— Поистине, это был посланец из другого мира, Филипп. Разве ты не почувствовал смертельного холода, когда он сидел рядом с тобой? Я ощутила его, как только он вошел.
Филипп, у которого было так же тяжко на душе, как и у жены, не желая еще больше пугать ее, отвечал:
— Не совсем так, Амина. Ты просто вообразила себе что-то. Его неожиданное появление и странное поведение показались тебе необычными. Я же увидел в нем просто человека, который из-за уродливой внешности лишен и домашнего очага, и улыбки женщины, ибо какая женщина улыбнется Богом обиженному! Его очень задело, когда он увидел тебя, и в нем проснулось злое желание лишить других счастья, никогда им не испытанного. Поэтому, Амина, он и вел себя так.
— А если даже я и права, то это все равно ничего не изменит,— отвечала Амина.—Ничто более страшное не изменит твоей участи! Я готова,— продолжала она, прижимая руку к сердцу.— И горжусь, что мой супруг избран для этого благородного дела!— Амина перевела дыхание.— А ты не заблуждаешься, Филипп?
— Нет, Амина,— печально отвечал он, обнимая жену.— Я не сомневаюсь ни в предзнаменовании, явившемся мне, ни в своей силе духа, ни в выборе жены. Это воля Господа Бога!
— Тогда пусть воля Господня исполнится! — произнесла в ответ Амина, вставая.— Первый приступ боли прошел. Мне уже легче, Филипп. Твоя Амина выполнит свои обязанности.
Филипп не отвечал. Некоторое время спустя женщина продолжила:
— Но только одна короткая неделя, Филипп...
— Мне же хотелось, чтобы это был только один день! — прервал ее Филипп.— Одного дня вполне достаточно. Очень рано, слишком рано явился этот одноглазый злодей!
— Не говори так, Филипп,— попросила его Амина.— Я благодарна ему за эту неделю. Она как раз даст мне время понемногу отвыкнуть от своего счастья. Я сознаюсь, что если бы я, как любая другая женщина, стала упрекать тебя, плакать и просить, то хватило бы и одного дня, чтобы обнаружить мою слабость и сделать тебя несчастным. Но твоя верная жена прекрасно знает свои обязанности. Подобно странствующему рыцарю, ты должен отправиться навстречу самым разным опасностям, может быть, даже и смерти, а твоя Амина будет с надеждой и верой смотреть тебе вслед и преданно ждать твоего возвращения...
Их разговор был прерван появлением доктора Путса, которого поразил сияющий вид Амины.
— Святой пророк! Что же здесь произошло? — воскликнул он.
— Ничего особенного, этого мы все ожидали,— отвечал Филипп.— Я покидаю вас. Корабль поднимает паруса через неделю!
:— Вот как! Вы, таким образом, отъезжаете через неделю? — Лицо старика исказилось, он попытался скрыть от Филиппа и Амины радость, которую доставлял ему предстоящий отъезд Филиппа, но, справившись с собой, минхер Путс произнес другим тоном: — Однако это печальная новость.
Супруги не ответили и вышли из комнаты.
Мы не станем описывать неделю перед разлукой. Она прошла в сборах. Не будем говорить о мужестве Амины, с которым она преодолевала свою печаль и страх за судьбу любимого, о противоречивых чувствах в душе Филиппа, который оставлял любовь, благополучие и домашний очаг, чтобы отправиться навстречу лишениям, опасности и смерти. Скажем только, как Филипп в какой-то момент чуть было не решил остаться, но, разглядывая висевшую на груди реликвию, он снова вспомнил о том, что поклялся выполнить свой сыновний долг, и его страстно потянуло в море. Добавим, что Амина, когда муж засыпал в ее объятиях, считала часы, остававшиеся до расставания, отчего ее бросало в дрожь, и без сна лежала она в постели, прислушиваясь к завываниям ветра. Эта неделя показалась супругам очень долгой, и они, хотя и полагали, что время летит очень быстро, почувствовали почти что облегчение, когда наступило утро расставания, поскольку только теперь могли дать волю своим чувствам, которые из уважения скрывали друг от друга. Их сердца освобождались от груза, уверенность сменила сомнения, а надежда освещала будущее.
— Филипп,— произнесла Амина,— я не буду очень страдать, когда ты уйдешь. Я не забыла, что ты рассказал мне перед свадьбой и что я вышла замуж по любви. Сердце подсказывает мне, что ты вернешься, но я могу и ошибаться, поскольку ты рискуешь возвратиться, но не живым. В этой комнате я буду ждать тебя... я буду сидеть на этой кушетке. И если ты не вернешься живым... То появись, если сможешь, хотя бы мертвым! Я не испугаюсь штормового ветра и распахивающихся окон! Нет, нет! Даже само явление твоего духа будет мне необходимо. Я прошу тебя... позволить мне еще только раз увидеть тебя, убедиться, что ты мертв, и тогда я буду знать, что мне нечего делать на этом свете, и без сожаления уйду в мир благоденствия, если мы, согласно твоей вере, сможем очутиться там. Обещай мне это, Филипп!
