«Сегодня инженер стоит больше, чем генерал. Тысяча верст железной дороги стоит больше тысячи пулеметов».
Жадно осушив стакан воды, я в бешенстве швырнул его в угол. Что же это? В бору калечат лошадей для того, чтобы скорее доставить шпалы германским железным дорогам. Петер Залан мокнет в галицийской окопной грязи, а его сын на счетах высчитывает, сколько добра получит Германия из лесов Витебской и Моги-левской губерний. Я вдруг почувствовал невыносимую боль в затылке.
Кому рассказать о преступной тайне, которая случайно стала мне известна? Было поздно. Я направился к Дударю. Окончив работу, возвращались в барак рабочие. Я тронул механика за локоть:
- Михаил Михайлович, выйдем на: свежий воздух. Дударь не спеша натянул пальто. Некоторое время шли молча.
— Ну? — Михаил Михайлович остановился.
Как начать разговор? Я не был в силах придумать что-нибудь путное и хриплым голосом начал издалека:
— Не понимаю, почему немцы так долго, держатся? Когда война началась, я видел в журнале «Огонек» ка-
рикатуру. На одной стороне: граница в дни мира. Русские крестьяне с добродушными лицами гонят в Гёрма-нию быков и тащат мешки с пшеницей. За границей толстый Михель ржет, потирая брюхо. На другой стороне: граница в дни войны. Отощавший Михель испуганно смотрит в сторону России. Но граница на замке, и русский солдат с винтовкой в руках показывает немцу фигу.
.Последовала пауза, после которой я продолжал:
— Как немцы до сих пор не померли с голоду? Ведь в газетах сообщалось, что в Германии через полгода начнется голод!
— Хм, они могут завозить продукты из нейтральных стран.
— Из нейтральных стран?.. —протянул я. — Что же это за страны? — И как перед учителем на уроке географии стал перечислять: — На сухопутных границах Германии — Швейцария, Голландия, Дания... На морских— еще Норвегия и Швеция. Но этим маленьким странам самим своего хлеба не хватает.
— Да, странно,— усмехнулся Михаил Михайлович.— В самом деле, если подумать: откуда немцы силы берут?
— Не едят ли они русский хлеб? Не может ли случиться, что вы наблюдаете за локомобилем и пилами, рабочие пилят, брусья отесывают, я считаю, а весь наш труд использует Вильгельм?
Механик внимательно взглянул па меня и спокойно ответил-:
— А вы не знаете поговорки: «За рубль черт свою тещу задушит, за два — сам повесится»? Пойдемте домой, прохладно становится.
Больше молчать я не мог. Может быть, я своими руками помогаю рыть могилу отцу. Торопясь, рассказал механику об инженере Михно и графе Воруинском.
Так как Дударь молчал, пришлось спросить:
— Вы мне не верите?
— Почему же не верю?
— Тогда нужно что-то делать. Нельзя же терпеть, чтобы под носом у нас орудовали подлецы и предатели.
— Мне и в самом деле холодно. — Дударя передернуло. — Пойдемте в машинное отделение, отыщем местечко потеплее.
Мы повернули в мастерскую и присели на ящиках. За тонкой перегородкой урчал локомобиль. Здесь, понизив голос, можно было поговорить по душам. Дударь кашлянул.
— Посмотрите, где кайзер крепость выстроил... в Ло-патове! И механик Михаил Михайлович освобожден от службы в армии Николая, чтобы служить в армии кайзера Вильгельма! — зло съязвил я.
— Конечно, Роберт, я и сам думаю об этом... и вся Россия думает. Народ уже знает, что наша царица — чистокровная немецкая принцесса Алиса — первая шпионка и изменница. Вы вот говорите — подлецы, предатели. А началось это предательство за много лет до первого пушечного выстрела на границе. Разве, если рабочий получает рубль, а фабрикант — миллион, это не подлость? Где-то я читал, что у графа Бобринского восемьсот тысяч десятин земли, а у вашего отца в Курляндии не было ни пяди... Подлая, несправедливая жизнь загнала его в могилевские болота. Кто поручится, что сахарозаводчик Терещенко меньше гонится за наживой, чем Крупп в, Германии? Или, может быть, братья. Ивановы лучше? Эх, что говорить...
Я вцепился в рукав механика. Вывод, сделанный мною из слов Дударя, был внезапен и противоположен обычным представлениям о войне. Значит, она ведется не для защиты от. нападения, а для того, чтобы кто-то нажил доходы — все равно, в рублях или в марках. Я был вне себя.
— Так... но царица в Петрограде... А мы жикрм в Лопатове... Ведь мы живем среди предателей! Неужели некому сообщить? — с горячностью выпалил я.
— Прошлым летом наши крепости разлетелись, как карточные домики, — мрачно отозвался Дударь.— Слышал я рассказы солдат, как расправлялись со «шпионами». Повесят старика еврея только потому, что он еврей. А предатели — генералы, фабриканты и помещики — благоденствуют.
