Ведь Кадру – олицетворение нашего престижа.
– И всего имения! – подчеркнул Заклат. Тут Габаль нарушил молчание:
– Но, может быть, его никто не убивал?!
При звуке его голоса волна гнева захлестнула Заклата.
– Не стоит терять время на пустые разговоры!
– Докажи, что его убили!
Эфенди, пытаясь скрыть закравшееся сомнение, заметил:
– Еще никто из жителей нашей улицы не исчезал подобным образом. Мысль об убийстве сама приходит в голову.
Холодные порывы осеннего ветра не могли остудить накалившуюся атмосферу в гостиной.
– Преступление вопиет! – вскричал Заклат.– И все соседние улицы только и говорят об этом. Мы не должны терять время на разговоры!
– Но всем хамданам запрещено покидать свой дом,– настойчиво продолжал Габаль.
Заклат громко засмеялся. Лицо его при этом оставалось мрачным.
– Интересная загадка!
Затем, усевшись в кресло, он вызывающе посмотрел на Габаля и сказал:
– Ты заботишься лишь о том, чтобы оправдать своих родственников!
Как ни старался Габаль сдержать гнев, голос его срывался, когда он заговорил:
– Меня заботит истинное положение вещей! Вы избиваете людей за самые ничтожные проступки, а иногда и вовсе без причин. Сейчас ты добиваешься лишь разрешения на расправу с ни в чем не повинными людьми. В глазах Заклата полыхала ненависть.
– Вся твоя родня – преступники! Они убили Кадру, который защищал интересы имения!
– Господин управляющий,– обратился Габаль к эфенди,– не позволяй этому человеку поддаться одолевающей его жажде крови!
Но тот ответил:
– Для нас потерять престиж – значит потерять жизнь! Тут в разговор вмешалась Хода-ханум:
– Габаль! Неужели ты хочешь, чтобы мы были заживо погребены на нашей улице?
– Ты забываешь о тех, кому ты всем обязан! – зло проговорил Заклат.– Ты думаешь только о своих преступных родичах!
С большим трудом сдерживая всевозрастающий гнев, Габаль сказал:
– Они не преступники! Хотя наша улица наводнена преступниками!
Ханум при этих словах нервно скомкала край своей синей шали. Ноздри эфенди затрепетали, лицо побледнело. Ободренный этими признаками, Заклат, уже не скрывая издевки, проговорил:
– Понятно, что ты защищаешь преступников, коли и сам из их числа!
– Странно, что ты ополчаешься на преступников,– ответил Габаль,– ведь ты – главарь преступников нашей улицы.
Заклат угрожающе надвинулся на юношу всей своей огромной тушей, лицо его стало серым.
– Если бы не хорошее отношение к тебе хозяев этого дома, я разорвал бы тебя в клочья на этом самом месте!
С удивительным спокойствием, которое не могло, однако, скрыть того, что творилось в его душе, Габаль сказал:
– Ты много на себя берешь, Заклат! Тут эфенди не выдержал:
– Как вы осмеливаетесь ссориться в моем присутствии?!
– Я только защищаю твою честь,– буркнул Заклат. Пальцы эфенди чуть не разорвали четки, когда он приказал Габалю:
– Не смей защищать хамданов!
– Этот человек из злобных побуждений клевещет на них!
– Оставь мне право судить об этом!
На мгновение воцарилась тишина… Из сада донеслось веселое щебетание птиц, с улицы – шумные приветствия и непристойная брань.
– Так позволит ли мне господин управляющий проучить виновных?
Габаль понял – настал час его судьбы, и, обращаясь к ханум, сказал голосом, исполненным отчаяния и решимости:
– Госпожа, долг требует, чтобы я разделил участь моего рода, оказавшегося в заточении.
– О горе мне! – заломила руки ханум. Охваченный жалостью, Габаль склонил голову, но тут же, словно что-то толкнуло его, поднял глаза на Заклата – тот презрительно и издевательски ухмылялся.
