Но больше никаких вопросов, Амина! Комната открыта, и нет оснований для страхов, что отец явится снова.
— А я и не боюсь,— возразила Амина.— Но это, видимо, связано с твоим намерением уйти в море? Не так ли?
— Я скажу тебе так: это предопределило мой уход в море. Но не спрашивай меня больше, прошу тебя! Мне больно не отвечать, но долг не позволяет мне говорить что-либо об этом деле!
Наступила пауза. Затем девушка заговорила вновь:
— Ты очень дорожишь своей реликвией, и мне кажется, что она тоже как-то связана с твоей тайной. Так?
— Амина! — воскликнул Филипп.— Да, это так! И этот ответ — последний! Ни слова больше!
От девушки не ускользнула резкость в словах юноши. Надувшись, она произнесла:
— Ай, ай! Вы так заняты своими мыслями, минхер, что даже не замечаете вежливости, которую я оказываю вам своим участием!
— Я вижу, я чувствую и благодарен тебе за это,— оправдывался Филипп.— Прости меня за вспыльчивость. Но подумай, ведь моя тайна не принадлежит мне. Богу не было угодно, чтобы я никогда не узнал о ней, она разрушила все мои надежды.
Филипп замолчал. Подняв глаза, он увидел, что Амина смотрит на него все так же изучающе.
— Хочешь прочесть мои мысли или выведать тайну, Амина? — спросил юноша.
— Твои мысли? Может быть. Твою тайну? Конечно нет! — отвечала Амина.— Хотя я, конечно, жалею, что она так сильно мучает тебя. Это, должно быть, ужасная тайна, если она растревожила такую душу, как у тебя, Филипп.
-- Откуда ты черпаешь такую невиданную силу, Амина? — молодой человек направил разговор в другое русло.
-- Обстоятельства делают человека сильным или слабым,— отчечала девушка.-- Кто привык к опасностям и невзгодам, тот не боиться их!
-- И где же ты познала их? — продолжал расспрашивать Филипп.
-- У себя на родине. Но не здесь, в этой сырой, промозглой
-- Ты можешь доверить мне свою историю, Амина? Если хочешь я сохраню ее в тайне. -- Ты уже доказал, что умеешь хранить тайну, несмотря на все мои старания выведать ее,—отвечала, улыбаясь, Амина.— Кроме того, у тебя есть все основания узнать историю той, чью жизнь
ты защищал. Я не буду рассказывать тебе всего, но и того немногого, о чем смогу поведать, наверняка окажется достаточно. Мой отец служил уборщиком кают на торговом судне. Корабль захватили мавры и отца продали в рабство то ли знахарю, то ли врачу. Отец показался мавру порядочным человеком, он обучил его врачеванию и сделал своим помощником. Через несколько лет отец уже не уступал своему учителю, но, будучи рабом, не мог работать самостоятельно. Тебе известна безудержная алчность моего отца. Он стремился стать таким же богатым, как его господин. Чтобы получить свободу, он принял мусульманскую веру, женился на орабской девушке, дочери одного вождя, которого он вылечил от тяжелей болезни, и осел в стране. Родилась я. Слава отца росла, и он очень разбогател. Неожиданно сын шаха, которото он лечил, скончался у него на руках. Начались гонения, его жизнь оказалась под угрозой, и он мог спастись только бегством. Оставив все свое состояние, он вместе с матерью и со мной бежал к бедуннам, среди которых мы потом прожили несколько лет. Там я и привыкла к жестоким схваткам, внезапным нападениям, необходимости скрываться, беспощадным кровопролитиям. Но бедуины почти не платили отцу за его услуги, а его же кумир — золото. Узнав, что шах, от которого отец скрывался, умер, мы возвратились в Каир, и отец опять занялся врачебной практикой. Он Стал копить и вновь разбогател так, что вызвал зависть правителя. К счастью, отец своевременно узнал о его происках. Мы снова были вынуждены бежать, сумев прихватить с собой лишь немного наличных денег. На маленьком суденышке мы благополучно достигли берегов Испании. Моему отцу никогда не удавалось долго владеть своим богатством, Прежде чем мы попали в эту страну, его трижды грабили, и теперь, вот уже три года, он копит снова. В Мидделбурге мы прожили лишь один год и затем переселились сюда, в Тернёзен. Вот и вся моя история, Филипп.
— Твой отец все еще исповедует мусульманскую веру, Амина?
— Я не знаю, но думаю, что вообще не исповедует никакой веры. Во всяком случае, меня он ни в какую веру не посвящал. Его Бог — деньги!
— А твой? — спросил Филипп.
— Девушка бесхитростно отвечала:
— Мой Бог — это Создатель этого прекрасного мира и всего того, что в нем есть. Бог природы, или как ты его еще там называешь. Я так представляю себе его, Филипп, и едва ли хотела бы знать больше. Есть разные религии, но все они в конце концов ведут к небесному царству, только разными путями. Твоя вера, Филипп,— христианская. А что, она самая истинная? Так утверждают и другие, считая, что их вера самая истинная.
