— Проваливайте из моих владений. — Он поднял обе руки и направил на высокого русского огромный револьвер с длинным дулом, взвел курок и сказал: — В следующий раз, если опять перелезете через забор, не забудьте захватить с собой маскировочные костюмы. Сейчас я даю вам десять секунд, чтобы исчезнуть. Девять… восемь…
Никто не шевельнулся, а высокий сказал ван Дорну:
— Ты, капиталистическая свинья!
— Семь… шесть… — И ван Дорн выстрелил.
Все, кроме него, бросились на землю. Эхо выстрела замерло где-то вдали, и опять воцарилась тишина. Пемброук встал на колено, держа в одной руке пистолет. Другой рукой он прижимал Стэнли к земле.
— Это лишь предостережение. Проваливайте, — сказал русским ван Дорн.
Четверо русских быстро поднялись, повернулись и начали спускаться по узкой тропинке. Ван Дорн опустил револьвер и засунул его в большую кобуру под мышкой.
— Нельзя позволять этим придуркам помыкать нами.
Пемброук убрал свой пистолет и помог Стэнли подняться. Мальчик выглядел потрясенным, но кивал, соглашаясь с ван Дорном. Пемброук, похоже, был немного раздражен. Он резко бросил Стэнли:
— Слушай, ты что, изображаешь из себя «зеленый берет»?
Стэнли что-то промямлил. Шок постепенно проходил, и он уже злился, что его обманули.
Ван Дорн поскрежетал своими мощными челюстями и весело предложил:
— Эй, у меня есть русский флаг. Хочешь, подарю?
Глаза у Стэнли сразу загорелись:
— Конечно. А где вы его взяли?
Ван Дорн расхохотался:
— На Эльбе, в Германии, в 1945 году. Это был подарок. Но я не сделал ничего героического, чтобы его получить. А вот ты его действительно заслужил. Пойдем, я куплю тебе «коку» или еще чего-нибудь, а потом тебя почистят, прежде чем отправить домой.
Они стали подниматься вверх по тропинке.
— Ты тут недалеко живешь? — спросил ван Дорн.
— Да, сэр.
— И хорошо здесь ориентируешься?
— Конечно.
Настроение у Стэнли заметно улучшилось. Он вспомнил о сделанных им снимках и русских карточках, лежащих в его полевой сумке. А если ван Дорн и вправду даст ему флаг, он мог бы его всем показывать… Но, может быть, куда лучше будет рассказать все, как было на самом деле. Да, об этом надо подумать.
— Ты часто этим занимаешься? Я хочу сказать, забираешься на их территорию, — спросил Пемброук.
— Я несколько раз перелезал через забор, но никогда раньше не подбирался близко к дому, — осторожно ответил Стэнли.
— Если бы мы не услышали лай собак и крики, ты бы сейчас был у них в лапах.
Стэнли не особо верилось, что старик и англичанин могли услышать все это так далеко, да еще и при ревущей музыке…
Они наконец дошли до конца тропинки и пошли по ровной лужайке, с одного края которой высились трибуны для зрителей. Ван Дорн объяснил Стэнли:
— Здесь играют в поло. Но, я думаю, ты и так знаешь. Слушай, это не ты воруешь мои помидоры, а?
— Нет, сэр.
Стэнли оглядел поле. На противоположной стороне стояли два высоких шеста с динамиками, которые сейчас молчали, и Стэнли подумал, не находятся ли в них подслушивающие устройства, нацеленные на русскую территорию. Может, так они и узнали, что с ним там происходило. На другом конце лужайки он увидел большой белый дом.
Ван Дорн опять поработал челюстями и спросил:
— Эй, а ты не хотел бы получить у меня кой-какую работенку? По субботам, после школы. Плачу щедро.
— Конечно, сэр.
— Мы можем немного поговорить о твоих приключениях?
Стэнли, немного поколебавшись, сказал:
— Думаю, да.
Ван Дорн неуклюже приобнял Стэнли.
— А как тебе удалось так близко к ним подобраться? Я имею в виду, так близко к дому?
— По канализационной трубе.
Ван Дорн задумчиво кивнул и добавил с улыбкой:
— Но в доме ты ведь не был?
Стэнли сначала ничего не ответил, но затем сказал:
— Я думаю, что, в принципе, мог бы туда попасть.
Ван Дорн приподнял брови, а Пемброук поинтересовался:
— Что это у тебя в сумке?
— Да так, разные вещи.
Они подошли ближе к дому, и Стэнли теперь видел, что там идет вечеринка. Пемброук допытывался:
— Что это за вещи?
— Ну, знаете, ерунда всякая.
— Что это значит, дружок?
— Ну, маскировочная краска, фонарик, фотоаппарат, шоколадки, карты. И тому подобное.
Ван Дорн остановился. Он взглянул на Пемброука, который тоже смотрел на него. Ван Дорн слегка кивнул.
Марк Пемброук отрицательно покачал головой.
Ван Дорн кивнул опять, на этот раз более решительно.