– У меня нет выбора,– с горечью произнес Габаль,– но, пока жив, я не забуду твоих благодеяний.
Измерив Габаля суровым взглядом, эфенди спросил:
– Я должен знать, ты с нами или против нас? Габаль, чувствуя, что навсегда прощается с прошлой жизнью, печально проговорил:
– Кто я? Я всем обязан тебе и потому не могу быть против тебя. Но для меня было бы позором жить в роскоши в этом доме, когда гибнут мои родные.
Хода-ханум съежилась от этих слов, как от удара хлыстом, поняв, что ей грозит навсегда потерять сына.
– Муаллим Заклат,– сказала она,– давай отложим этот разговор на другое время.
Заклат передернулся, словно мул ударил его копытом по лицу. Глядя то на эфенди, то на его супругу, он бормотал:
– Я не знаю, что может случиться завтра на нашей улице.
Эфенди, избегая смотреть на Ходу, повторил свой вопрос Габалю:
– Так с кем же ты, с нами или против нас?
От гнева у него помутился рассудок. Не дожидаясь ответа, он крикнул:
– Или ты остаешься членом нашей семьи, или уходишь к своим родственникам!
Габаль вскипел, увидев, как обрадовался этим словам Заклат, и решительно сказал:
– Господин мой! Ты прогоняешь меня, и я ухожу!
– Габаль! – вскрикнула раздирающим душу голосом ханум, а Заклат с усмешкой заметил:
– Вот он, весь перед вами, как голенький.
Габаль поднялся со своего места и твердой поступью направился к выходу. Хода-ханум хотела броситься за ним, но эфенди удержал ее, и Габаль исчез за дверью. На улице все еще дул сильный ветер, который колыхал занавески на окнах гостиной и раскачивал створки окон. Оставшиеся в гостиной чувствовали себя растерянными, однако Заклат спокойно сказал:
– Мы должны действовать!
– Нет,– упрямо возразила Хода.– Хватит с них и того, что они заперты в своих домах. И не смей даже пальцем тронуть Габаля!
Заклат не возмутился и не стал ей перечить, так как понимал, что победа за ним, он только взглянул на эфенди, ожидая, что скажет господин. Управляющий с кислым видом промолвил:
– Мы продолжим этот разговор в другой раз.
32.
Окинув прощальным взглядом сад и вспомнив трагедию Адхама, которую он столько раз слышал в кофейне Хамдана под аккомпанемент ребаба, Габаль направился к воротам.
– Ты снова уходишь, господин? – поинтересовался бавваб.
– Я ухожу навсегда, дядюшка Хасанейн!
Разинув от удивления рот, дядюшка Хасанейн с тревогой смотрел на Габаля. Затем спросил, оглядываясь по сторонам:
– Из-за рода Хамдан?
Габаль молча кивнул головой, а бавваб продолжал:
– Кто же это допустил? Как только Ханум разрешила тебе? О господи! Как же ты теперь будешь жить, сынок?
Габаль переступил порог и, оказавшись за воротами дома, осмотрелся вокруг. Все было как всегда. По грязной, замусоренной улице во множестве сновали люди и животные.
– Я буду жить так, как живут все на нашей улице,– ответил он баввабу.
– Но ты не создан для такой жизни!
– Наоборот! Лишь благодаря случайности я оказался в этом доме,– растерянно улыбаясь, сказал Габаль и зашагал прочь. Ему вслед несся голос бавваба, который умолял его остерегаться и не навлекать на себя гнев футувв. Габаль шагал, глядя по сторонам и замечая повсюду грязь и нечистоты. Навстречу ему попадались мальчишки, кошки и прочие обитатели улицы. Только сейчас он понял, какой огромный перелом произошел в его жизни, что он потерял и какие тяготы его ожидают. Но гнев заглушал горечь и боль от расставания с приемной матерью, воспоминание о цветущих в саду управляющего деревьях, поющих пташках. Вдруг перед Габалем возник футувва Хаммуда, который, посмеиваясь, сказал:
– Вот было бы здорово, если бы ты помог нам проучить хамданов!