— Христианская вера — единственная истинная вера, Амина! — вставил юноша.— Ах! Если бы я мог все открыть тебе! У меня есть такие веские доказательства...
— Доказательства, что только твоя вера истинная? — прервала его проницательная девушка.— А разве тогда не твоя ли обязанность предъявить эти доказательства мне? Или ты связан торжественной клятвой никогда не оглашать их?
— Нет, не связан,— отвечал Филипп.— Но в то же время у меня такое ощущение, будто я ею связан. Но тихо! Я слышу голоса. Наверное, пришел твой отец с судебными исполнителями. Мне нужно спуститься к ним.
Филипп ушел. Амина взглядом проводила его.
«Возможно ли это? — спросила она себя, приглаживая рукой свои волнистые волосы.— Неужели все так быстро? Да, да, это так! Я чувствую, что сумею разделить с ним его тайную боль, невзгоды и опасности. Даже умереть вместе с ним я предпочту счастью с кем-то другим! Это мое твердое решение! Отец должен перебраться в дом Филиппа уже сегодня вечером. Надо все подготовить к переезду».
Судебные исполнители занесли в протокол показания Филиппа и доктора Путса, осмотрели трупы, среди которых они опознали двух бандитов. Мертвецов унесли. Минхер Путс и Филипп вернулись к Амине.
Было бы утомительным рассказывать обо всем ходе переговоров о переселении. Наконец доктор согласился с доводами Амины и Филиппа, но главной причиной послужило все-таки то, что ему не нужно было платить за жилье. После обеда скарб доктора был перевезен в дом Филиппа, но железный ящик они доставили на новое место, лишь когда стемнело. Закончив все дела, они поздним вечером отправились на покой.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
— Значит, это и есть та самая комната, которая так долго была заперта? — промолвила Амина, зайдя в нее ранним утром. Филипп все еще спал крепким сном.— Да, она действительно выглядит так, будто ее никогда не открывали.
Амина переводила взгляд с предмета на предмет, разглядывая веши. Птичьи клетки бросились ей в глаза.
— Так, значит, здесь его отец явился матери,— продолжала она размышляла вслух.— Хм, возможно. Филипп же говорил, что у него имеются доказательства. А почему дух не может явиться? Будь Филипп мертв я была бы рада, если бы он явился мне, я бы еще раз увидила его! Что же такое я говорю? Неверные губы, выбалтывающие сокровенную тайну души! Стол опрокинут. Похоже на то, будто все происходило в спешке. Шкатулка тоже опрокинута, все ее содержимое разбросано, словно мышки растаскали же. Что-то торжественное в том, что так много лет ни
одно живое существо не переступало порога этой комнаты! Все выглядит так неестественно и поэтому, наверное, так тягостно действует на душу. Меня не удивляет, что Филипп связывает со всем этим какую-то тайну. Однако не надо оставлять комнату в таком состоянии, лучше придать ей жилой вид. Амина, привыкшая заниматься хозяйственными делами, тут же Принялась за уборку. Все было вычищено. Наводившие грусть клетки Амина вынесла. Когда через открытое окно в гостиную заглянуло солнце, все в ней было уже прибрано и она имела довольно опрятный вид.
Амина инстинктивно чувствовала, что воспоминания стираются, стоит только убрать те предметы, которые их пробуждают. Ей хотелось облегчить страдания Филиппа, юноша глубоко ранил ее сердце, и она решила покорить его. Амина убрала не только клетки, но и швейную шкатулку с шитьем, подняв которое Филипп напугался тогда так, словно коснулся крысы. Подняв валявшиеся на иолу ключи, девушка открыла стенные шкафы, протерла в них стекла. Она тщательно начищала серебряные приборы, когда в комнату вошел ее отец.
— О, Аллах! — вскричал старик.— И все это серебро! Тогда, наверное, правда, что у него есть тысячи гульденов? Но где же они?
— Не забывай, отец, лучше о том, что твои деньги теперь в сохранности, и тебе за это надо благодарить Филиппа Вандердекена!
— Да, да, это правда! Но поскольку он намерен жить здесь и, наверное, будет много есть, то я спрашиваю, сколько же он будет платить мне? Он должен платить не скупясь, раз у него так много денег!
Амина недовольно сжала губы и не ответила.
— Хотелось бы мне знать, где он хранит свое богатство? — продолжал Путс.— Если он намеревается выйти в море, как только заполучит место на корабле, возникает вопрос, кто же будет хранить его деньги?
— Я буду хранить их!
— Ах, так! Значит, мы! Мы будем оберегать их! Корабль может затонуть!
— Нет. Не мы будем оберегать их! Ты к этому не будешь иметь никакого отношения. Приглядывай лучше за своими деньгами!
Амина поставила посуду в шкаф, заперла его и, забрав ключи, пошла готовить завтрак. Старик остался один и стал рассматривать драгоценный металл сквозь стекло. Он видел его, но не мог потрогать. При этом он все время бормотал:
— Да, да, действительно, настоящее серебро!
