Мелкие аномалии системы типа тех, для анализа которых Немезида была создана, оказались слишком многочисленными: оригинально созданная Немезида не могла проверять и оценивать их с той же скоростью, с какой возникали новые.
Но это не было невозможным несоответствием. «Команда И», божества, которых Немезида не могла вообразить, а поэтому не могла им поклоняться или даже их бояться, ошиблись в своих оценках лишь на ничтожно малую величину. Таким образом, если деградация восприятия становилась допустимой, если она не могла помешать окончательному успеху охоты, Немезида могла разделить себя, чтобы увеличить зону поисков. Хотя программа не имела осознания собственного «я», контролирующего разум в центре своей сущности (удобная иллюзия, которую разделяли ее создатели), она тем не менее имела центральную контрольную точку, обрабатывающее информацию ядро. Разделение этой контрольной точки уменьшало возможности каждой подчиненной субъединицы, но позволяло быстрее обрабатывать данные в целом.
Имелся и другой фактор в пользу такого разделения - нечто странное, привлекшее внимание Немезиды и возбудившее ее холодный интерес. Во время бесчисленных часов перемещений и поисков, блуждая на крыльях числовых ветров и черпая информацию из их структуры и силы, Немезида осознала нечто иное, настолько далекое от концептуальной карты Иноземья, которой ее первоначально снабдили, что она сочла это новой опасностью для своей логической целостности.
Где-то - еще одна ничего не значащая для программы метафора, поскольку в информационном пространстве нет нужды в физическом расстоянии или направлении, если их не нужно симулировать для людей, - где-то на дальней окраине Иноземья события стали… иными.
Немезида не знала, в чем заключается различие, как и не знала, каким образом во вселенной, не имеющей пространственных расстояний, нечто может находиться далеко, но она знала, что и то и другое верно. И Немезида впервые ощутила притяжение, которое не могло быть полностью объяснено ее программированием. То была, разумеется, еще одна аномалия, нечто такое, о чем ее человеческие создатели не знали и даже не подозревали, но аномалия настолько иного порядка по сравнению с теми, которые привлекали охотничье внимание программы, что ей, вероятнее всего, предстояло остаться незамеченной - как совершенно неподвижный зверек становится невидим для определенных хищников. Но что-то в том далеком «месте», где события стали иными, где течения цифрового существования потекли новыми и непостижимыми - для Немезиды - путями, привлекло ее внимание, и теперь приблизилось к уровню навязчивой идеи в той мере, насколько это возможно для не имеющего души и жизни набора кодов.
Поэтому, создавая многие подчиненные версии себя и совершая тем самым нечто вроде самоубийства путем саморасчленения, Немезида решила создать еще одну, тщательно сконструированную версию себя для поиска этой Великой Аномалии, версию, которой предстояло проплыть по информационным течениям к тому невообразимо далекому не-месту и, если удастся, вернуться с чем-то напоминающим Истину.
Немезида не мыслит. Она не живет. И лишь тот, кто не понимает ограничений простого кода, леденящей чистоты чисел, осмелился бы предположить, что она способна мечтать.
ГЛАВА 14
ИГРЫ В ТЕНИ
СЕТЕПЕРЕДАЧА/НОВОСТИ: Феромоны включены в список контролируемых веществ
(изображение: головы муравьев, соприкасающихся усиками)
ГОЛОС: Применение феромонов - химических веществ, которые насекомые используют для передачи информации, а продавцы употребляли для повышения привлекательности товаров и даже для того, чтобы убедить потребителей не покупать продукты у конкурентов, - теперь подвергнется более строгому контролю в соответствии с новыми руководящими принципами ООН, несмотря на протесты правительств США, Франции и Китая.
(изображение: Рауша на кафедре на фоне эмблемы ООН)
Об этих изменениях объявил Виктор Рауша из Департамента защиты потребителей ООН.
РАУША: «Мы долго боролись против некоторых очень могущественных лобби, но потребители - граждане - должны иметь право принимать собственные решения без подсознательных влияний любого рода, а обонятельное воздействие, как выяснилось, одно из наиболее сильных. Если позволить продавцам пищевых продуктов вызывать у покупателей чувство голода, то что тогда помешает полиции принуждать граждан к повиновению, а правительствам - вызывать благодарность одним лишь запахом? Чем это закончится?»
Код Дельфи. Начать здесь.
Я любила дождь. Если я о чем-нибудь и тоскую после того, как столь долго жила в своем подземном доме, так это по капелькам дождя, стекающим по коже.
И еще о молниях, этих ярких прорехах в небе, когда материальная вселенная словно на мгновение разрывается, выпуская трансцендентный свет вечности. И если есть о чем сожалеть из-за того, какой я стала, то лишь о том, что мне никогда уже не увидеть величественного лица Бога, выглядывающего из трещины во вселенной.