— Я обещаю тебе все, что ты желаешь и насколько позволят мне это небеса. Но теперь, Амина,— губы Филиппа дрожали,— но теперь... Боже милосердный!.. это тяжкое испытание... теперь я должен уйти!
Темные глаза Амины пристально смотрели на Филиппа. Говорить она не могла. Лицо ее вздрагивало, слабая женская натура не могла больше вынести такого избытка чувств, и, когда Филипп хотел поцеловать ее последний раз в побелевшие губы, она упала без памяти.
— Она потеряла сознание,— произнес Филипп, укладывая жену на подушки.— Так даже лучше!
Филипп позвал из соседней комнаты тестя, попросил его оказать помощь дочери, взял шляпу и крепко поцеловал в лоб жену. Когда Амина пришла в себя, он был уже далеко.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Покинув дом, Филипп Вандердекен удалялся от него с такой поспешностью, будто хотел убежать от своих мучительных мыслей.
Через два дня наш герой прибыл в Амстердам, где прежде всего купил маленькую, но прочную стальную цепочку, заменившую ленточку, на которой всегда носил на груди свою реликвию. Потом он с багажом направился на борт «Тер-Шиллинга». Филипп не забыл прихватить с собой и сумму денег, обещанную капитану в качестве платы за обучение. Уже начало вечереть, когда он ступил на палубу корабля, стоящего на одном якоре в окружении других кораблей Ост-Индской флотилии.
Капитан, назвавшийся Клоотсом, приветливо встретил его, показал койку и ушел в трюм, чтобы отдать распоряжения по погрузке, предоставив Филиппа самому себе.
«Значит, это он и есть,— подумал Филипп, облокачиваясь на фальшборт.— Значит, это и есть тот самый корабль, на котором я должен предпринять свою первую попытку, первую, а может быть, и последнюю! И совсем не догадываются о цели моего путешествия те, с кем я пойду под парусами! Как же различны наши устремления! Еду ли я искать богатства? Нет! Хочу ли я удовлетворить свое любопытство и жажду приключений? О, нет! Я ищу общения с мертвыми! Ужасен мой замысел! И как я смогу осуществить его? Лишь небеса и мое упорство помогут мне разгадать эту тайну!»
Затем мысли Филиппа вернулись к Амине. Со скрещенными на груди руками и устремленным на небосвод взором он стоял у борта, и со стороны казалось, что он внимательно рассматривает гонимые ветром дождевые облака.
— Видимо, будет лучше, если вы спуститесь вниз,— прозвучал приветливый голос, вернувший Филиппа к действительности.
Это оказался старший рулевой, который представился Хилле-брантом. Мужчина плотного телосложения, примерно тридцати лет, с льняными волосами, ниспадавшими ему на плечи, с прекрасным цветом лица и светло-голубыми глазами. И хотя внешностью Хиллебрант был мало похож на моряка, но лучше его никто на корабле не знал и не исполнял своих обязанностей.
— Благодарю вас! — отвечал Филипп.— Я действительно позабыл, кто я и где. Мои мысли были далеко отсюда. Спокойной ночи и еще раз большое спасибо!
Как и большинство кораблей того времени, «Тер-Шиллинг» по строению и оснащению сильно отличался от парусников последующих поколений. Он был соответствующим образом оснащен и имел водоизмещение в четыреста тонн. Днище его было почти плоским, борта лишь немного изгибались в том месте, где они выступали из воды, и, таким образом, его верхние палубы были лишь немного шире нижних. Как и все находившиеся на службе Компании корабли, «Тер-Шиллинг» был также вооружен. По каждому его борту располагалось по шесть девятидюймовых пушек, пушечные порты были маленькими и овальными. Бак отделялся от шканцев полубаком, который назывался топ-галантом. Кормовая верхняя палуба заканчивалась резко обрывающейся резной надстройкой, высоко поднимавшейся над водой. Утлегарь был поднят довольно высоко и выглядел почти как четвертая мачта, особенно когда на нем поднимали четырехугольный кливер. На задней палубе висело на скобах разное оружие устаревших образцов. Бизань-парус крепился на латинском рее.
Вряд ли стоит добавлять, что опасности далекого плавания угрожали кораблю не только из-за подобного устройства, но и вследствие увеличенной его парусности за счет огромного количества бегучего такелажа и дерева, поднятого над водой, которые, однако, не держали ветер, а лишь затрудняли движение на галсах.
Команда «Тер-Шиллинга» состояла из капитана, двух рулевых, двух лоцманов и сорока пяти матросов. Суперкарго, то есть представитель Компании, на борт еще не прибыл. Для него была приготовлена каюта в резной надстройке. Каюты на главной палубе предназначались для капитана и его помощников, а все четыре обслуживались четырьмя юнгами.
