В квартире останавливались заезжие агенты, равно как и другие мужчины и женщины, чье положение и статус были для Кэтрин абсолютно непонятны. Она знала, что однажды они здесь содержали и допрашивали перебежчика, поэтому Кэтрин не могла попасть в квартиру в течение целого месяца.
И хотя интерьер апартаментов был несколько старомоден, она знала, что квартира напичкана современной техникой, начиная от сложной системы защиты и кончая совершенными системами звукозаписи. Наверное, здесь была установлена и новейшая фотоаппаратура. Последний, третий этаж пентхауза был, видимо, заполнен электроникой. Кэтрин там никогда не была, но временами она слышала шум машин и чувствовала сотрясающие квартиру вибрации.
Ей здесь не нравилось. Но здесь жил Питер Торп. То есть он жил здесь в те периоды, когда бывал в Нью-Йорке. И в последнее время таких периодов было все больше. А в данный момент она могла быть где угодно, но только рядом с ним.
13
Тони Абрамс оказался у старого кирпичного дома в фешенебельном квартале на Тридцать шестой улице. Для жителей Нью-Йорка, понимавших толк в ценах на недвижимость, этот квартал, расположенный на самой, пожалуй, дорогой земле в Америке, был олицетворением денег. «Если бы эти узкие ряды домов переместить в Бруклин, они могли бы показаться даже неказистыми», — подумал Тони.
В отличие от кирпичных домов, парадные двери которых располагались над высокой лестницей в целях большей уединенности и для того, чтобы внизу оставалось место под служебные помещения, входная дверь этого дома находилась на уровне тротуара. По обе стороны двери горели газовые фонари, а слева было большое окно, забранное массивной чугунной решеткой. Этот дом больше напоминал о старой Филадельфии или Бостоне, чем о старом Нью-Йорке.
Через небольшой прозрачный кружок запотелого окна Абрамс заглянул в маленькую гостиную. В камине горели дрова, а рядом сидели со стаканами в руках двое мужчин и две женщины. Мужчины были при черных галстуках. Тони узнал Джорджа ван Дорна, старшего компаньона фирмы «О'Брайен, Кимберли и Роуз», и Тома Гренвила, который также вскоре должен был стать компаньоном фирмы. Женщины, обе в вечерних платьях, были скорее всего их женами. Жители пригородов, коротающие вечер в городском особняке фирмы.
Абрамс три раза постучал дверным кольцом по черной двери. Дверь открыла привлекательная девушка лет двадцати пяти в черном сарафане и белом джемпере с воротником «хомут».
— Мистер Абрамс?
— Да.
Она улыбнулась:
— Пожалуйста, входите. Вы, по-моему, промокли. Меня зовут Клаудия.
Тони заметил, что она говорит с каким-то акцентом, видимо, центрально-европейским. Абрамс вошел в прихожую, и девушка взяла его плащ.
— А где ваша шляпа?
— На столе у моего дядюшки.
Она немного помедлила и сказала:
— Ваши вещи наверху. Вы когда-нибудь раньше здесь бывали?
— Если только в прошлой жизни.
Она засмеялась и добавила:
— Вторая дверь слева… Хотя, давайте я сама вам покажу.
Она повесила плащ на крючок над батареей и повела Тони наверх.
Они прошли мимо гостиной, а затем по узкому коридору с низким потолком. Лестница была немного покосившейся, как и весь дом, но для нынешнего времени идеально прямых домов это было шиком. Клаудия открыла дверь и впустила его в маленькую комнату, обставленную настоящим «чиппендейлом». Смокинг Тони покоился в коробке с надписью «Одежда напрокат от Мюррея», лежавшей на кровати с высокими ножками.
Девушка сказала:
— Халат на кровати. Ванная — напротив, а на туалетном столике вы найдете все необходимое для душа и бритья. Когда оденетесь, может быть, захотите присоединиться к ван Дорнам и Гренвилам за коктейлем. Могу я быть еще чем-нибудь полезна?