Мое имя Мартина Дерубен. Я больше не могу вести свой дневник обычными методами (потом объясню, почему), поэтому я субвокализирую эти записи в… в ничто, насколько мне известно… в надежде, что когда-нибудь как-нибудь я сумею их извлечь и восстановить. Я не имею представления о том, какого рода система лежит в основе Сети Иноземья и о размерах ее памяти. Вполне может оказаться, что мои слова действительно окажутся утраченными навсегда, как если бы я просто выкрикнула их ветру. Но я столько лет соблюдала однажды заведенный ритуал подведения итогов и саморефлексии, что теперь уже не могу остановиться.
Возможно, кто-нибудь и когда-нибудь выдернет мои слова из матрицы этого мира, через много лет, когда все, что меня сейчас заботит и пугает; уже давно станет историей. Что ты подумаешь, человек из будущего? Поймешь ли ты вообще мои слова? Ты не знаешь меня. И вообще, хотя я веду дневник всю свою взрослую жизнь, иногда даже я ловлю себя на том, что прислушиваюсь к мыслям незнакомца.
В таком случае, говорю ли я для будущего или, подобно всем безумным женщинам в истории, лишь бормочу что-то себе под нос, одинокая в огромном личном мраке?
Ответа, разумеется, нет.
Были времена, когда я по нескольку дней ничего не записывала в дневник (даже по нескольку недель, во время болезни), но никогда еще пустое время не содержало столь разительных перемен, как те, которые я пережила с тех пор, как в последний раз высказывала свои мысли. Не знаю, с чего начать. Просто не знаю. Все теперь другое.
В каком-то смысле просто замечательно, что я вообще смогла взяться за продолжение дневника. Некоторое время я опасалась, что уже не смогу снова логически мыслить, но по мере того как в этом месте текли дни (или иллюзия дней), я обнаруживала, что мне становится легче переносить ошеломляющий поток информации, который и есть Иноземье - или, как его назвали создатели, проект Грааль. Мои физические способности тоже несколько улучшились, но я все еще по-детски неуклюжа и смущена окружающим меня миром, и почти столь же беспомощна, как двадцать восемь лет назад, когда я впервые утратила зрение. То было ужасное время, и я поклялась, что никогда больше не буду настолько беспомощна. Но Бог, похоже, любит держать все козыри у себя. Не могу сказать, что одобряю его чувство юмора.
Однако я уже давно не ребенок. Тогда я плакала, рыдала каждую ночь и умоляла Его вернуть мне зрение - вернуть мир, который, мне казалось, я потеряла. Он не помог мне, как и мои раздраженные родители-неудачники. Помочь мне было не в их силах. Но я до сих пор не знаю, по силам ли это было Ему.
Странно после стольких лет думать об отце и матери. Еще более странно думать, что они все еще живы и в этот момент находятся, возможно, менее чем в ста километрах от моего физического тела. Расстояние между нами уже было очень велико еще до того, как я попала в это непостижимое Иноземье - вымышленную вселенную, игрушку детей-чудовищ.
Родители не желали мне зла. Можно подвести и худший итог чьей-то жизни, но мне от этого не легче. Они любили меня (не сомневаюсь, что они и сейчас меня любят, и мой разрыв с ними, вероятно, причиняет им сильную боль), но они не защитили меня. А такое трудно простить, особенно если ущерб столь велик.
Моя мать Женевьева и отец Марк были инженерами. Ни она, ни он не умели ладить с людьми, им было уютнее среди определенности чисел и схем. Они отыскали друг друга, как два робких лесных существа, распознали общность взгляда на мир и решили прятаться от темноты вместе. Но от темноты нельзя спрятаться - чем больше света, тем больше теней он создает. Я хорошо это помню по тем временам, когда для меня еще существовал свет.
Мы почти не бывали на людях. Помню, как каждый вечер мы сидели перед стенным экраном и смотрели очередное научно-фантастическое шоу, которые они так любили. И всегда линейные драмы - интерактивные шоу отца и маму не интересовали. Интерактивности им было достаточно на работе, друг с другом и немного со мной. Этих обязательств вполне хватало для мира за пределами их голов. Пока мерцал стенной экран, я возилась с книжками-раскрасками, или читала, или что-то мастерила из конструктора, а родители сидели на пухлой кушетке позади меня, покуривая гашиш - «осмотрительно», как они это однажды назвали - и болтая друг с другом о какой-нибудь дурацкой научной ошибке или логическом ляпе в сюжете любимых шоу. Если показывали шоу, которое они уже видели, то ляп обсуждался столь же восторженно и подробно, как и в первый раз, когда они его заметили. Иногда мне хотелось заорать, чтобы они заткнулись и перестали нести чепуху.
