— Ты прав. Это парус, парус одной из тех пирог, что можно часто встретить в этих водах. Как же ее мотает на волнах! Судя по всему, она с людьми.
Пирога быстро приближалась и вскоре вошла в бухту. Парус на ней спустили, и она проскользнула сквозь прибой.
— Если туземцы настроены враждебно, нам с ними не справиться,— заметил Филипп.— Но скоро мы узнаем, что нас ожидает.
Туземцы не обращали внимания на Филиппа и Крантца, пока не вытащили пирогу на безопасное место. Затем трое с копьями в руках подошли к ним, но без видимых враждебных намерений. Один из подошедших спросил на португальском языке, кто они такие.
— Голландцы,— последовал ответ Филиппа.
— Вы с потерпевшего бедствие корабля?
— Да.
— Тогда вам нечего бояться. Если вы враги португальцев, вы — наши друзья. Мы с острова Тернате, а наш вождь ведет войну с португальцами. Где, на каком острове остались ваши спутники?
— Никого, кроме нас, в живых не осталось,— отвечал Филипп.— Но позвольте задать вопрос, не встречали ли вы женщину, она совсем одна была на плоту? Или, может быть, что-нибудь слышали о ней?
— Мы слышали, что жители на Тидоре нашли в одной из бухт женщину и, полагая, что она из числа поселенцев, переправили ее в форт.
— Это она! Благодарю тебя, Боже! Спасена! — воскликнул Филипп.— На Тидоре, говорите вы?
— Да, но мы не можем переправить вас туда, потому что воюем с португальцами.
«Я еще встречусь с моей любимой!» — подумалось Филиппу.
Туземец, разговаривавший с Филиппом, занимал явно высокое положение. На нем было мусульманское одеяние, на поясе висело оружие, на голове пестрел шерстяной тюрбан. Он был полон достоинства и вежливости, присущих людям его ранга в этой части света.
— Мы возвращаемся на Тернате,— продолжал туземец,— и можем взять вас с собой. Наш вождь будет рад видеть у себя голландцев, хотя бы уже потому, что они враги португальцев. Я совсем забыл сказать, что с нами в лодке находится один из ваших попутчиков. Мы выловили его в море. Он был очень изможден, но теперь снова окреп.
— Кто бы это мог быть? — удивился Крантц.— Поди кто-нибудь с другого корабля?
— Или Шрифтен! — воскликнул, вздрогнув, Филипп.
— Чтобы я поверил в это, я должен увидеть его собственными глазами,— отвечал Крантц.
— Тогда убедись в этом! — Филипп указал на подходившего к ним лоцмана.
— Минхер Вандердекен, я рад вас видеть! Минхер Крантц, надеюсь, вы чувствуете себя прекрасно? О, какое счастье, что мы все трое спаслись, кхе, кхе, кхе!
«Итак, океан и в самом деле вернул мне мертвеца, о чем я и молил его!» — подумал Филипп, и холодный пот прошиб его от этой мысли.
Без малейших упоминаний об обстоятельствах, при которых они расстались, Шрифтен весело разговаривал со старшим рулевым, будучи, как обычно, весьма ироничным.
— Что ты думаешь об этом одноглазом? — спросил Филипп Крантца, когда старший рулевой наконец отделался от болтливого лоцмана.
— То, что он частица этого мира и, так же как и вы, выполняет какую-то свою миссию,— отвечал Крантц.— Не исключено, что он играет некую роль в вашей удивительной истории и не исчезнет до тех пор, пока его роль не будет исполнена. Не думайте о нем. Вас, пожалуй, больше должно занимать, что Амина спасена!
— И то правда! Одноглазый не стоит этого,— согласился Филипп.— А нам остается отправиться с этими туземцами, избавиться, по возможности, от Шрифтена и попытаться найти Амину!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Когда Амина Вандердекен пришла в сознание, она увидела, что находится в хижине на ложе из пальмовых листьев. Чумазый негритенок сидел возле нее и отгонял мух. Где она? Что с ней?
Два дня плот носило по волнам, и почти все это время Амина была без сознания. Наконец ветрами и течением плот прибило к восточному побережью северной оконечности Новой Гвинеи. Местные жители, занимавшиеся в бухте торговым обменом с прибывшими с острова Тидоре, заметили несчастную и, хотя видели, что она еще жива, все же сняли с нее чуть ли не всю одежду. Затем внимание одного из дикарей привлекло кольцо с алмазом, подаренное Амине Филиппом, но туземцу никак не удавалось снять кольцо с пальца. Тогда он вытащил ржавый тупой нож и принялся отпиливать палец, но старая женщина, стоявшая неподалеку, помешала грабителю. К тому же торговцы с Тидоре подсказали, что выгодней спасти португальскую женщину, а они приняли Амину за таковую, добавив, что, возвратившись назад, они сообщат о ней португальцам. Благодаря такому повороту дела Амина оказалась окруженной заботой и вниманием.
