Это было не труднее, чем обслуживать дорогой автомобиль доктора, который теперь был припаркован на самой нижней стоянке Осиного Гнезда и который оброс бы пылью, если бы Джереми не ходил туда каждые несколько дней, чтобы почистить его мягкой тряпкой и поубиваться над сломанной решеткой и треснувшим ветровым стеклом.
Иногда он гадал, доведется ли ему еще когда-нибудь снова водить этот автомобиль.
Джереми, несмотря на то что Длинный Джозеф ему не очень нравился, желал бы уделять больше времени беседам с ним, но отец Рени, который, собственно, никогда не отличался особенной теплотой, все более отдалялся. Он часами хранил мрачное молчание или исчезал в дальних углах помещения и возвращался с глазами, красными от слез. Джереми значительно меньше нравились моменты, когда тот был просто злобен.
Все попытки Джереми установить контакт были отринуты. Сначала он думал, что дело в гордости или, скорее, в безнадежном, провинциальном предубеждении Джозефа против гомосексуализма, но за последнее время он понял, что в отце мисс Сулавейо скрыт загадочный узел, который, возможно, никогда не удастся развязать.
У Джозефа не хватало словарного запаса, чтобы дать имя своей боли, кроме как в самых очевидных случаях. Но что более важно - похоже, он не понимал, что в любой ситуации есть альтернатива, если только постараться найти ответы внутри себя. Казалось, весь двадцать первый век обошел его стороной, и он мог представить эмоциональную боль исключительно примитивным способом прошлого столетия, лишь как что-то, от чего можно браниться, или что можно терпеть.
В последнее время как будто буря внутри него завивалась в жгут, Длинный Джозеф завел привычку беспрестанно бродить, не только исчезая в долгих путешествиях по базе (как думал Джереми, в поисках алкоголя - но, конечно же, теперь он завязал?), но и просто расхаживая по комнате самым раздражающим образом, когда оба находились вместе в одном помещении - всегда в движении, всегда на ногах. В последние несколько дней за этим занятием Джозеф даже начал что-то сам себе напевать, заполняя долгие паузы в нерегулярных беседах бормотанием без определенной мелодии, от которого у Джереми появлялось чувство, будто кто-то постоянно тыкает его в затылок. Песни - если их можно было назвать песнями - казалось, не имели никакого отношения к положению Длинного Джозефа. Это были старинные поп-шлягеры, повторяемые снова и снова, иногда лишенные своей оригинальной мелодии, со словами, которые превратились в бормотание или даже бессмысленные слоги - распознаваемые с трудом и раздражением.
Джереми искренне было его жаль. Джозеф потерял жену, которая умерла ужасной, медленной смертью, сын его был все равно что мертв, сраженный таинственной болезнью, а теперь еще и дочь ушла в опасное виртуальное путешествие, хотя оставалась обманчиво близко, и это было особенно жестоко. Джереми понимал, что Длинному Джозефу было очень больно и что отсутствие выпивки лишило этого мужчину одного из немногих эмоциональных костылей, но это вовсе не означало, что бормотание, шатание по комнатам и постоянные завывания идиота вскоре не превратят Джереми в еще большего безумца, чем тот, которым стремился стать Длинный Джозеф.
Так и получилось, что, когда он проснулся глубоко ночью, за несколько часов до того, как должен был принять смену у отца Рени, тишина - отсутствие даже отдаленного шепота песен Джозефа - поразила его.
Джереми Дако перетащил раскладную кровать армейского образца вниз в подпольную лабораторию отчасти потому, что он отрабатывал все более долгие смены, наблюдая за В-капсулами вместо Длинного Джозефа, когда тот задерживался, возвращаясь из своих шатаний по комплексу, а иногда и вовсе не приходил на пост. По крайней мере, именно эту причину Джереми назвал не без горячности, когда Джозеф Сулавейо потребовал объяснений, отчего напарник перетащил кровать в лабораторию.
Но в темных тайниках своего воображения он начал терять доверие к Длинному Джозефу. Джереми опасался, что в припадке отчаяния тот действительно мог что-то сделать и повредить капсулы или оборудование их поддержки.
Теперь, лежа в темноте комнаты, которую он сделал своей походной спальней, слушая столь непривычную тишину, Джереми ощущал внутри себя дуновение прохладного ветра тревоги. Значит, наконец случилось? Или же это он сам себя так взвинтил? Находиться в заточении несколько недель в оставленной подземной базе, прислушиваясь к отзвукам собственных шагов и бормотанию сумасшедшего - все это не способствует психическому здоровью. Возможно, он испугался теней или невинной тишины.