Оба, разумеется, работали дома, а с коллегами общались в основном по Сети. Несомненно, эта возможность стала для них одним из самых важных моментов при выборе профессии. Если бы не необходимость ходить в школу, я могла бы вообще не выходить из дома.
Отсутствие у родителей связей с внешним миром, выражавшееся поначалу в поразительном отсутствии интереса к нему, с годами начало усугубляться. Особенно у матери, которая стала все больше опасаться тех часов, когда я выпадала из поля ее зрения, словно дочь была отчаянной девочкой-космонавтом, покинувшей безопасный дом-звездолет, а тихие улочки пригорода Тулузы - полным чудовищ инопланетным ландшафтом. И она хотела снова видеть меня на борту немедленно после окончания занятий в школе. Если бы действительно существовало такое фантастическое устройство, как машина для телепортации, чтобы мгновенно доставить меня из классной комнаты в нашу гостиную, то к тому времени, когда мне исполнилось семь лет, мать обязательно бы ее купила, сколько бы та ни стоила.
Во времена моего раннего детства, когда и отец, и мать работали, они, возможно, и смогли бы себе позволить такую машинку, если бы ее изобрели к тому времени… но потом все у них пошло под откос. Легкомысленная жизнерадостность отца была маской, скрывающей потрясающую беспомощность перед любыми затруднениями. Один неприятный администратор, нанятый на вышестоящую должность, постепенно вытеснил отца из компании, которую тот помогал основать, и он был вынужден пойти на низкооплачиваемую работу. А в том, что работу потеряла и мать, ее вины не было (просто компания потеряла контракт с Европейским космическим агентством, и весь отдел ликвидировали), но выйти на улицу и поискать новую работу оказалось для нее делом почти невозможным. Она выдумывала предлоги, чтобы остаться дома, и все больше времени проводила в Сети. Родители очень ценили свой дом в тихом пригороде, но через несколько месяцев он стал для них слишком дорог. Их споры после очередного косяка иногда становились напряженными и обвинительными. Они продали свою дорогую процессорную станцию другу и заменили ее дешевой подержанной моделью, собранной где-то в Западной Африке. В семье перестали покупать новые вещи. Питаться мы тоже стали плохо - мать варила суп огромными кастрюлями, ворча при этом как принцесса, вынужденная работать за кухарку. Даже сейчас запах варящихся овощей ассоциируется у меня с несчастьями и тихой ненавистью.
Мне было восемь лет, когда для матери нашелся вариант работы; я уже понимала, что дома что-то неладно, но не имела ни малейшей возможности что-либо изменить. Друг отца предложил ей участие в проекте одной исследовательской компании. Мать это не заинтересовало (думаю, в тот момент из дома ее мог выгнать разве что очень сильный пожар, хотя я даже в этом не уверена), но отец решил попытать счастья, возможно рассчитывая на сверхурочную работу в этой компании.
Его надежды не оправдались, хотя он и прошел несколько собеседований, а одного из руководителей проекта, как выяснилось, очень хорошо знал. Эта женщина (я искренне полагаю, что она хотела оказать отцу услугу) сообщила ему, что, хотя инженеры им сейчас пока не нужны, зато требуются испытуемые для конкретного проекта, а компания, финансирующая исследование, платит очень хорошо.
Отец вызвался добровольцем. Женщина сообщила, что он не подходит под их требования, но, судя по данным, которые указаны в заявлении, его восьмилетняя дочь подойдет. То был эксперимент по развитию чувственного восприятия, финансируемый «Клинзор груп» - швейцарскими специалистами по медицинским технологиям. Интересует ли его такая возможность?
Надо отдать ему должное: мой отец Марк не согласился немедленно, хотя предложенная сумма почти равнялась его тогдашней годовой зарплате. Домой он вернулся в смятении. Они с матерью весь вечер перешептывались под мерцание экрана, а потом спорили и громче, уложив меня спать. Позднее я узнала, что, хотя никто из них не был твердо за или против, нарастающее несогласие, вызванное этим предложением, подвело их к грани развода ближе чем что бы то ни было за все годы брака. Как это для них типично - несмотря на то, что этот спор стал самым серьезным за их жизнь, - они сами не знали, чего хотели.
Три вечера спустя, после нескольких самоуспокоительных звонков в псевдонаучную организацию, оплачивающую исследование (тут я не преувеличиваю и никого не оскорбляю, потому что в наши дни лишь считанные университеты не продали душу корпоративным спонсорам), родители убедили себя, что все будет хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108