Стэнли наблюдал за ними. У него было веселое предчувствие, что он не в последний раз побывал в русской усадьбе.

Часть вторая
Письмо миссис Уингэйт
8
Кэтрин Кимберли прочла:
"Дорогая мисс Кимберли!
Недавно произошло весьма любопытное и, возможно, очень важное событие, которое и заставляет меня писать Вам. Как Вы, вероятно, знаете, Ваш отец Генри во время войны квартировал у нас, в Бромптон-Холле. После его смерти к нам пришел американский офицер, чтобы забрать его личные вещи. Этот офицер настаивал на получении всего, что принадлежало Вашему отцу. Как я тогда поняла, делалось это не столько из-за заботы о семье майора Кимберли, а из соображений безопасности, ибо Ваш отец, как Вы наверняка знаете, имел отношение к разведывательным операциям важного характера…"
Полковник Рандольф Карбури поглаживал седые усы, разглядывая привлекательную женщину, сидящую за своим рабочим столом. Он подумал, что она прекрасный образчик тех самых американок, которым в сорок не дашь и тридцати. Волосы у нее были длинные, а белая кожа покрыта редкими веснушками. Ему рассказывали, что она занимается бегом, и, глядя на ее стройную фигуру и прекрасные ноги, он в это охотно верил.
Женщина подняла глаза и перехватила взгляд англичанина, сидевшего напротив нее. Он кивнул в сторону письма:
— Пожалуйста, продолжайте.
Кэтрин опустила глаза на золотые буквы бланка:
«Леди Элинор Уингэйт, Бромптон-Холл, Тонгэйт, Кент».
Письмо было написано от руки почерком настолько совершенным, что он походил на оттиск с матрицы. Она опять посмотрела на Карбури и подумала, что лицо у него было напряженным, почти мрачным.
— Вы бы не хотели чего-нибудь выпить? — Кэтрин указала на буфет. Карбури молча поднялся и направился к нему, а она продолжала читать дальше:
«С учетом указанных мною обстоятельств мы стремились всеми силами помочь американскому офицеру, но Бромптон-Холл — большой дом, к тому же тогда у нас не было достаточно прислуги, чтобы заняться поисками мест, где Ваш отец мог спрятать важные документы. Может быть, Вы уже поняли, к чему я веду. Несколько дней назад во время уборки Бромптон-Холла в связи с его передачей новым владельцам в одной из кладовок был найден пакет, обернутый в клеенку. Как оказалось, в свертке находился планшет, какими в американской армии пользовались фельдьегери. Мой племянник Чарли, руководивший ходом работ, немедленно принес сверток мне.
В планшете обнаружились хорошо сохранившиеся бумаги, в основном шифровальные таблицы и другие подобные вещи, не имеющие теперь, насколько я понимаю, большой ценности. Там были также перевязанные бечевкой пачки писем. Оказалось, что среди них есть несколько трогательных весточек от Вашей сестры Энн, которой тогда было не более пяти лет. В планшете я нашла также предмет чрезвычайной важности — закрытый на замочек дневник.
После некоторых колебаний я решилась открыть дневник, дабы увериться в том, что это действительно дневник Вашего отца, и в положительном случае определить, не содержится ли в нем что-либо такое, что Вам было бы больно читать. Как выяснилось, в записях часто упоминаюсь я и Ваша мать. Но я решила не вычеркивать ни строчки, так как Вы уже достаточно взрослая, для того чтобы понять, что такое любовь, одиночество и война.
Как бы то ни было, личный характер носит лишь меньшая часть дневника. Основная же его часть посвящена служебным вопросам, и я считаю, что именно это будет весьма небезынтересным Вашему правительству…»
Кэтрин оторвалась от письма. Она подумала, что все это достаточно сложно воспринять. В то же время не все здесь было для нее неожиданным. Из детства она смутно помнила имя Элинор Уингэйт, хотя никак не могла вспомнить, с чем это было связано. Теперь она начинала кое-что понимать. В этом контексте визит Рандольфа Карбури не представлялся ей таким уж странным, хотя еще четверть часа назад этот англичанин был ей совершенно не знаком. Она всегда знала, что однажды настанет день, когда перед ней появится Карбури или еще кто-то и что дух ее отца обязательно обратится к ней.
Кэтрин продолжала читать:
«Обстоятельства смерти Вашего отца в Берлине в первые дни после окончания войны достаточно загадочны. Я никогда не верила официальной версии случившегося. К тому же ваш отец сказал мне как-то: „Элинор, если я умру и не найдется как минимум десятка свидетелей, способных подтвердить, что моя смерть произошла от естественных причин, знай, что меня наконец достали русские“.
Я ответила ему: «Генри, ты хочешь сказать „немцы“?» Но он на это твердо заявил: «Нет, я имею в виду наших подлых союзников». Да, и еще кое-что. Американский офицер, пришедший тогда за вещами Генри. Мне не понравилось его поведение. Почему он пришел один? Почему, чтобы обыскать этот большой дом, надо было заставлять моих немногочисленных слуг участвовать в этом утомительном процессе? Почему на следующий день пришел другой офицер с той же миссией? Этот второй американец никак не хотел поверить в то, что до него уже кто-то приходил. Он сказал, что в армии узнали о смерти Генри всего несколько часов назад.