Когда на следующее утро Филипп проснулся, он увидел, что топ-паруса поставлены и якорь приподнят. Некоторые суда уже снялись с якорей и выходили в море. Погода стояла прекрасная, вода была спокойна. Настроение у Филиппа было приподнятым от предстоящих приключений и новизны положения. Капитан минхер Клоотс стоял на юте, как обычно, с трубкой во рту, и дым, который он время от времени пускал из нее, застилал линзы его подзорной трубы.
Филипп поднялся по резному трапу и поприветствовал капитана. Минхер Клоотс вовсе не был мал в обхвате, а масса вещей, в которые он облачался, немало способствовала тому, чтобы сделать его еще более округлым. Его одеяние, представленное на всеобщее обозрение, состояло из жесткой шапки из лисьего меха, из-под которой выглядывал край мятой красной ночной шапочки, красного плюшевого жилета с большими металлическими пуговицами, зеленой суконной куртки, поверх которой он имел обыкновение надевать верхнее платье из грубого голубого сукна и которая очень походила на дамскую кофту. При этом он носил черные плюшевые штаны, мятые светло-голубые чулки и широкие ботинки с серебряными застежками. Его живот перетягивал широкий пояс и прикрывал фартук из канвы, который широкими складками спускался почти до колен. За пояс был заткнут нож с широким лезвием, вложенный в ножны из акульей кожи. В таком виде лю-бил появляться минхер Клоотс — капитан «Тер-Шиллинга».
Капитан был так же высок, как и толст. Его лицо было овально, а черты лица массивны. Поседевшие волосы развевались на ветру, а кончик прямо торчавшего носа был всегда красным по причине привычки прикладываться к бутылке вина и от жара его короткой трубки, которую он только тогда не держал во рту, когда ее выколачивал, спал или отдавал указания.
— Доброе утро, сын мой,— отвечал капитан Вандердекену, выпуская из трубки облако дыма.— Мы задерживаемся только из-за суперкарго, у которого, видимо, нет большого желания появляться на борту. Уже больше часа его ждет у берега лодка, а за это время конвой уйдет далеко от нас. Мне хотелось бы, чтобы могущественная Компания позволяла нам ходить под парусами без этих господ, которые, по моему мнению, только мешают делу. Но на берегу об этом думают иначе.
— Какие же обязанности исполняет такой представитель на борту? — спросил Филипп.
— Он должен присматривать за грузом и сбытом товара, но если бы эти господа не занимались больше ничем, то было бы не так уж плохо. Но такие люди занимаются всем и всеми, прежде всего созданием для себя максимального уюта и ведут себя на борту как короли, поскольку знают, что к ним никто не посмеет приблизиться и что одно их слово о невнесении в списки конвоя подвергнет корабль опасности. Компания настаивает, чтобы ее представителям оказывались всяческие почести. Когда они поднимаются на борт, мы должны приветствовать их пятью пушечными залпами.
— Вам что-нибудь известно, капитан, об этом представителе?
— Ничего, кроме слухов. Один из моих коллег, который уже ходил с ним, говорил мне, что тот слишком боится моря и слишком воображает о себе.
— Мне хотелось бы, чтобы он прибыл побыстрее,— сказал Филипп,— поскольку я едва могу дождаться, когда ветер наполнит наши паруса.
— У вас, должно быть, натура бродяги? — спросил капитан.— Как я слышал, вы оставили уютный домик и к тому же красивую жену.
— Меня тянет посмотреть мир,— отвечал Филипп.— К тому же я должен научиться управлять кораблем до того, как куплю себе свой, чтобы затем попытать счастья, путешествуя самостоятельно.
«Ах, как это противоречит моим собственным желаниям!»— подумал -Филипп.
— Океан приносит богатство, но и, как правило, поглощает его,— возразил минхер Клоотс.— Если бы я мог превратить это судно в хорошенький домик и имел бы кучу гульденов в придачу, то вы не увидели бы меня здесь, на юте. Я дважды обошел под парусами этот Мыс, что вполне достаточно, потому что в третий раз все может обернуться совсем не так благополучно.
— Неужели это так опасно? — прозвучал вопрос Филиппа.
— Не менее опасно, чем пробираться сквозь течения и преодолевать прибой, обходить подводные рифы и песчаные отмели, штормовать в бурном море, а в остальном—ничего страшного! Даже если вы станете на якорь в бухте с этой стороны Мыса, вас все равно одолеет страх, якорь не будет держать, а ветер понесет в открытое море или выбросит на берег к дикарям и притом так стремительно, что вы даже не успеете надеть штормовку. Если же вам повезет оказаться по другую сторону Мыса, то там волны будут весело плясать под жгучими лучами солнца, будто в праздник, и вам придется неделями под безоблачным небом ждать хотя бы легкого бриза, чтобы сдвинуться с места.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41