Папуаска перенесла Амину в свою хижину, где пострадавшая провела несколько дней, находясь между жизнью и смертью. За ней ухаживали сообразно ее состоянию: смачивали водой пересыхающие губы и отгоняли москитов.
Когда Амина открыла глаза, маленькая сиделка, отгонявшая мух, выбежала наружу, чтобы позвать хозяйку. Ею оказалась высокая, очень толстая и неповоротливая женщина. Мелко вьющиеся волосы были тщательно приглажены. На бедрах мотался лоскут материи, с плеч свисал дырявый выцветший шелковый желтый платок, на толстых пальцах блестели серебряные кольца, на шее висело перламутровое ожерелье.
Старая женщина начала что-то говорить, обращаясь к спасенной, но та не поняла ни одного слова из ее трескотни. Несмотря на малоприятную внешность, старуха, как ни говори, была доброй и отзывчивой, и уже недели через три Амина стала выползать из хижины, чтобы подышать свежим воздухом. Иногда островитяне собирались возле Амины, но никто ни разу не рискнул обидеть ее — видимо, боялись старухи. У всех жителей острова были курчавые волосы, некоторые посыпали их пыльцой цветов. Нагота их тел скрывалась пальмовыми листьями, свисавшими до колен. В нос и уши были продеты кольца, а остальные украшения были из перьев райских птичек. Когда Амина сидела под сенью деревьев, со стороны казалось, будто она смотрит на пироги, резво снующие в бухте на голубой воде, однако мысли ее были далеки, очень далеки от всего этого — ее терзали думы о муже.
Однажды утром Амина вышла из хижины с сияющим лицом и, как обычно, присела под деревом.
«Благодарю тебя, дорогая мамочка! Спасибо тебе! — мысленно произнесла она.— Ты пришла ко мне во сне и напомнила то волшебство, которое я подзабыла. Ах, если бы я могла поговорить с этими туземцами, я бы давно уже знала, где находится теперь мой Филипп!»
В хижине старой папуаски Амина провела два месяца. За это время к ней вернулась ее прежняя красота. Когда менялы с Тидо-ре появились вновь, они объявили, что им велено доставить в форт найденную на берегу женщину. Торговцы уплатили приличную сумму за хлопоты по уходу за ней и знаком пригласили Амину следовать за ними. Любая смена обстановки была для Амины благом, и она заняла место в пироге, где для нее специально была укреплена скамеечка. А когда Амина поплыла со своими новыми попутчиками по тихой воде бухты, ей вспомнился сон Филиппа о раковине с морской нимфой.
На следующий день пирога прибыла на Тидоре, и Амину отвели в поселение. Слух о ней уже донесся сюда, и все, от коменданта до слуги, высыпали на улицу, чтобы взглянуть на Амину. Ее красота пленила всех, особенно коменданта. Он произнес длинную приветственную речь на португальском языке и был немало удивлен тем, что Амина на нее никак не отреагировала. Но было бы еще удивительнее, если бы Амина ответила — ведь она не знала ни единого слова по-португальски!
Амина знаками дала понять, что ничего не понимает. Предположив, что она англичанка или голландка, комендант послал за переводчиком, через которого Амина объяснила, что она жена капитана голландского судна, потерпевшего крушение, и что ей неизвестно, спасся ли муж со своей командой или нет.
Португальцы возликовали, что голландское судно затонуло, а такая прелестная женщина спаслась. Комендант намекнул ей, что ему приятно ее общество, а ее пребывание у них не будет лишено комфорта. Далее он сообщил, что через три месяца они ожидают прихода корабля из китайских вод, на котором она, если ей захочется, может отправиться на Гоа, где ей не составит труда найти судно, направляющееся на родину. Затем Амину проводили в отведенную ей комнату и приставили к ней маленькую служанку-негритянку.
Комендант был тощим, маленького роста мужчиной, высохшим от многолетнего пребывания под тропическим солнцем. Он носил пышные бакенбарды и длинную шпагу, что прежде всего бросалось в глаза. Он усиленно начал ухаживать за Аминой. В другое время красивая жена капитана Вандердекена высмеяла бы его, но сейчас она боялась, что тогда он будет обращаться с ней, как с пленницей.
Находясь в форте, Амина прилежно стала изучать португальский язык и через несколько недель овладела им настолько, что могла высказать свои желания, а когда покидала Тидоре, то могла уже прилично изъясняться. Стремление выбраться с острова и выяснить, что произошло с мужем, росло с каждым днем, а к концу третьего месяца она неустанно всматривалась в морскую даль, надеясь заметить долгожданный корабль. Наконец на горизонте показались паруса. Когда же судно приблизилось к острову, комендант пал к ногам Амины, стал говорить, как тяжко он страдает, и умолял не уезжать, а соединить ее судьбу с его.
Амина отвечала осторожно, сознавая, что находится во власти этого маленького человечка с длинной шпагой.
