Флотилия вышла в Северное море во время отлива, но уже через час «Святая Катарина» отставала от остальных кораблей на три кабельтова. Минхер Барентц придирался к парусам и бранил штурвальных, ежеминутно меняя их. Наконец все на «Святой Катарине» начало раздражать капитана, поскольку «Святоша» все больше и больше отставала от эскадры, подтверждая тем самым, что является худшим парусником всего конвоя.
— Минхер Вандердекен,— обратился капитан к Филиппу,— «Святоша», как имел привычку говорить мой отец, не идет точно по ветру. Такие корабли, как этот, скажу я, теперь редкость, но по другим параметрам «Святоша» даст фору всем остальным.
— К тому же,— заметил Филипп, зная, как ревниво капитан относится к своему судну,— мы сильно загружены и на борту много людей.
Корабли то расходились, то собирались снова, но «Святоша» двигалась теперь еще медленнее, чем прежде.
— Резко набрать скорость, как хотелось бы, «Святоша» не может, но если изменить курс только на один румб, то вскоре мы покажем всей флотилии корму,— высказал мнение капитан.— Это прекрасное судно, минхер Вандердекен, не правда ли?
— Прекрасный, вместительный корабль, капитан,— отвечал Филипп, и это было все, что он мог произнести с чистой совестью.
Флотилия вначале двигалась одним и тем же курсом, затем изменила его на один румб, но «Святая Катарина» упорно отставала, и поэтому перед заходом солнца эскадра легла в дрейф, чтобы дать возможность отставшим догнать ее. Однако и тут капитан Барентц был уверен, что во всем повинны паруса. К несчастью, и по другим параметрам судно проявляло себя не с лучшей стороны. Оно плохо слушалось руля, существовала опасность появления течи, но минхера Барентца в этом невозможно было убедить. Он обожествлял свой корабль и, как всякий влюбленный, не желал замечать ничего плохого в предмете своей любви. Но другие были не так слепы, и адмирал, сознавая, что из-за плохого хода одного судна может затянуться плавание всей флотилии, решил, что после того, как они пройдут Мыс, «Святая Катарина» продолжит путь в одиночку. Однако вскоре он был избавлен от такого жестокого приказа, потому что поднялся сильнейший шторм, который разъединил флотилию, и уже на второй день прекрасный корабль «Святая Катарина» остался в одиночестве. Он боролся с тяжелым морем, получил серьезную течь, пришлось задействовать помпы, и, несмотря на шторм, двигался гораздо медленнее, чем прежде. Непогода продолжалась целую неделю, и с каждым днем состояние «Святоши» вызывало все большее беспокойство. Переполненное солдатами, тяжело груженное судно скрипело и трещало. Волны беспрерывно перекатывались через него, и люди у помп уже не выдерживали нагрузки. Филипп ободрял отчаявшуюся команду, крепил то, что ломалось, латал то, что рвалось, и мало общался с капитаном, который вовсе не был моряком.
— Ну, теперь вы должны сознаться, что «Святоша» знает, как бороться со штормом, не так ли? — спросил капитан Филиппа, держась за крепежный блок.— Спокойно, дорогая, спокойно! На других судах, наверное, бесятся как черти. Что вы скажете, минхер Вандердекен? Мы прилично оторвались от них, и они должны находиться далеко позади нас. Разве вы не согласны со мной?
— Я даже не знаю, что сказать,— отвечал Филипп, улыбаясь.
— Как? Ни одного корабля не видать вокруг! Однако, о, Боже! Посмотрите туда! Я вижу корабль! Да к тому же это, должно быть, превосходный парусник. Посмотрите туда! Смотрите! Боже, смилуйся! Каким же прочным он должен быть, чтобы выдержать такую нагрузку на такелаж!
Филипп тоже заметил корабль. Это было большое судно, примерно одних размеров со «Святошей». В шторм, когда ни один корабль не будет нести топ-паруса, этот, двигавшийся с наветренной стороны, шел под топ-галант, фок-, брамселями и другими парусами, которые ставятся обычно только при легком бризе. Огромные волны, накрывая «Святошу», опускали ее почти до самых бортов, а в это время появившийся корабль шел, казалось, почти не касаясь воды, прямым курсом. Филипп сразу же подумал, что это корабль-призрак, где решалась судьба его отца.
— Занятно, не правда ли? — спросил минхер Барентц.
У Филиппа так сдавило сердце, что он не мог ответить. Крепко уцепившись одной рукой за ванты, другой он прикрыл глаза.
Между тем корабль заметили и матросы, им тоже была известна легенда о «Летучем Голландце». Многие солдаты, как только до них донесся слух о необычном корабле, повылезали на палубу и во все глаза смотрели на сверхъестественный парусник. И тут «Святую Катарину» окутал сопровождаемый громом и сильным дождем мрак. Примерно через четверть часа туман рассеялся. Неизвестный корабль исчез.