После длинной паузы Дударь проворчал:
— Ну уж если какой-нибудь вельможа совсем замарает руки, ему наденут петлю на шею для успокоения общественного мнения или засудят. Так было с военным министром Сухомлиновым. Подумай хорошенько: военный министр — предатель!
Как я ни старался понять, в его словах не было ответа на волновавший меня вопрос.
Я снова начал говорить о фирме «Братья Ивановы и компания».
— Вы все об этом.. . Что же, сообщим. Только не немке-царице и не ее ставленникам. Они нам наплюют в лицо. Они скажут: «Из России в Германию ветер соломинку не пронесет».— Дударь дружески похлопал меня по плечу. — Не народ начинал эту войну, не ему нужна она. Вот народу мы и сообщим... И, поверьте, придет время грозной мести, придет, а пока — по домам!
Меня терзало внутреннее беспокойство. «Эх, — решил я, — переночую у рабочих в четвертом бараке!»
Барак большой, темный. В обоих его концах, как светлячки, мерцали лампочки. Посреди барака топилась чугунная печь — она излучала не только тепло, но и свет, может быть, даже больше света, чем лампочки.
Воздух был насыщен запахом пота и табачного дыма. Я сел на свободную койку и наблюдал новых соседей. Днем они трудились, мерзли и потели и все же сейчас долго не унимались. Один кипятил чай в консервной банке, другой — суп в закопченном котелке, третий на куске жести пек лепешки... Слышались шутки. Через некоторое время рядом со мной присел на койку пожилой мужик. Насыпав на ладонь нюхательного табаку, он втянул его в ноздри и с видимым наслаждением чихнул несколько раз подряд.
— Паныч, ты бы рассказал что-нибудь... Далеко ли до звезд, скажем... или, к примеру, в аду —всех господ в один котел засадят али каждого в отдельном горшке варить будут?
Мне всегда была приятна остроумная беседа. Я воспрянул духом. Совсем недавно прочитал роман бельгийского писателя Шарля де Костера об освобождении Нидерландов от испанского ига. Почему бы не рассказать о похождениях и приключениях славного Тиля Уленшпигеля?
Со всех сторон меня обступили люди. Каждый рассказчик всегда подчеркивает близкое душе, самое приятное и приписывает своему герою наиболее нравящиеся ему черты. Не выходя за рамки романа, я издевался над божьим помазанником, испанским королем Филиппом II, над инквизиторами, попами, монахами... Лились желчные слова о церкви, насилии, предательстве, глупости. .. Зато образ Тиля Уленшпигеля был светел, как
солнце.За один вечер всего не расскажешь. Пришлось оборвать рассказ. Молча расходились слушатели... Меня охватило живительное волнение, когда послышались реплики рабочих: «Этот Филипп — чисто Николай Второй», «Смотри, чертовы попы... всегда и везде шкуру
драли».Я долго не мог заснуть. Ворочаясь с боку на бок, мечтал: «Эх, если бы мне удалось стать таким, как Тиль Уленшпигель...»
Глава VIII
Опять предлагают быть шпионом.
Благодетель вошел торопливыми шагами, добродушно улыбаясь. Не здороваясь, не подавая руки, наклонился и похлопал меня по валенку:
— Тепло?
— Тепло.
— Великолепно! Люблю, когда у моих людей все хороато. Н-да... Люблю, когда в моем присутствии улыбаются. Не хочу хулить своих администраторов, но все-таки они еще не умеют уживаться с подчиненными. Н-да... Знаешь, даже старый Пахомыч обрадовался: «Спасибо, барин, что приехали. Без вас мы как чащоба без волка». Ну как, привык?.. Жалко, дела задержали. Не смог тебя сам принять в лопатовской резиденции. Сидор Поликарпович жаловался уже. .. Да что там, грошовая это душа! Хорошо, что ты ему когти показал.
Так и нужно. О, мы с тобой будем вести большие Дела! Н-да... Благодетель вышел так же стремительно, как появился. Я долго держал перо на весу над чернильницей. Илья Степанович все-таки добрый. Понятно, не без грешков... Знает ли он, куда уходит лопатовская продукция? В фирме «Братья Ивановы и компания» он не последний человек, но, может быть, еще более крупные дельцы обводят его вокруг пальца? Едва ли он понимает по-французски.
А скоро заглянет он снова в чуланчик? Правда,вдень приезда как-то неудобно... может быть, даже неприлично об этом заговаривать, но... но в кармане пустовато.
Только часа три спустя в дверях кабинета главного инженера проскрежетал ключ — явился Крысов.
Я привстал.
— Илья Степанович... хотел немного поговорить. Не думайте, что я так ненасытен... Все-таки, Илья Степанович, сколько вы мне будете платить? — густо покраснев, спросил я.
К моему удивлению, величественный промышленник присел побеседовать со мной:
— Ты знаком со всеми системами оплаты?
— Нет... — с удивлением посмотрел я в глаза хозяина.— Что это за системы оплаты? Жалованье ведь есть жалованье... Сколько договорились, столько и получаешь.
Крысов вытащил часы.
