Судебно-медицинская экспертиза, так сказать. – Он улыбается, а затем поднимает глаза. – А здесь, на Багамах, у нас нет ни средств, ни людей, чтобы проводить каждое вскрытие по всем правилам. К сожалению.Британский акценту него куда сильнее, чем у большинства местных жителей, – судя по всему, учился в Лондоне.– Могу я поинтересоваться: вы пользуетесь услугами патологоанатомов?– Когда это возможно, мистер Таггер, – отвечает Уимс. – Но, как вы знаете, у нас в Содружестве более семи сотен островов, раскиданных на достаточно большой территории. Иногда нам удается быстро привлечь квалифицированного патологоанатома, но иногда – нет.Он поворачивается к Дженет и тихо произносит:– Видите ли, у нас жаркий климат и часто возникают проблемы – я бы не хотел вдаваться в подробности, мисс Траш, – но у нас часто возникают трудности с хранением останков жертв несчастных случаев, подобных этому. На некоторых отдаленных островах кондиционеры – это предметы роскоши. Поставки льда весьма ограниченны – и я опять-таки хотел бы обойтись без подробностей, но нам нередко приходится хранить тела в холодильниках для рыбы.Блокнота я не достаю: сержант Уимс ни слова больше не вымолвит, если увидит, что я записываю. Копы везде одинаковы.– А как же мой брат? – спрашивает Дженет сквозь ком жвачки. – Вот дерьмо, только не говорите мне, что вы засунули его в ящик с рыбой. – Она сняла очки и панамку, но обрезанные джинсы игнорировать трудно, хотя Уимс старается. Он переводит взгляд на папку.– В случае с мистером Стомарти нам удалось довольно быстро достать тело и перевезти сюда, в Нассау. Но дело в том, – говорит он, – что мы были стеснены в средствах. В тот день, когда с вашим братом произошло несчастье, во Фрипорте произошла ужасная авария. Водный мотоцикл врезался в лодку – два туриста погибли. И наш ведущий патологоанатом немедленно был направлен туда.– Так кто же работал над моим братом? – спрашивает Дженет.– Доктор Сойер. Уинстон Сойер. Очень образованный человек.– Можно нам с ним поговорить? – встреваю я.– Разумеется. Если он согласится. – Тон сержанта призван напомнить мне, что иностранные журналисты в Нассау не пользуются ни малейшим влиянием. И доктор Сойер вправе послать меня ко всем чертям.Тут Дженет подает голос:– Можно мне получить копию полицейского рапорта?Она все-таки вспомнила, слава богу.И вот тут сержант Уимс занервничал. Он начинает ерзать на стуле, как будто у него еж в заднице.– Ну, мне сначала надо…– Это же мой брат, в конце концов, – обрывает его Дженет. – В посольстве сказали, что я имею право.Прекрасно. Не зря мы репетировали. Разумеется, ни в каком посольстве мы не были.– Конечно, конечно. – Уимс в спешке начинает перечитывать отчет, как будто собирается вычеркнуть половину по пути к ксероксу. Он медленно встает из-за стола (все еще читая) и говорит: – Сейчас вернусь, мисс Траш. Одну минуту.Как только он уходит, я победно подмигиваю Дженет.Молодой сержант возвращается, она забирает у него отчет и пробегает глазами. Мы с Уимсом храним неловкое молчание. Затем Дженет складывает документ и сует в сумку. Вся в слезах, она встает и просит ее извинить. Это не притворство.Я жду пару секунд, потом говорю Уимсу:– Ей нелегко с этим смириться.– Да, понимаю.– Вы уверены, что это был несчастный случай?