Но Габаль даже не посмотрел на него. Он направился к одному из домов, принадлежащих роду Хамдан, и постучал в дверь. Тут Хаммуда нагнал его и с явным удивлением и осуждением спросил:
– Ты чего это надумал?
– Я возвращаюсь в свой род,– спокойно ответил Габаль.
Маленькие глазки Хаммуды выразили огромное удивление, казалось, он не верит своим ушам. В это время из дома управляющего вышел Заклат и, увидев их, закричал Хаммуде:
– Пусть входит! Но если он осмелится выйти оттуда, я его живьем закопаю!
Удивление Хаммуды сменилось злорадством. А Габаль продолжал колотить в дверь, пока не открылись окна и этого дома, и соседних домов. Из окон высунулись головы Хамдана, Атриса, Далмы, Али Фаваниса, Абдуна, поэта Ридвана и Тамархенны.
– Что тебе нужно, сын управляющего? – со смешком в голосе спросил Далма.
– Ты с нами или против нас? – спросил Хамдан.
– Его выгнали, и он вернулся к своей презренной родне! – пояснил Хаммуда.
– Тебя действительно выгнали? – взволнованно спросил Хамдан.
– Открой дверь, Хамдан,– спокойно ответил Габаль. Тамархенна издала радостный крик и воскликнула:
– Твой отец был хорошим человеком, а мать – благородной женщиной!
Хаммуда расхохотался:
– Заступничество такой женщины, как Тамархенна, делает тебе честь, Габаль!
– Лучше вспомни свою мать и ее веселые ночки в султанских банях! – вспылила разгневанная Тамархенна и поспешила прикрыть окно, так что камень, брошенный Хаммудой, ударился о ставень снаружи. Это вызвало радостные возгласы сбежавшихся со всех сторон мальчишек. Наконец дверь открылась, и Габаль вошел в дом, где на него сразу пахнуло сыростью и затхлым воздухом. Хамданы встретили Габаля объятиями и добрыми словами, но встреча была нарушена криками, донесшимися из дальнего угла двора. Там происходила ссора. Обернувшись, Габаль увидел Даабаса и Каабильху, которые громко бранили друг друга. Он подошел к ним и, встав между ними, сказал:
– Вы тут ссоритесь, а они держат нас взаперти! Даабас, тяжело дыша, проговорил:
– Он украл у меня батат из кастрюли, стоявшей на окне!
– А ты видел, как я воровал? Как тебе не стыдно! – вопил в ответ Каабильха.
– Мы должны поддерживать друг друга,– вскричал разгневанный Габаль,– и тогда Аллах нас не оставит!
Но Даабас продолжал упорствовать:
– Мой батат в его брюхе, и он за это поплатится! Каабильха, надевая на голову свалившуюся в драке такию, божился:
– Клянусь Аллахом, я уже неделю не пробовал батата! Ты единственный вор среди нас!
Габаль вступился за Каабильху:
– Не суди, не имея доказательств, Даабас, не уподобляйся Заклату.
– Надо проучить вора, сына воровки,– не унимался Даабас.
– А сам-то ты кто? Сын торговки редисом! – не выдержав, вскричал Каабильха. Тут Даабас подпрыгнул и что было силы боднул Каабильху, да так, что тот закачался, на лбу его выступила кровь. А Даабас стал осыпать его ударами, не обращая внимания на уговоры присутствующих. Это окончательно вывело из себя Габаля: он набросился на Даабаса и что было силы сдавил ему шею. Безуспешно стараясь высвободиться из цепких рук Габаля, Даабас прохрипел:
– Ты хочешь меня убить, как убил Кадру?
