь.– Нам надо поговорить.– Катетерами. Он ими торговал.– Я бы сам догадался, со второй попытки.– И еще кучей разных медицинских принадлежностей, – добавляет Дженет.В этой комнате тоже быстро заканчивается кислород. Я шумно втягиваю воздух и хватаюсь за край гроба.– Рак, – говорит Дженет Траш. – Если вам интересно.– Теперь мы можем идти?– Рак приставательной железы.– Предстательной. – Мой голос сух и трескуч. Интересно, возможно ли с медицинской точки зрения задохнуться от запаха увядших цветов.Дженет говорит:– Однажды у меня под мышкой нашли жиряк.– Вы хотите сказать – желвак.– Все одно. Главное, он оказался доброкачественным. Но все равно я испугалась до чертиков – что-то там выросло у меня под мышкой!Ее слова доносятся до меня как из бочки. Я в любую минуту могу потерять сознание. Без шуток, сейчас я рухну лицом вниз прямо на бездыханного продавца катетеров, облаченного в костюм и тапочки для гольфа.– Джек, вы как-то побледнели.Дженет решительно берет меня за руку и ведет к двери – на свежий воздух. Мы сидим на траве под большим оливковым деревом рядом с заболоченным прудиком. Я медленно ложусь на спину и закрываю глаза. Два трупа за день, Иисусе сладчайший!Под легкое дуновение ветерка я прихожу в себя еще примерно целый час, а может, и дольше. Сознание возвращается, когда в моей правой руке оказывается холодная банка колы. Я рывком сажусь и пью, от пузырьков щиплет глаза. Дженет сидит рядом по-турецки. Возле нее лежит белый бумажный пакет – пустой.– Вы это сделали, – говорю я, показывая на пакет.– Что?– «Тихий парад».Уверен, что где-то на небесах Джимми сейчас улыбается.Дженет двумя пальцами касается моего лба:– Господи, да вы в холодном поту.– Да уж, такая я тряпка, – признаю я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45