Он убежденно кивает:– У нас есть показания обоих свидетелей, миссис Стомарти и мистера Бёрнса, если я правильно запомнил имена. Детали сошлись, – говорит Уимс. – Боюсь, ее брат потерял ориентацию на глубине и не смог вернуться на яхту. Такое случается даже с опытными дайверами, поверьте мне. Если бы вы знали, как часто это происходит…– А вам не показалось странным, что мистер Стомарти не бросил свой акваланг и не попытался всплыть на поверхность?Уимс откидывается на спинку стула и цедит сквозь зубы:– Признаться, нет, мистер Таггер. Некоторые люди ждут до последнего. Другие впадают в панику. Такие трагедии происходят из-за помутнения рассудка.Неожиданно резкий тон сержанта говорит о том, что он от меня уже устал.Я встаю и благодарю его за то, что он любезно уделил нам время.– Кстати, а кто допрашивал миссис Стомарти?– Я.– На яхте?– Да, но позже. Когда они уже пришвартовались в Чаб-Кэй.– А она не говорила ничего такого про свое дурное предчувствие в то утро? Или про то, что она умоляла мужа не нырять к обломкам самолета?Уимс скептически качает головой:– Нет, не говорила. Я бы наверняка запомнил.– А она не упоминала, что мистер Стомарти неважно себя чувствовал?Уимс заинтригован:– В каком смысле неважно? – Пищевое отравление, – поясняю я. – Отравился рыбной похлебкой.Уимс фыркает от смеха и встает:– Нет, мистер Таггер. Откуда вы это взяли?– Почему вы смеетесь?– Именно это ела миссис Стомарти, когда я задавал ей вопросы на яхте, – говорит он. – Рыбную похлебку. Она даже мне предложила тарелочку.
Доктор Сойер согласился принять нас через два часа, и чтобы убить время, мы с Дженет заказываем коктейли с ромом и рыбные сэндвичи в уличном кафе в квартале от Бэй-стрит. Как-то само собой разговор переходит на тему смерти, и оказывается, что на сей счет у нас абсолютно разные философии. Дженет говорит, что верит в реинкарнацию и именно это помогло ей не сломаться после смерти Джимми. Если в двух словах, она считает, что ее брат вернется в этот мир в обличье дельфина или, возможно, Лабрадора.Я же, в свою очередь, верю, что смерть – это конец пути. Никуда от нее не деться, она едет с тобой в одном поезде.– А жизнь после смерти? – вопрошает Дженет.– Не жди от меня откровений! – говорю я. – Хотя…– Ты веришь в рай?– Если судить по тому, что я о нем читал, скука там просто смертная. Честно говоря, твоя идея с реинкарнацией мне куда больше нравится. Только один минус – с моим везением я в следующей жизни буду Ширли Маклейн. Ширли Маклейн (р. 1934) – американская театральная и киноактриса.

– Не смейся.– Или кефалью.– Это еще что? – спрашивает она.– Рыбка, чей смысл жизни заключается в том, чтобы стать кормом более крупной и голодной рыбины.– Джек, ты не понимаешь. Как мне объяснили, не важно, что с тобой произойдет на земле, главное – твоя душа остается целой и невредимой. Будь ты хоть рыбой, хоть бабочкой.Я возмущенно хрумкаю огурцом.– Вот, скажем, я превращусь в омара…– Давай не будем больше говорить об этом.– И в день открытия сезона охоты на омаров какой-нибудь ныряльщик, пуская пузыри, наколет меня на гарпун. Ты хочешь сказать, я ничего не почувствую? Даже если мою вкусную красную задницу положат в кипящую кастрюлю, моя душа будет в полном порядке? Ты по-честному так считаешь?– Принесите счет, пожалуйста.