Абрамс подумал, что она была достаточно сведущим человеком. Когда она поправляла свои каштановые волосы, он присмотрелся к ней повнимательнее.
— Я не мог видеть вас в офисе?
— Возможно, ведь я — клиент фирмы.
— Вы сами откуда?
— Что? А, я из Румынии. Теперь живу в этом доме.
— В качестве гостя?
— Я не чья-то любовница, если вы это имеете в виду. Я — политическая эмигрантка.
— Я тоже эмигрант. Из Бруклина.
Некоторое время они оценивающе разглядывали друг друга. Абрамс почувствовал, что с первого взгляда на нее в нем определенно забурлило желание. Он снял пиджак и галстук и повесил их в шкаф. Затем покосился на Клаудию, которая открыто смотрела на него, и стал расстегивать рубашку. Сняв рубашку, он бросил ее на кровать. Его рука опустилась на ремень.
— Вы остаетесь здесь?
Она улыбнулась и вышла. Абрамс разделся догола и надел халат. Взяв бритвенный прибор, он вышел в холл. Ванная оказалась маленькой, похожей скорее на кладовку. Тони побрился, принял душ и вернулся в комнату. Он стал одеваться, ругая изо всех сил запонки и узкий воротничок. Мюррей, как и следовало ожидать, забыл про кожаные туфли, так что Тони придется идти на вечер в своих будничных ботинках, мало подходящих для такого случая. Он взглянул на себя в зеркало, висевшее на двери. Мучаясь с бабочкой, он подумал: «Надеюсь, что все остальные будут выглядеть не менее идиотски».
Абрамс спустился вниз, в гостиную. Том Гренвил, симпатичный мужчина лет на пять младше Абрамса и примерно в тысячу раз богаче, обратился к нему:
— Тони, сообрази себе что-нибудь в баре.
Джордж ван Дорн ответил на вопрос, над которым, видимо, задумались обе женщины:
— Мистер Абрамс долгое время проработал в полиции.
Китти ван Дорн подалась вперед:
— Как интересно! А почему вы выбрали именно эту профессию?
Абрамс посмотрел на нее. Она была или намного моложе мужа, или усердно работала над собой: витамины, шейпинг, пластическая хирургия.
— Я всегда хотел стать полицейским, — ответил Абрамс.
Джоан Гренвил, симпатичная блондинка с веснушками, спросила его:
— А где вы живете?
Абрамс налил себе виски и ответил:
— В Бруклине. — Ему показалось, что голос у нее был с придыханием.
— А, значит, вы городской. Мы тоже. Мы живем в Скарсдейле. Это дальше Бруклина.
— Дальше от чего?
— Отсюда, от центра Вселенной. Я хочу переехать обратно в город, но Том меня не поддерживает. — При этих словах она взглянула на мужа, но он отвернулся.
Абрамс пригляделся к ней повнимательнее. На ней было простое белое шелковое платье. Она скинула с себя туфли, и он отметил отсутствие педикюра, да и вообще она, видимо, мало пользовалась косметикой. Прекрасная фигурка. Симпатичная, богатенькая и даже, возможно, умненькая. Одним словом, вьющая ступень эволюции человека.
Китти ван Дорн сказала:
— А мы живем на Лонг-Айленде, в Глен-Коуве. Джордж часто бывает здесь, правда, Джордж?
Джордж хмыкнул и направился к бару. Абрамс понял, что он уже успел достаточно выпить. Ван Дорн заговорил, делая себе коктейль:
— Кимберли, я имею в виду Генри Кимберли-старшего, купил этот дом на пороге века, заплатив три тысячи долларов то ли Гамильтону, то ли Стьюезану… Никак не могу вспомнить точно. Как бы там ни было, Генри-младший прожил здесь несколько лет после женитьбы. Когда началась война, он перевез семью в Вашингтон. Затем он отправился за границу, и его убили. Чертовски жалко. — Он поднял стакан и выпил. — За Генри!