Джереми тихо застонал и поднялся. Сердце билось лишь немногим быстрее, чем ему следовало бы, но он знал, что не сможет снова лечь спать, пока не увидит, что Длинный Джозеф Сулавейо сидит на стуле перед приборами с показателями состояния В-капсул и их обитателей. Или, может быть, тот отлучился в туалет - даже Джереми временами оставлял комнату во время собственной смены, чтобы ответить на зов природы, или приготовить кофе, или просто обдуть лицо прохладным воздухом из вентиляционного воздуховода.
Конечно, именно так и обстояло дело.
Джереми надел пару старых тапок, которые нашел в одном из шкафов - примета старой жизни, которая позволяла ему чувствовать себя хоть немного уютнее, - и вышел на мостик, чтобы взглянуть на показатели контрольной панели.
Стул был пуст.
Стараясь оставаться спокойным, он направился к лестнице. Должно быть, Длинный Джозеф отлучился в кухню или в туалет. Джереми просто присмотрит за капсулами, пока тот не вернется. Непохоже было, что тут было много работы, кроме вполне предсказуемой - подлить воды и других жидкостей по расписанию, очистить систему отходов и вставить новые фильтры. И что вообще можно было бы еще сделать - разве что вытащить Рени и !Ксаббу из капсул против ясно выраженной воли Рени - если только не случится что-то из ряда вон выходящее? Система коммуникации вышла из строя в первый же день, и починить ее оказалась Джереми не по зубам. Так что, даже если Длинный Джозеф отправился бродить, вряд ли его можно было обвинить в том, что он оставил штурвал корабля в разгар морской баталии. Или что-то в этом роде.
Все показания были нормальными. Джереми на всякий случай проверил их дважды. Когда он стал озирать станцию во второй раз, то заметил слабый свет на экране для рисования. Перо лежало рядом с ним - единственная вещь на станции, располагавшаяся не под прямым углом ко всему остальному, единственный и незначительный штрих беспорядка, но почему-то это открытие заставило Джереми вздрогнуть, когда он наклонился, чтобы прочесть написанное на экране.
«БОЛЬШЕ НЕ МОГУ» - гласила надпись на экране, старательно выведенные буквы чернели на светящемся мониторе. «ОТПРАВЛЯЮСЬ К МОЕМУ РЕБЕНКУ».
Джереми прочел надпись еще два раза, стараясь уяснить ее смысл и одновременно сражаясь с душащим чувством тревоги. Что он имел в виду? К ребенку. К Рени? Он что, думал, что может к ней присоединиться, если просто залезет в капсулу? Джереми пришлось сдержать порыв - ему захотелось открыть большие крышки и убедиться, что безумец не забрался в гель подле своей дочери, находящейся в бессознательном состоянии. Но необходимости притрагиваться к В-капсулам не было, он это знал. Показания на капсуле Рени, на обоих капсулах были нормальные - по одному набору жизненных сигналов в каждой.
Более темное значение неожиданно явилось Джереми, он встал, неожиданно сильно испугавшись.
Если Джозеф думал, что его мальчик Стивен умер, если он находился в плену своих кошмаров или, быть может, депрессия так его измучила, что он уже не видел разницы между коматозным состоянием и смертью…
«Я должен пойти искать его, этого безумного бедолагу. Господи помилуй! Да он может быть где угодно. Мог забраться на верхний этаж лаборатории и броситься оттуда вниз».
Непроизвольно Джереми взглянул наверх, но этажи над лабораторией были молчаливы, нигде никаких движений. Огромный змееподобный узел кабелей над В-капсулами также был без изменений, хотя на минуту один незадействованный желоб кабеля показался ему неприятно напоминающим повесившегося человека. На полу рядом тоже никого не наблюдалось.
- Боже правый, - сказал Джереми вслух и вытер лоб.
Ничего не попишешь: придется ему отправляться на поиски! На это уйдет какое-то время, но не вечность же - в конце концов, база была законсервирована. Однако ему придется оставить капсулы без присмотра, а это Джереми не нравилось. Возможно, из-за собственных дурных предчувствий спящие внутри капсул показались ему ужасно уязвимыми. Если что-нибудь случится с ними, пока он будет гоняться за этим придурком… Дако не мог вынести этой мысли.
Джереми вернулся на станцию и покопался в настройках, пока не нашел ту, что помнил - нечто, что Мартина демонстрировала две недели назад - теперь казалось, что с тех пор прошли годы. Когда он изменил линию выхода, звуки сдвоенного сердцебиения (более медленное у !Ксаббу, но оба - сильные и не встревоженные) раздались из громкоговорителей и заполнили верхнюю часть лаборатории: би-бом, би-бом, би-бом, би-бом, немного несинхронно, на каждый седьмой или восьмой удар сердца бушмена накладывался удар сердца Рени, и если бы Длинный Джозеф это услышал, он бы совершенно сошел с ума, уверился бы в том, что случилось нечто дурное, но в данный момент Джереми было наплевать.
- Джозеф, Джозеф, где ты?