Доктору Уинстону Сойеру восемьдесят семь лет – столько же было Жаку-Иву Кусто, когда он умер.– Я пгинял больше новогожденных, чем любой дгугой вгач на Багамах, – заявляет он нам с порога.Мы с Дженет были готовы к этой новости: приемная ломилась от беременных женщин.– Мы здесь по поводу моего брата, – говорит Дженет.– А, – кивает доктор Сойер. И продолжает кивать: – Ну да, ну да.Дженет беспомощно смотрит на меня. Я стараюсь запомнить каждую деталь этой сцены на тот случай, если мне придется об этом писать.– Американец, который умер во время погружения, – напоминаю я доктору Сойеру, – на прошлой неделе в Чаб-Кэй.– А, – приветливо улыбается доктор. У него потрясающие зубы – ровные и ослепительно белые.– Возможно, нам нужен другой доктор Сойер, – говорю я.– Понимаю ваше замешательство, – говорит он, – но я завегяю вас, что я весьма компетентный вгач, весьма компетентный. Иногда полиция пгосит меня им помочь, я ведь уже говорил, что у меня за плечами годы, годы пгактики.Я спрашиваю, почему на теле брата Дженет не было швов.– Швов? – сонно моргает доктор.– Ну да, швов, которые обычно остаются после вскрытия, – подсказываю я. – Которыми зашивают грудную клетку.Дженет вздыхает. Краска сходит с ее лица. Она достает изо рта жвачку и кидает ее в мусорное ведро.Доктор Уинстон Сойер поднимает вверх костлявый палец цвета тикового дерева:– Вы говогите «вскгытие», что ж, должен вам сказать, сэг, – и вам, мадам, – что во вскгытии не было надобности. Поэтому нет и швов! Полицейские попгосили меня, как они иногда пгосят в подобных случаях, ведь у меня за плечами годы, годы пгактики…Голос доктора затихает; он сгибает и разгибает поднятый палец.– Продолжайте, – прошу я. – Вас попросила полиция…Доктор Сойер вздергивает подбородок:– Да-да. Меня попгосили осмотгеть тело, я осмотгел и констатиговал смегть в гезультате несчастного случая. На основании, как я уже сказал, посмегтного осмотга тела.– То есть вы просто осмотрели тело? – Я достаю свой блокнот и снимаю колпачок с ручки. Слава богу, доктор Сойер этого не замечает.– Понимаете, я не газ и не два видел утопленников за все эти годы, годы пгактики… Это была пгосто фогмальность, – говорит он, обращаясь к Дженет. – Хотя, газумеется, такая тгагедия – это не пгосто фогмальность, мадам. Но с медицинской точки згения, вы понимаете, это был пгостой случай. Здесь, на Багамах, мы пгивыкли к утопленникам, пгивыкли. К сожалению.Дженет робко спрашивает:– А как выглядел Джимми?Доктор Сойер беспомощно покашливает. Он опускает палец, которым до этого потрясал, словно проповедник с кафедры.– Я хочу сказать, вы видели синяки? Какие-нибудь… вы понимаете… Джек, как это называется?– Следы насилия?– Ага. Какие-нибудь следы насилия?– Нет, – отвечает доктор. – Ни цагапины, мадам, уж повегьте моему слову. Ваш бгат утонул. Не было смысла его гезать – бог ты мой, не было никакой надобности во вскгытии.– И вы не заметили ничего необычного? – переспрашиваю я. – Вы хотя бы водолазный костюм с него сняли?Доктор Сойер щурится, чтобы собраться с мыслями, и шевелит пятнистыми губами, как корова. А затем радостно восклицает:– О да! Тепегь я знаю, к чему вы клоните! Татуиговка! Татуиговка со змеей! О боже-боже, я никогда ганьше такой не видел! За все восемьдесят семь лет! О, мой бог!Доктор смеется так, что начинает хрипеть. Дженет не выдерживает и тоже принимается хохотать. Аза ней и я. Просто чудесный старик.– Эта татуиговка, боже мой! Это пгосто пгоизведение искусства, – говорит доктор Сойер. – И скажу вам пгавду, я гад, что ее не испогтил. Не хотел ее тгогать. Если позволите, кто была та кгасивая леди со змеей?– Какая-то стриптизерша, подружка Джимми, – отвечает Дженет, хихикнув при воспоминании. – На самом деле у нее был кошмарный прикус.– Это не стгашно. То же самое говогят о Моне Лизе.Доктор сердечно провожает нас до двери, и тут я вспоминаю, что у меня есть к нему еще один вопрос.– Спгашивайте, сэг.– Я просто хотел узнать: вы когда-нибудь занимались судебной медициной?– Газумеется, сэг. – Он склоняет старую голову и смотрит на меня, как древняя черепаха. – Я габотал патологоанатомом пгямо здесь, в Нью-Пговиденс. В Нассау. Годы, годы пгактики…– Когда это было?– В тысяча девятьсот… э-э-э, дайте-ка подумать. Согок втогом, кажется.– 1942?– И еще некотогое вгемя в 43-м. До того, как я стал габотать гинекологом. – Доктор Сойер сияет. – Я пгинял больше новогожденных, чем любой дгугой вгач в Содгужестве!