Габаль с силой оттолкнул его. Тот отлетел к стене и, опершись на нее, метал на юношу злобные взгляды. Хамданы растерянно смотрели то на одного, то на другого, спрашивая себя, правда ли то, что они услышали? Действительно ли Габаль убил Кадру? Далма подошел к Габалю и поцеловал его.
– Благослови тебя Аллах, о лучший из мужчин рода Хамдан! – восторженно воскликнул Атрис. А Габаль презрительно сказал Даабасу:
– Тебе известно, что я убил Кадру, чтобы спасти тебя!
– Но, видно, тебе понравилось убивать,– тихо проговорил Даабас.
– Ох ты, неблагодарный! – вскричал Далма.– Постыдился бы говорить такое!
Он притянул к себе Габаля.
– Будь гостем в моем доме! Пойдем, господин рода Хамдан!
Габаль дал увести себя, но одновременно почувствовал, что пропасть, которая разверзлась сегодня под его ногами, бездонна. Идя рядом с Далмой, он спросил его шепотом:
– Есть ли способ убежать отсюда?
– Ты боишься, что кто-нибудь донесет на тебя нашим врагам?
– Даабас глуп.
– Но все же он не подлец!
– Боюсь, мое присутствие навлечет на вас неприятности.
– Ну что ж… Если ты хочешь, я помогу тебе бежать. Но куда ты пойдешь?
– Пустыня велика.
33.
Габалю удалось бежать лишь незадолго до последней стражи ночи, когда сон спящих особенно крепок. Перебираясь с крыши на крышу, он добрался до Гамалийи. Оттуда, несмотря на полную темень, дошел до Даррасы, вышел в пустыню и зашагал по направлению к скале Кадри и Хинд. А когда, еще до рассвета, добрался до этой скалы, то не мог побороть навалившиеся на него сон и усталость от выпавших на его долю переживаний и долгого бодрствования. Завернувшись в абу, он улегся на песок и крепко уснул. С первыми лучами солнца, осветившими вершину скалы, Габаль открыл глаза и немедленно поднялся, чтобы продолжить свой путь и дойти до горы Мукаттам прежде, чем в пустыне появятся пастухи и прохожие. Но тут взгляд его упал на участок земли, где он зарыл Кадру. Дрожь охватила Габаля, в горле у него пересохло. В страхе он припустился бежать так, словно за ним кто-то гнался. Он убегал от могилы Кадру, как от кошмара, хотя тот был преступником и заслужил смерть. «Все-таки мы не созданы для убийства, хотя убитых нами не счесть!»
– думал Габаль и удивлялся, что не нашел для ночлега другого места, кроме того, где похоронил свою жертву.
Его охватило жгучее желание убежать как можно дальше. Он понял, что должен навсегда проститься с теми, кого любит и кого ненавидит, с матерью, с хамданами, с футуввами. В полном отчаянии и со страхом в душе он добрел до подножия горы Мукаттам и пошел по направлению к рынку. Обернувшись, он долго смотрел на оставшуюся позади пустыню и постепенно успокаивался. Теперь он далеко, его не догнать. Он решил осмотреть рынок, расположившийся на небольшой площади, к которой со всех сторон сходились улочки. Всюду слышался шум и гам, людские голоса и крики ослов. Чувствовалось приближение праздника. Площадь была запружена прохожими, торговцами, дервишами, юродивыми, бродячими актерами, хотя настоящий праздник должен был начаться только после захода солнца. Габаль переводил взгляд с одной группы людей на другую, стараясь не потеряться в этом водовороте. Наконец он заметил в отдалении лачугу, сделанную из листов жести, вокруг которой были установлены деревянные скамейки. Несмотря на жалкий вид, это была лучшая здесь кофейня. В ней было полно посетителей, но все же Габаль нашел свободное местечко и присел отдохнуть после изнурительной и долгой дороги. К нему сразу же подошел приветливый хозяин: одетый в дорогую абу, высокую чалму и красивые сапоги, Габаль заметно выделялся среди других клиентов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57