— Прежде всего я должна иметь доказательства смерти моего мужа,— отвечала Амина.— А выяснить это я смогу лишь в Гоа. Если я окажусь вдовой, я письменно уведомлю вас.
Такой ответ Амины, как читатель увидит потом, явится для Филиппа источником неимоверных мучений.
Комендант стал уверять, что сможет заполучить эти доказательства, и пообещал, как только они окажутся в его руках, лично доставить в Гоа. Свою речь он закончил пылкими заверениями в любви и верности.
«Глупец!»— подумала Амина, глядя на приближающийся корабль. Через полчаса парусник бросил якорь в бухте и высадил команду на берег. Среди высадившихся Амина заметила священника, который направлялся к форту, и вздрогнула, узнав в нем патера Матео.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Патер Матео был также поражен этой неожиданной встречей. Амина первой произнесла слова приветствия. Казалось, что она забыла о происшествии, которое побудило патера покинуть ее дом, и была рада встретить теперь знакомое лицо.
Патер Матео с холодком принял протянутую руку. Прикоснувшись другой рукой ко лбу молодой женщины, он произнес:
— Благослови тебя Господь, дочь моя! И прости ее, Боже, как это давно уже сделал я!
Это напоминание смутило Амину, и горячий румянец залил ее лицо.
Действительно ли простил ее патер Матео? Будущее покажет!
Но тут он обращался с ней как со своей старой знакомой. Он внимательно выслушал историю гибели корабля и согласился с тем, чтобы она отправилась с ним в Гоа.
Через несколько дней корабль поднял паруса, и Амина покинула португальское поселение и влюбленного коменданта. Без каких-либо происшествий был пройден архипелаг и Бенгальский залив. Все время стояла чудесная погода.
Покинув Тернёзен, патер Матео возвратился в Лиссабон. Длительное безделье вскоре наскучило ему, и он решил поехать миссионером в Индию. И теперь, направляясь с важным поручением к своему руководителю в Гоа, он неожиданно повстречался на Тидоре с Аминой.
Трудно охарактеризовать отношение патера Матео к Амине, поскольку оно было изменчивым. Временами патер вспоминал о гостеприимстве Филиппа, которого глубоко уважал, о многих добродетелях его жены, в которых успел убедиться. Затем его захлестывало чувство обиды, незаслуженной обиды, нанесенной Аминой, и он ломал голову над тем, действительно ли она думала тогда, что он зашел к ней в спальню из низменных побуждений, или же использовала вымышленный мотив в качестве предлога.
Патер все бы простил Амине, будь он убежден, что она стала настоящей католичкой, но подозрения, что она осталась не только неверующей, но и продолжала заниматься богопротивными делами, лишали Амину благосклонности святого отца. Он пристально наблюдал за Аминой и искренне тянулся к ней, если в беседах ею проявлялось истинное религиозное чувство. Но когда у нее с уст срывались слова, доказывавшие, что она поверхностно воспринимает христианское учение, его душа наполнялась негодованием.
Во время плавания по Бенгальскому заливу, при обходе острова Цейлон с юга, погода стала портиться, налетел шторм. Когда шторм стал крепчать, матросы зажгли восковые свечи и поставили их перед иконой на верхней палубе. Амина вглядывалась в людей и иронически улыбалась, сама того не сознавая. Но тут она заметила, что патер Матео угрюмо смотрит на нее.
«Папуасы, среди которых я прожила некоторое время, ничего не совершали дурного, поклоняясь своим идолам, а их за это называют язычниками,— подумала Амина.— Так кто же такие христиане?»
— Может быть, вы спуститесь вниз? — произнес патер Матео, подходя к Амине.— Погода совсем неподходящая, чтобы женщине оставаться на палубе. Пожалуй, вам лучше спуститься в каюту и молить Бога там, чтобы он защитил наш корабль.
— Не совсем верно, патер. Здесь, наверху, мне удобнее молиться,— отвечала Амина.— Я люблю это буйство стихии, и, когда смотрю на бурю, моя душа наполняется изумлением перед богами, которые посылают шторм и управляют им, заставляют реветь ветер, а потом усмиряют его.
— Хорошо сказано, дочь моя,— молвил в ответ патер Матео,— но молиться Всевышнему следует не только тогда, когда он творит свои божеские дела, но и в тиши, в раздумье и в самосозерцании. Следовала ли ты Святому писанию, которому учили тебя? С уважением ли относилась ты к возвышенным тайнам церкви, которые доверены тебе?
— Я делала все возможное, патер,— Амина отвернулась и
устремила взор на бушующие волны.
— Обращалась ли ты к Святой Деве или другим святым — посредникам заблудших смертных, одной из которых являешься и ты сама, дочь моя?
Амина молчала. Ей не хотелось ни говорить неправду, ни сердить священника.
— Ответь мне, дитя мое! — настаивал патер.
— Святой отец,— отвечала Амина,— я обращалась только к одному Богу, Богу христиан, Всевышнему!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41