Гидроплан опаздывает. Мы с Дженет ждем на потрескавшейся деревянной скамейке в ломаной тени кокосовой пальмы. Дженет дает мне просмотреть полицейский отчет – я надеялся отыскать в нем какие-то слова Клио Рио, которые могут ее выдать, но безуспешно. Багамская полиция не стала усложнять.Вдруг мне приспичивает спросить Дженет, когда умер ее отец.– Девять лет назад, – говорит она.– Сколько ему было?– Пятьдесят два.– Надо же! – восклицаю я. Как и Гарри Нильссону. Гарри Нильссон (1941–1994) – американский поп-рок-певец и автор песен.

– Он был еще слишком молод, – добавляет Дженет.– Это тебя беспокоит?Она странно смотрит на меня:– Нет, Джек. Мне просто грустно. Я любила отца.– Разумеется. Я имел в виду, не заставляет ли это тебя размышлять о твоем… сроке?Мой вопрос непростительно бестактен, и я понимаю это, едва он срывается с губ. Эта моя навязчивая идея ранит не только мою мать, но и друзей.Но Дженет, кажется, меня понимает.– А, это, – говорит она. – Естественно. Умереть молодой и все такое.– Не просто молодой, – не унимаюсь я, – но в том же самом возрасте, что умер твой отец, или друг, или известная личность, которой ты восхищаешься.– Типа, судьба, что ли? Только не говори мне, что веришь в судьбу!– Не в судьбу. В черный юмор. Вот во что я верю.Дженет присвистывает:– Ты никогда не думал сменить работу?– Могу я спросить, что случилось с твоим отцом?– Он трахался с одной своей студенткой, и неожиданно пришел ее дружок. Это был ее девятнадцатый день рождения. Мой отец выпрыгнул из окна общежития, чтобы смыться, но комната была на шестом этаже. Жаль, что он преподавал английскую литературу, а не физику, – грустно улыбается Дженет. – Вот почему я не очень боюсь испустить дух в пятьдесят два.– Ясно, – говорю я.– Я хочу сказать, Джек, судьба – это одно, а человеческая глупость – совсем другое. 10 Полночь.В старые добрые времена в редакции в это время пахло кофе, сигаретами и несвежей пиццей. Стучали телеграфы, бормотали полицейские рации, и парни, отвечающие за оригинал-макет, рассказывали друг другу пошлые анекдоты.Но, как и большинство газет, «Юнион-Реджистер» урезала сроки, чтобы сократить расходы, поэтому теперь в редакции редко кого встретишь в этот час. Если разобьется самолет или у мэра обнаружат еще один коронарный тромбоз, пусть сначала наступит день – а мы уж слижем эту информацию у телевизионщиков, с заднего, так сказать, хода.Сегодня мы заманиваем читателей раздачей призов и купонами на скидку, а вовсе не содержанием. Поэтому мы можем позволить себе расслабиться и перестать суетиться, а наша редакция выглядит не менее шикарно, чем офис страховой компании в центре города, у нас даже ковры земляного цвета. У каждого редактора и журналиста – свой собственный закуток с перегородками из гипсокартона, компьютером и ящиком с картотекой, а еще телефон с наушником. Иногда мне кажется, что мы все торгуем страховыми полисами.Никто больше не ругается и не кричит – все общаются по электронной почте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45