Абрамс, стоя у камина, наблюдал, как ван Дорн допивает свой «бурбон», и спросил:
— Генри Кимберли был офицером Управления стратегических служб, не правда ли?
— Точно, — ответил ван Дорн, сдерживая отрыжку, — как и я. Где ваша комната, Абрамс?
— Комната? А, вторая слева, на втором этаже.
— Это была детская, комната Кейт. Мы с Генри любили заходить и болтать с ней. Генри любил эту девочку и ее сестру Энн.
На его красном лице появилась грусть.
— Война — это дерьмо, — добавил он.
Абрамс кивнул. Беседа разгоралась.
— Мой отец тоже работал в УСС. Целая группа сотрудников фирмы была завербована Биллом Донованом. Критики Донована поговаривали, что УСС расшифровывалось как: «Ух, слишком социально», — сказал, улыбнувшись, Гренвил.
— А кто критиковал Донована? — спросил Абрамс.
— В основном всякие придурки, вертевшиеся вокруг Рузвельта.
Наступило длительное молчание, которое нарушил ван Дорн, налив себе еще порцию виски. Он сказал через плечо Абрамсу:
— Сегодня вечером, я думаю, вам будет интересно.
Китти ван Дорн издала звук, означавший, что она не разделяет мнение супруга. Том Гренвил помешал пальцем в своем стакане.
— Вы знакомы с Кейт, не так ли? Она позвонила и сказала, что вы придете.
— Да, — закурив, ответил Абрамс. Эта беседа казалась несколько странной. Никто из мужчин прежде с ним не общался, удостаивая лишь кивком в офисе. Хотя и сейчас в их отношениях чувствовалась снисходительность, но в целом они были настроены достаточно дружелюбно. Это напомнило Абрамсу его первую беседу в подвале мясного магазина Бари, куда его затащили, грозя начистить физиономию, и откуда он вышел уже «Красным дьяволом».
Джоан Гренвил поднялась с кресла и опустилась на колени на коврик перед камином недалеко от Тони. Она взяла каминные щипцы и поправила дрова, затем повернулась и посмотрела на него.
— Вы останетесь здесь на ночь, мистер Абрамс?
— Просто Тони. — Он опустил глаза и увидел белый изгиб ее грудей и розовые соски. — Я не знаю, миссис Гренвил, а вы?
— А мы останемся. Пожалуйста, зовите меня просто Джоан, — попросила она.
Избегая взгляда Тома Гренвила, Абрамс направился к бару, хотя пить больше не хотел.
— Кто-нибудь еще выпьет?
Никто не ответил, а Джордж ван Дорн сказал:
— Действительно, оставайтесь.
— Не следует так поздно ехать на метро в Бруклин, — добавила Китти ван Дорн.
— Я собирался поехать на такси, — сказал Абрамс.
Опять молчание. Абрамс не знал, было ли это смешно или неловко, была ли это демократия в действии или просто вежливость знати. Они старались изо всех сил, но от их усилий у него начинала болеть голова. Джордж ван Дорн нашел окурок своей сигары в пепельнице и закурил.
— Клаудия дала вам все необходимое?
— Да, спасибо, сэр.
— Отлично. — Он выпустил облако дыма. — Знаете, она наш клиент. Она не служанка или что-то еще в этом роде.
— Она так и сказала.
— Правда? — Он откинулся в своем кресле. — Ее дедушкой был граф Лепеску, лидер румынского движения Сопротивления во время немецкой оккупации. Я полагаю, что она и сама вроде как графиня. Здесь она проживет еще некоторое время.