— Черт подери! Мне, наверное, даже помереть будет некогда. Н-да... Ну, несколько минут оторву от других и посвящу милому юноше... Ты говоришь о жалованье по предварительной договоренности. Но я скажу тебе: эта хотя и самая распространенная система все же устарела. Чего скрывать, именно в пределах этой системы больше всего неприятностей, осложнений, конфликтов и столкновений. Ты спрашиваешь, что же лучше? Система взаимного доверия. Н-да... Благородная и доходная как для работодателя, так и для самого работника. Самая справедливая и перед богом и перед людьми. Поясню подробнее. Скажем, мой подначальный делает обычную работу. Да-с, я его кормлю и одеваю.
Святым духом никто не живет. Но вот он совершает что-нибудь выдающееся, необычное, весьма ценное. Теперь я не жалею ничего. Я кормлю его устрицами и пою шампанским. Я одеваю его, как купца первой гильдии. Я берегу его, как икону, и подсовываю ему пачки денег. Конечно, тебя, сынок, я буду оплачивать по этой самой справедливой, идеальной системе...
Тут, совсем не вовремя, Сидор Поликарпович просунул в дверь свой кривой нос:
— Простите... на одну минутку.
Крысов вышел.Что это за система взаимного доверия? Что бы она. могла означать? На душе стало неспокойно... Первый раз по-настоящему продавал я себя хозяину. Конечно, и раньше я зарабатывал как репетитор избалованных и ленивых детей лавочников и кабатчиков. Но у них была своя система оплаты: чтобы вырвать трешку или пятерку, приходилось по десять раз приходить за ней. Вдруг я вспомнил жандармского офицера, который заманивал меня профессией Иуды. Возможно, и у жандарма была своя, особая система оплаты. Илья Степанович тоже не из-за пустого каприза был так щедр, но... Ведь в Лопа-тове в основе всего труд — правда, тяжелый труд.,. Рабочих стремятся здесь обмануть и обокрасть, но... я же просто и ясно сказал Мышкину, что не буду заниматься жульничеством. Несомненно, это уже известно лесопромышленнику. Что же кроется за. «системой взаимного доверия»? Может, поставят в такие условия, что чихнуть некогда будет, а вместо обещанных молочных рек и кисельных берегов швырнут какую-нибудь подачку...
Э, будь что будет! Все-таки без заработка не оставят.А деньги очень нужны, очень... И опять мои мысли вернулись к тому же вопросу: что это за «система взаимного доверия»? Гм... разве такой культурный и вежливый человек, как Крысов, обидит... Конечно, он не прогадает, выгоды для себя добьется. Но какой? Жаль, что этот чертов Мышкин помешал разговору. Крысов возьмет и забудет — начинай тогда все сначала... К тому же Мышкин может еще наплести с три короба.
У Крысова была не такая плохая память, как я думал. Через полчаса он появился в моем чуланчике и вынув из кармана красивый портсигар с золотой монограммой, протянул мне.
— Спасибо, не курю, — пробормотал я.
Илья Степанович, усмехаясь, держал передо мной дорогой портсигар.
— Открою тебе некоторые жизненные истины совсем даром. Это не входит в мою систему оплаты. Просто так. Видишь, сынок, никогда не пренебрегай любезностью вышестоящего. Никогда! Да-с... Ты можешь отказать мужику... дескать, махорка воняет. Но тому, кто выше тебя, — никогда! Все одно, чем бы он тебя ни угощал.
Я неуклюже потянулся к портсигару, вынул папироску, повертел ее в руках и машинально сунул в рот.
Спичек Крысов не предложил, а сильным щелчком подбросил коробок в мою сторону.
— Продолжим. Кто властитель Вселенной? Господа гимназисты, задрав головы к луне и выпучив глаза, продекламируют; «Любовь». Бредни! Слово всеобъемлющее, охватывающее всю Вселенную,—это борьба. Орел хватает мышь, коршун — курицу, кит левит сельдей, ласточка — мышей... везде одно и то же. Как среди животных, так и среди людей. Н-да, извечно так было и будет: один ловит и пожирает, другой бежит и гибнет.
Крысов откашлялся, и я быстро заметил:
— Я не слыхал, чтобы сельди восставали против кита или вороны заклевали орла. Но люди так делают. В Англии отрубили голову Карлу Первому. Во Франции— Людовику Шестнадцатому и королеве Марии-Антуанетте.
Крысов высокомерно усмехнулся:
— И зверь, обожравшись, дохнет. Меру нужно знать, меру... Н-да, но остается основа основ: блага жизни всегда будут в руках избранных. Сейчас, может быть, ты птенец коршуна... может быть, совенок, только что вылупившийся из яйца. Сегодня тебя и вороны могут растерзать. Но поставь себе цель: текущий счет в банке, двухэтажный дом в городе, акции. Это ты должен вырвать своими зубами и когтями. — Порывшись в кармане, лесопромышленник бросил на стол четвертную бумажку. — Итак, договорились: ты мне доверься, я — тебе. Пока еще ты не сделал ничего достойного внимания и поощрения, но пусть! Знай благодетеля!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56