Филипп, проходя на кухню и увидев доктора Путса, стоявшего у шкафа, заглянул в комнату. Он догадался, кто мог прибраться в ней, и от всего сердца был благодарен Амине.
Амина принесла завтрак. Глаза юноши и девушки встретились и сказали больше, чем могли бы сказать их губы. С легким сердцем Филипп принялся за еду.
— Минхер Путс,— начал разговор Филипп, позавтракав.— Я намереваюсь передать вам во владение этот дом и хочу надеяться, что вам здесь понравится. Некоторые необходимые советы я дам вашей дочери перед своим отъездом.
— Так вы покидаете нас, чтобы бороздить моря, минхер Филипп?— спросил доктор.— Наверное, это приятно — бороздить моря и посещать чужие страны, много приятнее, чем сидеть дома. Когда вы уезжаете?
— Я отправлюсь в Амстердам уже сегодня вечером,— отвечал Филипп,— чтобы подыскать место на корабле, но надеюсь возвратиться сюда еще до того, как под парусами уйду в море.
— Ах, так! Вы хотите возвратиться? Совершенно правильно. Вы должны присматривать за своими деньгами и вещами, пересчитывать денежки! Мы будем хорошо хранить их. Где же ваши деньги, Вандердекен?
— Я оставляю их вашей дочери. Я вернусь самое позднее недели через три.
— Отец,— вмешалась Амина,— ты обещал бургомистру зайти и осмотреть его сына. Уже пора!
— Да, да... так, между прочим... всему свое время. Сначала надо оказать услуги нашему Вандердекену. Он должен мне, видимо, многое сказать?
Филипп едва сдержал улыбку, вспомнив, как он в первый раз уговаривал Путса прийти к нему домой. Но от этих воспоминаний лицо его омрачилось.
Амина, догадываясь, что происходит в душах ее отца и Филиппа, принесла отцу шляпу и проводила его до дверей. Путс неохотно последовал за ней—он не умел долго противиться желаниям дочери.
— Филипп, ты уезжаешь так скоро? — спросила, возвратившись, девушка.
— Да, Амина. Но я надеюсь, как говорил, возвратиться сюда вперед выходом в море. На случай, если этого не произойдет, тебе пригодятся кое-какие мои пояснения. Дай-ка ключи!—Филипп открыл один из шкафов и продолжал:— Вот здесь, Амина, мои деньги. Нет нужды пересчитывать их, хотя твой отец и жаждет этого. Видишь, я был прав, утверждая, что у меня тысячи гульденов! Теперь они мне ни к чему, поскольку вначале я должен овладеть профессией. Если я возвращусь, то смогу купить на эти деньги корабль. Но я не знаю, какая судьба меня ждет.
-- А если ты не возвратишься? — серьезно спросила Амина, -- Тогда деньги и все, что находится в доме, а также и сам дом будут принадлежать тебе.
-- У тебя нет родственников? -- Есть один, да и тот богат. Это дядюшка, но нам, когда мы сидели в нужде, он мало чем помогал. Детей у него нет. Мне в общем-то не за что его благодарить, а в деньгах он не нуждается.
Есть лишь одно существо в этом мире, к которому мое сердце не безразлично, это ты, Амина! Мне хотелось бы, чтобы ты относи-лась ко мне как к брату... я же всегда буду любить тебя как самую дорогую сестру!
Амина молчала. Филипп вынул деньги из неполного мешочка, запер шкаф и возвратил ключи девушке. Он хотел было снова заговорить с ней, но тут в дверь постучали, и в комнату вошел священник Сайзен.
— Благослови тебя Господь, сын мой, а также и тебя, дочь моя, которую я до сих пор никогда не видел. Ты, видимо, дочь доктора Путса?
Амина подтвердила.
— Я вижу, комната открыта. Я прослышал обо всем, что произошло. Филипп,— обратился священник к юноше,— мне надо поговорить с тобой и хотелось бы, чтобы девушка оставила нас наедине.
Амина вышла. Патер Сайзен присел на кушетку и кивком пригласил юношу сесть рядом. Разговор, который последовал, был слишком долог, чтобы пересказывать его подробно. Вначале священник попытался расспросить своего прихожанина о его тайне, но желаемого ответа не получил — Филипп рассказал ему не больше того, о чем поведал Амине. Юноша сказал также, что намерен уйти в море и что в случае, если он не вернется, Амина станет его наследницей. Затем патер поинтересовался доктором Пут-сом, спросив, не знает ли Филипп, какой веры придерживается тот, поскольку он, мол, никогда не видел его в церкви и ходят слухи, будто доктор неверующий. Филипп отвечал с присущей ему откровенностью, намекнул, что дочь доктора не прочь ознакомиться с христианским учением, и попросил патера взяться за ее обучение, на что тот, догадавшись о чувстве Филиппа к Амине, охотно согласился. Их почти двухчасовой разговор был прерван приходом доктора Путса, который, заглянув в гостиную и увидев священника, тут же скрылся. Филипп позвал Амину и попросил ее благосклонно отнестись к визитам патера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41