Пока он обследовал огромное здание, устало бродя по покинутым залам, а вокруг него играли в пинг-понг звуковые сигналы биения двух сердец, Джереми не мог не вспомнить свое возвращение в дом доктора той ужасной ночью. Свет был выключен, что было нормально, но не горели даже лампочки охранной сигнализации вдоль забора; с того самого момента, как он повернул в широкий каменный мешок и увидел смутный силуэт дома, им овладел ужас. И с каждым мгновением, пока Джереми бродил по молчаливым коридорам, выкрикивая доктора по имени без ответа, его страх усиливался. Как бы ни было ужасно найти искалеченное тело Сьюзен ван Блик на полу лаборатории, все же он испытал почти облегчение - по крайней мере, теперь страх обрел форму. Хуже быть уже не могло.
Хуже стало только тогда, когда он вернулся в больницу, высадив Рени, и обнаружил, что персонал у койки Сьюзен отключает систему жизнеобеспечения.
А теперь, принужденный идиотизмом этого человека бродить в тапках по огромной пещере, как будто вновь переживая ту страшную ночь, не зная, когда он может наткнуться на тело… Он был зол - еще больше, чем напуган. Если он найдет Джозефа Сулавейо и если тот не убил себя, Джереми устроит ему такую взбучку, которую тот запомнит на всю жизнь, и не имеет значения, что Длинный Джозеф крупнее его.
Мысль о том, чтобы избить человека за то, что он не смог совершить самоубийство, вызвала у Дако нервный и совершенно непроизвольный смех. Звук его был неприятным.
Для начала он проверил самые очевидные места. Кровать Джозефа в общей комнате была пуста, куча одеял на полу - единственное пристанище беспорядка в помещении. Кухня, в которой Джозеф с безумной настойчивостью искал что-нибудь выпить, была также пуста. Джереми принудил себя открыть кладовку и холодильную камеру, куда можно было залезть в полный рост, и даже посмотрел в шкафах, несмотря на свой страх, что, открыв какой-нибудь из них, он увидит труп Джозефа, осклабившийся на него, с пеной изо рта от какой-нибудь чистящей жидкости. Но кухня также была тиха и необитаема.
Джереми методично обошел все жилые и служебные помещения, открывая все, что было крупнее ящика для бумаги. На это у него ушло почти два часа. Звуки сердцебиения Рени и !Ксаббу аккомпанировали методичному поиску, по-прежнему спокойные, но с некоторой вариацией, так что через какое-то время это вселило в Дако почти уверенность, и он стал чувствовать себя уже не так одиноко.
Би-бом… би-бом…
Закончив обследование жилых и рабочих комнат, Джереми продолжил поиски на стоянке автомобилей, на тот случай, если этот сумасшедший дурак Сулавейо попытался запустить двигатель «Ихлози» и убить себя окисью углерода, не понимая, что у него закончится бензин, прежде чем он сможет заполнить миллион кубических метров гаража, даже если бы тот не вентилировался. Но автомобиль был пуст, к нему не прикасались со времени последней чистки, на мгновение машина показалась Джереми такой же потрепанной и бесполезной, как и он сам. Дако открыл дверь и достал из «бардачка» карманный фонарик, потом продолжил поиски в гараже, направляя свет в темные области за свисающими лампами, имея в виду слабый шанс, что Джозеф мог каким-то образом добраться до балок, чтобы повеситься.
Осмотреть гараж оказалось недолгим делом. Все четыре уровня были пусты. Джереми остановился на самом верхнем, чтобы передохнуть и подумать, прислушиваясь к эху сердечного ритма, который теперь учетверялся, отражаясь от каменных стен. В этом не было смысла - он все проверил. Если только Джозеф не забрался в одну из капсул. Если он утонул в жидкости, это объясняло отсутствие дополнительных жизненных сигналов.
Джереми содрогнулся. Мысль об Ирен Сулавейо, не подозревающей о том, что в вязкой черноте всего в нескольких дюймах от нее плавало тело ее отца…
Ему придется проверить. Это ужасно, но придется посмотреть. Он гадал, можно ли вывести спящих из их виртуальных сновидений, просто открыв капсулы. Что, если Джозефа там не окажется, и эксперимент будет прерван на ровном месте?..
По-прежнему в тревоге и страхе Джереми добрался до самого большого вентиляционного канала, чтобы глотнуть воздуха и прочистить голову. У него получилось… но не то, что он планировал.
Экран вентилятора лежал на полу.
С минуту Джереми тупо глядел на него, потом бросил взгляд вверх по квадратной трубе, которая была открыта: огромное отверстие в ничто. Джереми направил луч фонарика назад на пол и увидел, что в центре экрана была сложена аккуратная горка болтов.
Воздуховод был просторен, но все же достаточно узок для того, чтобы кто-то мог влезть по нему наверх, упираясь плечами и ногами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108