— Боже милостивый! Наверное, он перевернулся вверх килем и затонул,— произнес минхер Барентц.— При такой парусности это должно было случиться. Ни один корабль не имеет больше вант и канатов, чем «Святая Катарина». Опрометчиво поступал капитан того корабля. Он наверняка хотел посоревноваться с нами, не так ли, минхер Вандердекен?
Филипп не обратил внимания на это замечание наивного капитана. Он был убежден, что теперь их судно погибнет, а вспомнив о людях на борту, вынужденных стать жертвой, вздрогнул.
— Минхер Барентц, по всем приметам, шторм будет продолжаться, и даже самый лучший из когда-либо построенных кораблей, по-моему, не сможет противостоять ему. Я бы посоветовал вам развернуться и уйти в бухту, чтобы проконопатить днище. Поверьте, там мы встретим нашу флотилию.
— Не беспокойтесь за наш корабль,— возразил капитан.— Посмотрите, как «Святоша» борется с волной!
— К черту все! — раздался тут голос одного из матросов, которые подошли к Филиппу и слышали его слова.— Знай я, что «Святоша» — старая разваливающаяся калоша, я бы никогда ей не доверился! Минхер Вандердекен прав, нам надо возвратиться в бухту до того, как случится несчастье. Тот корабль — предостережение для нас. Не напрасно он появился. Спросите об этом минхера Вандердекена, капитан, он моряк и во всем разбирается.
Филипп испугался, услышав такие слова, хотя говорящий, разумеется, не знал его роли в истории призрачного корабля.
— Я должен сказать,— проговорил Филипп,— что каждый раз, когда я встречал этот корабль, случалась беда.
— Беда? Корабль? Чем вас напугал тот корабль? — возразил капитан Барентц.— На нем было слишком много парусов, и он затонул!
— Он никогда не тонул! — произнес еще один матрос.
— Никогда! — подтвердили другие матросы.— А мы вот потонем, если не возвратимся в бухту!
— Ха, ха! Это же чепуха! Что вы скажете на это, минхер Вандердекен?
— Я уже высказал свое мнение,— отвечал Филипп, который всей душой желал, чтобы судно добралось до гавани.— Самое лучшее для нас — вернуться в бухту!
Матрос заговорил опять:
— И мы все, капитан, едины в том, что надо возвращаться в бухту, нравится вам это или нет. Поворачивайте руль, ребята! Минхер Вандердекен будет руководить постановкой парусов!
— Хе, что такое? — закричал капитан Барентц.— Мятеж на борту «Святой Катарины»? Это невозможно! «Святая Катарина»— самый лучший, самый прекрасный корабль всей эскадры!
— Самое старое, разваливающееся корыто! — проворчал один из матросов.
— Что? — завопил капитан.— Что я слышу? Минхер Вандердекен, прикажите за мятеж заковать в цепи этого лживого негодяя!
— Ба, все это ерунда! Это вовсе не от ума! — возразил старый матрос.— Не обращайте на него внимания, минхер Вандердекен. Мы будем слушаться вас, корабль нужно развернуть сразу же.
Капитан неистовствовал. Филипп, если и допускал возможность, что корабль поборет море, и осуждал матросов, что они слепо поддались ужасу, все же еще раз сказал капитану о необходимости покориться всеобщему требованию. В конце концов Барентц согласился. Руль был повернут, паруса зарифлены, и «Святая Катарина» двигалась теперь, подгоняемая штормом. Под вечер буря стала стихать, небо прояснилось, порывы ветра ослабели, но море по-прежнему бушевало. Течь была устранена, и Филипп надеялся, что дня через два они окажутся в бухте.
Пока они шли новым курсом, ветер стих совсем и наступил полный штиль. Следов шторма не осталось и в помине, и теперь «Святую Катарину» несло лишь мощное западное течение. Уставшие матросы могли, наконец, отдохнуть. Солдаты и пассажиры вышли на палубу. Матери с детьми грелись на солнышке, весь такелаж был занят вывешенным для просушки бельем. Матросы тщательно устраняли повреждения, причиненные непогодой. По их расчетам, корабль находился примерно в пятидесяти милях от бухты, и они с нетерпением ждали появления на горизонте земли. Все ожили и, кроме Филиппа, думали, что опасность уже позади.
Вторым рулевым был минхер Крантц, человек спокойный, настоящий моряк, любимец Филиппа, которому он доверял. Однажды после обеда Филипп и Крантц находились на баке.
— Что вы думаете, Вандердекен, о том необычном корабле, который мы повстречали?
— Я видел его и раньше, Крантц, и...
— Что и? ,
— Судно, на котором я встретил его, никогда не придет в гавань. Другие люди говорят то же самое.
— Разве тот корабль действительно призрак?
— Так мне рассказывали,— отвечал Филипп.— О нем ходит много разных слухов. Но я могу заверить вас, я совершенно убежден в этом, что с нами, до того как мы доберемся до бухты, приключится беда, хотя сейчас все как будто благополучно и до гавани не так далеко.