Абрамс посмотрел на Джоан Гренвил, сидевшую по-турецки на полу, с задранным на бедра платьем, и созерцавшую огонь. Абрамс вдруг представил себе уик-энд университетского женского клуба в Уэллесли или в Беннингтоне: много пива, еды, гитар и веселых голосов. На стульях разбросано лыжное снаряжение тысяч на пятьдесят, а на полу — лыжницы. Там были маленькие носики и соответствующие им маленькие груди, десятки розовых пальчиков без лака на ногтях и так много волос цвета соломы и голубых глаз, что можно было снимать «Деревню проклятых». За окном — огромное красное зимнее солнце, садящееся за заснеженный, покрытый березами холм, а в камине потрескивает огонь. Он никогда не видел подобного, но ведь не видел же он свою поджелудочную железу, хотя знал, что она была там, где ей положено быть.
— Его схватили красные, — сказал ван Дорн.
— Кого? — не понял Абрамс.
— Графа Лепеску, деда Клаудии. Им не нравился его титул. Они его расстреляли. Семью отправили в лагерь на перевоспитание. Большинство его родственников умерли. Хорошая награда за борьбу с нацистами. Война — дерьмо. Я это уже, кажется, говорил?
— Джордж, — заметила Китти ван Дорн, — пожалуйста, следи за своими выражениями.
— Русские тоже дерьмо. Любят расстреливать людей. — Он допил виски. — После смерти Сталина остатки семьи Лепеску были выпущены из лагеря. Отец Клаудии пошел работать на фабрику, женился на фабричной девчонке. Она и родила Клаудию. Ее мать умерла несколько лет назад. Длительное время мы пытались вызволить Клаудию из Румынии.
— Кто пытался?
— Мы. В конце концов выцарапали девушку прошлой осенью. Сейчас пробиваем ей вид на жительство.
— Зачем?
Ван Дорн посмотрел на Абрамса.
— Зачем? Мы их должники. Мы платим по счетам.
— Кто эти должники?
— «О'Брайен, Кимберли и Роуз».
— А я думал, речь идет о вашей бывшей разведслужбе.
Все молчали. Том Гренвил подошел к окну:
— Машина уже ждет. Пойдемте?
Ван Дорн посмотрел на часы.
— Куда подевалась Клаудия? Ей требуется целая вечность, чтобы одеться.
Абрамс поставил свой стакан на каминную полку.
— Она что, едет с нами?
— Да, — ответил Гренвил. — У вас какой столик?
— Кажется, четырнадцатый.
Брови у Тома Гренвила поползли вверх.
— Значит, вы сидите с О'Брайеном и Кэтрин?
— Разве?
Ван Дорн уронил пепел с сигары в свой стакан.
— Я тоже сижу за четырнадцатым. В этом году фирма заказала одиннадцать столиков. А раньше мы занимали и двадцать, и тридцать… — Он с силой воткнул окурок сигары в пепельницу. — Ну-ка, девушки, пойдите и поторопите нашу принцессу.
В этот момент в гостиную вошла Клаудия. На ней было черное шелковое вечернее платье и серебристые туфельки. В руках она держала серебристую сумочку. Клаудия с улыбкой произнесла:
— Ее высочество готовы. Дело в том, что горничные Ее высочества объявили забастовку. Ее высочество просит извинить ее.
— Ты выглядишь потрясающе! — сказала Китти ван Дорн.
Абрамс подумал, что мог бы поспорить на недельную зарплату, что кто-то должен был это произнести.
Клаудия посмотрела на Тони:
— Вы поедете в машине с нами?
— Если там будет место.
Ван Дорн громко сказал:
— Места достаточно, едем.
Все надели плащи и пальто и вышли на улицу. Вечер был холодным и влажным. У тротуара ждал громадный «кадиллак». Шофер открыл правую заднюю дверь. Абрамс забрался в машину последним и занял откидное сиденье, оказавшись лицом к тем, кто сидел сзади.
Джордж ван Дорн быстро отыскал бар и налил себе виски.
— Эта жидкость кажется вкуснее в любом передвигающемся аппарате — катере, самолете, машине…
Китти ван Дорн посмотрела на него с укором:
— Джордж, впереди еще такой длинный вечер.
— Не такой уж длинный, если он будет пить так интенсивно, — вставила Джоан Гренвил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70