В тот момент я была слишком переполнена горем, чтобы придавать всему этому какое-либо значение, но пару месяцев спустя попыталась навести некоторые справки. В тот период, к сожалению, еще сохранялись военные порядки и запрет на разглашение информации, так что моя затея оказалась бесполезной.
Надо сказать, что дневник Вашего отца проясняет многое…»
Кэтрин взглянула на Карбури и тихо спросила:
— «Талбот»?
Глаза у Карбури расширились от удивления.
— Да. «Талбот» и «Вольфбэйн». Я и не представлял, что вы об этом знаете. Что еще вам известно?
— Не так много.
Она перевернула страничку:
«Увидев этот сверток с вещами Генри, я многое вспомнила, в том числе старое чувство вины (не из-за нашей связи, ведь мой муж погиб на Мальте в начале войны, а Ваша мать как раз разводилась с вашим отцом, чтобы выйти замуж за какого-то высокопоставленного вашингтонского чиновника), вызванное тем, что я не нашла Вас раньше и не рассказала то хорошее, что знала о Вашем отце.
А он был замечательным человеком. Я хочу сообщить Вам еще кое-что. Я отправляюсь в Лондон, где буду жить у своего племянника, Чарльза Брука. Последние два месяца были для меня довольно странными и грустными: переезд из Бромптон-Холла, бумаги Вашего отца, пробудившие воспоминания о лучших и плохих временах одновременно. Но главная цель моего письма — сообщить Вам о бумагах Вашего отца, в которых упоминаются имена людей, возможно, все еще входящих в правительство Вашей страны или занимающих высокое положение в американском обществе. И упоминаются эти люди в таком контексте, который заставляет опасаться ужасных последствий для Вашей страны и для всех нас. По крайней мере, один из упомянутых людей — известная личность, близкая к Вашему Президенту. Это письмо будет доставлено Вам моим верным другом, Рандольфом Карбури. Я надеюсь, что он найдет Вас в юридической фирме, в которой, как он говорит, Вы являетесь одним из компаньонов. Полковник Карбури — старый военный разведчик, он прекрасно разбирается в жизненных ситуациях и в людях. Если он решит, что этот дневник можно Вам доверить, он Вам его передаст. Сначала я хотела предоставить эти бумаги в ксерокопиях моему или Вашему правительству, но Рандольф думает, и я согласна с ним, что эти материалы могут попасть в руки тех самых людей, которых они изобличают. Фирма «О'Брайен, Кимберли и Роуз» была основана Вашим отцом, и с этой фирмой были связаны многие офицеры разведки, находившиеся во время войны, как и Ваш отец, в Бромптон-Холле. Может, я пишу лишнее, но, как утверждает полковник Карбури, фирма до сих пор контактирует с разведывательными службами здесь и в Америке. Он также упомянул о том, что Ваша сестра Энн имеет отношение к американским разведслужбам.
Возможно, Вам стоило бы показать дневник ей или достойным доверия людям из Вашей фирмы. Я молю Бога, чтобы это не было настолько опасно, как кажется, хотя, откровенно говоря, я думаю, что так оно и есть.
С наилучшими пожеланиями,
Элинор Уингэйт.»
Кэтрин немного помолчала и спросила:
— Почему вы не отправились сразу к моей сестре?
— Ее не так просто найти, не правда ли?
— Да, это верно.
— Если у меня есть право выбора, я предпочитаю иметь дело с вами.
— Почему со мной?
— Как указала в письме леди Уингэйт и как мы оба знаем, вашу фирму подобные дела очень интересуют. Теперь все в ваших руках. Используйте эту информацию так, как считаете нужным. Но, пожалуйста, будьте осторожны.
— Должна ли я поставить в известность мистера О'Брайена о вашем визите и пригласить его сейчас сюда?
— Я бы предпочел, чтобы вы этого не делали.
— Почему?
— Почти все люди нашей профессии из того времени автоматически попадают под подозрение. Включая меня, разумеется.
Кэтрин встала и посмотрела в окно. По другую сторону Пятой авеню возвышался собор Святого Патрика. При обзоре с высоты сорок четвертого этажа он имел форму креста.
В кафе внизу все двадцать столиков были свободны. Стоял необычно пасмурный и мрачный для мая день, день сырых испарений и длинных серых теней.
Полковник Карбури тоже поднялся и посмотрел туда же, куда и Кэтрин.
— Открывающийся отсюда вид сильно изменился тех пор, как здесь размещался Отдел по координации деятельности американской и британской разведок. Последний раз я стоял у этого самого окна в сорок пятом году. Хотя, знаете, главные ориентиры все те же: Уолдорф, Сакс, собор Святого Патрика. Я представляю себе, что это опять сорок пятый год, и я вижу себя внизу молодым, быстро пересекающим Пятую авеню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70