— Однако вы суеверный,— сказал Крантц.— Но я должен сознаться, что и мне этот случай показался не совсем правдоподобным. Ни на одном нормальном судне не поставят в такой шторм столько парусов, хотя и бывают сумасшедшие, совершающие порой даже самое невероятное. Если это был настоящий корабль, то он пошел ко дну, поскольку после того, как развиднелось, никакого корабля не было видно. Меня не так легко убедить, и только несчастье, которое вы предсказываете, сможет заставить меня поверить, что с тем кораблем связано что-то неестественное.
— Ну что ж, я не буду сожалеть, если окажется, что я заблуждаюсь,— возразил Филипп.— Между тем все это лишь мои предположения, и мы еще не в бухте.
— Да, но мы недалеко от нее, и, по всем признакам, погода будет хорошей.
— Невозможно определить,— продолжал Филипп,— с какой стороны появится опасность. Нам нужно бояться не только шторма.
— Конечно,— отвечал Крантц,— но и не нужно бояться черта, когда Бог спит. Несмотря на все, что вы говорили, я предсказываю: самое большее дня через два мы благополучно станем на якорь в бухте!
Здесь разговор оборвался, и Филипп был рад, что остался один. На него навалилась такая тоска, какой он никогда ранее не испытывал. Он оперся на поручни и стал смотреть на волнующееся море.
«Боже милосердный! — молил он.— Сохрани этот корабль! Не допусти гибели женщин и детей! Не допусти, чтобы столько людей, которые доверились этой старой посудине, стали жертвой кощунства моего отца!»
Солнце уже скрылось в волнах, когда Филипп спустился с палубы. Помолившись еще раз за спасение своих попутчиков, он заснул. Но едва пробили восемь склянок, возвещая полночь, он был разбужен энергичным встряхиванием за плечи. Крантц, несший вахту, стоял перед ним.
— Бог с нами, Вандердекен! Вы верно напророчили! Вставайте, живее! На судне пожар!
— Пожар?! — воскликнул Филипп, вскакивая с койки.— Где?
— В среднем трюме!
— Я сейчас поднимусь, Крантц. Пока же закройте люки и подготовьте помпы!
Через минуту Филипп был уже на верхней палубе, где встретил капитана, которому обо всем уже доложил второй рулевой. Крантц кратко повторил рассказ, отметив, что он вначале почувствовал запах гари, который доносился из среднего трюма. Открыв один из люков, не прибегая при этом к чьей-либо помощи, чтобы не возбудить паники, он обнаружил, что в трюме полно дыма. Он тотчас же закрыл люк и доложил о случившемся только капитану и Филиппу.
— Благодаря вашему присутствию духа у нас пока еще есть время все спокойно обдумать,— сказал Филипп.— Если солдаты и бедные женщины с детьми узнают об опасности, то их причитания и крики только помешают нам. Но как мог появиться в трюме огонь?
— Мне не приходилось слышать, чтобы «Святая Катарина» когда-нибудь загоралась,— заметил капитан.— Я считаю, что это невозможно! Здесь какое-то недоразумение! «Святоша» — это...
— Я припоминаю, что мы погрузили множество бутылок с купоросом,— прервал его Филипп.— Во время шторма ящики, наверное, ударились друг о друга, и бутылки разбились. Из предосторожности я приказал поставить ящики с купоросом сверху, но из-за качки один из ящиков, видимо, разбился.
— Так оно, видимо, и есть,— поддержал Филиппа Крантц.
— Я не хотел брать купорос на борт,— продолжал Филипп,— и считал, что его следует погрузить на судно, где меньше людей и где ящики можно было бы разместить на палубе. Однако фрахтовые свидетельства были уже подготовлены и изменить что-либо было невозможно. А теперь за работу. Мое мнение: люки держать плотно закрытыми и попытаться погасить огонь.
— Да, да! — снова поддержал его Крантц.— Затем надо будет пропилить дыру в переборке, чтобы пропустить шланг, и закачать в трюм воду.
— Правильно, Крантц. Зовите плотника, я же вызову команду и переговорю с ней. Запах гари становится сильней, нельзя терять времени. Если нам удастся сохранить спокойствие среди солдат и женщин, то мы сумеем кое-чего добиться.
Удивленная, что ее подняли, команда собралась на палубе. Никто из матросов не заметил, что произошло, поскольку, пока люки были закрыты, гарь не успела проникнуть на нижние палубы.
— Ребятушки! — обратился к матросам Филипп.— У нас есть опасения, что в среднем трюме возник пожар.
— Я чувствую запах гари! — воскликнул один из матросов.
— Я тоже! И я тоже! — поддержало его еще несколько голосов, и некоторые матросы, особенно беспокойные, попытались спуститься вниз, чтобы самим убедиться в существовании опасности.
— Спокойствие! Всем оставаться на своих местах! — закричал Филипп.— Послушайте меня! Если вы напугаете солдат и пассажиров, то мы ничего не сумеем сделать. Мы вынуждены полагаться только на самих себя и не терять времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41